вошедшего этот человек даже не взглянул. Обращаясь к Онисимову, он
недовольно говорит:
никому здесь не дозволены. Однако с той же вежливой улыбкой, открывающей
клычки, Онисимов терпеливо отвечает:
незамедлительно будете удовлетворены. Требуйте хоть личный самолет, вы его
получите.
буду рад вам это доставить. Повторяю, я ваш агент снабжения, ваш
представитель.
были, что называется, горящими. Пожалуй, его самой резкой чертой как раз и
являлся такой необыкновенно сверкающий взор.
подписанное Сталиным секретное постановление. Лишь однажды несколько лет
назад, Василий Данилович видел этого, тогда непризнанного, неприкаянного
изобретателя - Лесных пришел к академику жаловаться в обтрепанном,
заношенном до блеска костюме.
властностью не разговаривал. Но глаза, как и сейчас, маниакально сверкали.
видимо, занесшемуся, заважничавшему инженеру единственно ради того, что
тот сохранил такой взгляд.
выстроить завещанную Курако, невиданную еще в России, послушную человеку
громадину - домну. Много лет утекло с тех пор, Челышеву дано было сполна
удовлетворить свою инженерскую страсть, он и сам стал затем иным, но вот
этот редкостный блеск глаз, будто устремленных внутрь, в какую то одну
притягательную точку, вот этот блеск и теперь несколько примирял его с
Лесных.
инженера, которому грозный министр готов служить в качестве снабженца,
доверенного лица для поручений. И еще сильней насупливается. Под Москвой
на опытном заводе Научно исследовательского центра металлургии - этому
заводу Челышев уделял немало времени, еженедельно наезжал туда - была
выгорожена площадка для Лесных, для его печи, привезенной на самолете из
Новосибирска. Челышев ни разу не заглянул в этот пролет, скрытый за
стенкой из листового железа, проходил мимо, не задерживаясь. Зато Онисимов
появлялся не однажды на заводе, пропадал по многу часов у печи Лесных,
сам, не привлекая Василия Даниловича, отдавал распоряжение директору
завода, предоставлял все, что просил изобретатель. Наведывались к Лесных и
профессора металлурги из Москвы. Да вот же они и теперь тут заседают:
худощавый, подтянутый Богаткин, непроницаемо посматривающий сквозь очки, и
лысый, принадлежащий к племени жизнелюбивых толстяков, тут, впрочем,
мрачноватый, Изачик. Они, два выдающихся авторитета в электрометаллургии,
некогда были членами комиссии, которая единодушно и категорически
отклонила предложение Лесных. Жестким приказом Сталина они оба назначены
теперь содействовать изобретению, дорабатывать технологию, способ, который
они отрицали.
про это дело. Так и не войдя в кабинет министра, лишь постояв в двери, он
круто поворачивается и уходит.
25
писатель.
по-прежнему высоко, красиво неся свою седую голову. Походка пружиниста,
по-мужски грациозна. Да и вся его осанка на редкость хороша, стан удивляет
прямизной, плечи широко развернуты. Шерстяной, серый в клеточку костюм
безупречно сидит, хотя брючные складки и отвороты пиджака, пожалуй,
нуждались бы в свежей утюжке. Однако эта некоторая, едва приметная,
небрежность в одежде тоже привлекательна. На красном, словно у шкипера в
старинных романах, лице - из-за этой красноты некий друг писателя дал ему
прозвище "Малиновый кот" - видна смущенная улыбка. Странно, что у столь
известного, даже, как говорится, прославленного писателя, к тому же и
политического воителя, закаленного в потрясениях эпохи, отмеченного
доверием Сталина - доверием и, конечно, подозрительностью, - могла
проглянуть эдакая неуверенная, как бы испрашивающая извинения улыбка.
нашу епархию?
чинной тишине коридора странны, небывалы эти звуки. Отворяется чья-то
дверь, кто-то удивленно выглядывает и снова скрывается.
