Осенью сорок первого года он уже закапывал парашют в землю где-то недалеко
от города Гродно. Во время прыжка группа рассеялась и собраться не смогла.
Оставшись один, Конон, ничего не успев взорвать, попал в облаву и, как
личность подозрительная, был доставлен в городскую комендатуру. Аусвайс,
наскоро сделанный на втором этаже знаменитого здания на Маросейке, где
формировались "летучие" диверсионные группы, был столь откровенно липовым,
что юноша понимал: это конец. Но случилось невероятное.
сидел в массивном кресле немецкий полковник-абверовец и поглаживал овчарку,
коротким поводком привязанную к ручке кресла. При появлении арестованного
полковник встал, бросил короткий взгляд на аусвайс (хорошо еще, что на
удостоверении была фотография именно Конона Молодыя, а не кого-то другого,
что в спешке было возможно) и сказал: "Партизан?" Конон мотнул головой, как
ученик в классе: "Не!" Он был в рваном ватнике и мял в руках шапку.
Полковник очень внимательно посмотрел на юношу, будто желая запомнить его
физиономию на всю жизнь (этот невинный домысел я делаю, исходя из того, что
мне известно о дальнейших событиях). Затем встал, подошел близко к Конону,
взял его рукой за плечо, вывел на высокое крыльцо комендатуры, повернул к
себе спиной и тяжелым кованым сапогом дал парню в зад, после чего брезгливо
кинул упавшему его липовый документ и, круто повернувшись, ушел. Жизнь
Конона Молодыя была неожиданно спасена, правда, ценой сломанного копчика,
который часто болел, даже в тот день, наверное, когда Конон Трофимович,
гуляя с женой в подмосковном лесу, нагнулся за последним в своей жизни
грибом.
спустя, уже после войны, превратившись в Гордона Лонгсдейла и получив в
Ванкувере канадский паспорт, Конон Трофимович по заданию Центра выехал в
Вашингтон для встречи со своим резидентом по США и Северной Америке, чтобы с
ним, во-первых, познакомиться и, во-вторых, согласовать детали первой
совместной операции. Встреча должна была состояться в парке для верховых
прогулок, и вид прекрасно экипированных мужчин и женщин, элегантно
восседавших на сказочно красивых лошадях, был таким безмятежным и мирным,
что никак не способствовал воспоминаниям об ужасах минувшей войны и о
давнишней истории в белорусском городе Гродно.
аллею и двинулся навстречу джентльмену, показавшемуся с другой ее стороны.
Было точно указанное время. Несмотря на то, что наш век не каменный, а
кибернетически-атомный, и людей, которым нужно обнаружить друг друга в
толпе, могут снабдить, я думаю, какими-нибудь локаторами на компьютерной
основе, техника взаимного обнаружения осталась у разведчиков на примитивном,
но, как говорят, весьма гарантированном уровне минувших столетий. Так, сэр
Гордон Лонгсдейл зажал сигарету в правом углу рта, а резидент, наоборот, в
левом, и оба они, как было условлено, постукивали стеками свои левые сапоги,
а в петлицы смокингов воткнули булавки - один с красной, другой с зеленой
головками. Ко всему прочему, визуальные признаки "своего среди чужих" должны
страховаться паролем, который состоит из довольно глупого вопроса и не менее
идиотского ответа. Зато, если компьютеры могут сломаться и подвести, тут
риск ошибиться практически исключен. Еще издали Лонгсдейл приподнял котелок,
приветствуя приближающегося джентльмена, затем поднял глаза на его лицо и
замер с окаменевшей физиономией: перед ним был немецкий полковник-абверовец,
и как бы в доказательство того, что это был именно он, у Конона Молодыя
заныл копчик. А "абверовец", поняв, что его узнали, сосредоточился и,
представьте, тоже открыл рот и временно его не закрывал (не зря он тогда в
Гродно так внимательно вглядывался в лицо юного террориста!), а потом, явно
в нарушение конспирации и вопреки оговоренным условиям, воскликнул:
"Партизан?! Не может быть!" Лонгсдейл первым взял себя в руки и с
философическим выражением на лице произнес слова пароля: "Вам нравятся
лошади-тяжеловозы, сэр?", - на что резидент почему-то с вызовом ответил:
"Особенно к о б ы л ы, а вам?" - но тут же дисциплинированно исправился: "У
меня на ферме два отличных тяжеловоза, сэр!"
одновременно резидентом по США и Северной Америке был не кто иной, как уже
знакомый нам советский полковник А., он же "Варлам Афанасьевич" из свиты
Лонгсдейла и, наконец, - да, вы совершенно правы, читатель, - Рудольф
Иванович Абель; неисповедимы пути господни...
Молодыя был товарищ, которого просто однокашником не назовешь: мало того,
что они пять лет вместе проучились на китайском отделении, Жора (так звали
товарища) был женат на лучшей подруге жены Конона Трофимовича, он,
собственно, и познакомился с ней в доме у Молодыев. Короче говоря, золотая
студенческая пора молодых людей прошла в одной компании, знали они друг
друга как облупленные, но после института пути их разошлись. Жора
действительно работал во Внешторге, а где трудился Конон, он не догадывался,
а думал, как и все другие, что командирован на несколько лет тем же
Внешторгом в Китай.
история, о которой я хочу рассказать. В маленьком телемагазинчике на
знаменитой Бейкер-стрит тихо переговаривался с продавцом чопорный англичанин
средних лет, рядом с которым стояла, держа его под руку и мило к нему
прильнув, молодая и красивая леди, явно иностранка: они выбирали телевизор,
и леди сдержанно восклицала с акцентом, указывая пальчиком то на одну, то на
другую модель: "Хи из уандефул, май лав!"
со своей деловой партнершей-француженкой, в подарок которой и делалась
покупка. В тот момент, когда телевизор был выбран и оставалось только
сказать продавцу, чтобы его, как говорится, завернули и доставили к вечеру
на пароходик, пересекающий Ла-Манш в направлении из Лондона в Кале, и
покупатель уже принимал от продавца копию чека, зачем-то ему
понадобившегося, вдруг раздался громкий и радостный по тональности крик:
"Конон!"
дрогнул на его лице", имеется в виду лицо Лонгсдейла, который, чуть скосив
глаза, увидел в дверях магазинчика Жору. Раскинув в стороны руки и счастливо
улыбаясь во все свои тридцать два зуба (зуба мудрости у него, надо полагать,
еще не было), Жора уже готов был заключить "Конона" в свои могучие объятия и
троекратно, по-русски, смачно расцеловать, но что-то его все же сдерживало.
"Что-то"! Конон Трофимович не только "не видел" своего бывшего однокашника,
но сделал вид, что даже не слышит его! Тогда Жора, приблизившись, заорал еще
громче и радостней: "Конон, черт тебя побери!" - и, поскольку реакция была
той же, положил свою лапищу на плечо Молодыя. Правда, на всякий случай
положил осторожно, не треснул и уже совершенно нормальным голосом
сконфуженно произнес: "Оглох, что ли?" Лонгсдейл снова не шевельнул
мускулами лица, а плечом немного повел, будто ему жал пиджак в том самом
месте, где лежала рука "незнакомца", и вынул плечо из-под его руки. Жора
отважился еще на одну фразу. "Да это я, Жора!" - сказал он даже с некоторым
возмущением в голосе. И тогда Молодый произнес на чистом английском:
"Экскьюз ми, ай доунд ноу ю!" Жора попятился к выходу, не спуская с Конона
Молодыя глаз и недоуменно бормоча: "Вот номер, ничего себе..." - а молодая
француженка, не выдержав, звонко расхохоталась.
Лонгсдейл провел в тюрьме, Конон Трофимович уже дома, в квартире на площади
Восстания, и приближается первый на воле Новый год, и жена решает устроить
"великий сбор", приходит народ, и с ее лучшей подругой, как вы понимаете,
Жора. Как ты? А как ты? Потом все садятся за стол провожать старый год,
принесший в семью Молодыев такую радость: возвращение домой "блудного сына".
Потом поднимается для тоста Жора и начинает с того, что сейчас расскажет
забавную историю: был, мол, в трехдневной командировке в Англии, дело было
лет пять назад, и вот в Лондоне пошел - куда ж еще! - на Бейкер-стрит,
конечно, где жил знаменитый Шерлок Холмс, и там в каком-то маленьком
магазине вдруг увидел, понимаешь, Конон, совершенно абсолютного твоего
двойника, как в кошмарном сне, ну просто один к одному! Редчайший случай,
товарищи! Даже "мушка" на правой щеке с такими же двумя (или тремя?)
волосками! Я ему: Конон, черт тебя подери! А он мне: экскьюз ми, я вас,
извините, не знаю... Так вот, мой тост в честь необъятных возможностей
природы! За столом все внимательно и с интересом выслушали, поцокали
языками, поудивлялись, одна Галя промолчала, потом выпили за природу и ее
возможности, а Конон Трофимович вдруг спросил Жору: "Этот мой двойник был
один?" - "Нет, - сказал Жора, - с какой-то цыпочкой, такой, знаешь, красивой
девицей, а что?" - "А если бы, - продолжил при полном внимании стола Конон
Трофимович, - ты шел бы в Москве по улице Горького и вдруг увидел меня с
незнакомой тебе женщиной, тоже заорал бы: "Конон!"?" - "Нет, конечно", -
сказал Жора. "А ты такое отчудил в Лондоне, хотя считаешься воспитанным
человеком!" Жора смутился, все засмеялись, одна Галя не улыбнулась. Жора,
возможно, до сих пор не понимает, кто был в Лондоне "двойником" Молодыя, но
сатисфакцию Конон Трофимович получил.
слов по секрету от вашего героя, - хотя какие могут быть от него секреты? -
лучше выразиться: вам как бы для сведения. Дело в том, что так уж случилось
в его жизни, что после обмена и возвращения домой Конон Трофимович был
сначала допущен к преподавательской работе, которая, как вы можете
догадываться, удел большинства скомпрометировавших себя за границей
разведчиков, но чуть позже отстранен от нее и вообще от всех дел в нашем
ведомстве. Нет, причиной был не провал, в котором Лонгсдейл не был повинен,
а, по всей вероятности, он сам как личность. Двенадцать лет, проведенных
там, да еще в роли миллионера-промышленника, не могли, по-видимому, не
отразиться на его характере, я уж не говорю об остроте мысли и языка Конона
Трофимовича, в чем вы сами изволили убедиться, за что тоже приходится
Шилова Юлия
Корнев Павел
Андреев Николай
Херберт Фрэнк
Витковский Евгений
Чернецов Андрей