сохранившийся с юности заливистый смех. Но синие - в прошлом удивительно
чистые, яркие, а с годами поблекшие - глаза Пыжова сейчас не смеются. Да,
за ним эдакое водится он хохочет и тогда, когда ему вовсе не весело. Порою
таким смехом, что почти неотличим от настоящего, он прикрывает жизнь души,
затаенную нескладицу.
объясняет:
намерения, хотел стать инженером. Но ушел со второго курса, выбрал, так
сказать, - Пыжов нередко, особенно в минуты даже и легкого смятения,
употреблял это "так сказать", - в спутницы жизни другую профессию. С
Онисимовым знаюсь еще с тех пор. Уже и тогда ребята говорили мне: напиши
что-нибудь про нас. И вот только теперь потянуло написать и о них,
нынешних металлургах. Видите, у меня есть тут какие то корни. Да и охота
испробовать так сказать, на своем горбу, что это за штука производственный
роман.
рот, крутой изгиб ноздрей, выпирающие бровные дуги - схватывают взглядом
художника, уже решившегося писать это лицо, этот характер.
поверхностную. Впрочем, знал ли, уяснил ли сам писатель глубокую правду о
себе? Предугадывал ли недалекую уже - рукой подать, - последнюю
трагическую страницу своей жизни? Но не будем и тут забегать вперед.
встретимся с Пыжовым одним из интереснейших людей канувшего времени. Пока
же законы композиции, соразмерности главных кусков произведения позволяют
уделить ему лишь немного места.
не скрывал: он замыслил новую вещь (уже бы то известно ее звучащее вызовом
заглавие "Сталелитейное дело") также и для того, чтобы дать пример и
образец всей пишущей братии, проложить новый путь литературе.
какие-то минуты прозрения или, быть может, отчаяния проклинал эту свою
роковую слабость, - охватывало, употребляя опять терминологию эпохи, весь
фронт искусств. Писателю не терпелось первенствовать, вести за собой все
художественные таланты Советской страны. Вести за собой... Это для Пыжова
означало: с блеском, с воинствующей убежденностью отстаивать, разъяснять
точку зрения партии, или, что считалось этому тождественным, требования,
оценки Сталина. Еще в двадцатых годах, во времена страстных партийных
дискуссий, однажды и навсегда уверовав в Сталина, а позже затаив и страх,
иногда с мучительным стыдом это осознавая, он, коммунист Пыжов, даже
запивая, или, как он сам красно говаривал, бражничая, - с ним это
случалось все чаще, - бражничая и отводя душу в бесконечно грустных давних
народных, а то и блатных песнях, никогда ни в большом, ни в малом Сталину
не изменял. Ради этого приходилось порой идти на сделки с совестью, ибо
грозный Хозяин не отличался, как известно, тонким художественным вкусом и,
признавая порой истинно сильные творения, тем не менее, поощрял и
мещанскую помпезность, и грубо-льстивую услужливость. А совесть-то у
писателя была жива... Думается, мы тут притронулись к его трагедии.
устроенном в честь его пятидесятилетия. Медленно проводя обеими руками по
красивым седым волосам, как бы их зачесывая, - таков был характерный жест
Пыжова-оратора, - сосредоточенно глядя куда-то в пространство, как бы
выискивая самые чистые, проникновенные, точные слова, он произнес свою
клятву, присягнул на верность Сталину. Его незвонкий в повседневности
голос вдруг обрел необычную звучность: "Клянусь, буду до последнего
дыхания верен его делу, его знамени, его имени". Чувствовалось, эта клятва
- не пустые слова, примелькавшиеся в те времена. Волнение Пыжова,
внутренняя дрожь, не оставшаяся скрытой, сообщили им силу. Видевший виды
зал притих.
Центрального Комитета партии. Пыжов нередко наведывался в ЦК. Месяца три
назад он вот также был вызван к секретарю. Тогда проектировалось некое
Володихин Дмитрий
Лондон Джек
Посняков Андрей
Сертаков Виталий
Орлов Алекс