не замечает. Вот он такой! Богатый, джентльмен, ни до кого ему дела нет.
мнение, недоступное пониманию Лидди, а не то что ей нечего сказать.
эту открытку на Валентинов день, которую я купила вчера.
эту минуту показалось Батшебе наиболее подходящим.
подарить, вот это будет для него приятный сюрприз. Подвинь-ка сюда мой
секретер, Лидди. Я сейчас ее надпишу.
узором, которую она купила в прошлый ярмарочный день в лучшей писчебумажной
лавке в Кэстербридже. В середине открытки была маленькая белая вставка, в
форме овала, где можно было написать несколько строчек более подходящих
адресату и соответствующих случаю, нежели какая-нибудь печатная надпись.
придумать?
Батшеба.
конверт и окунула перо, чтобы надписать кому.
удивился! - высоко подняв брови, вскричала неугомонная Лидди, которую так и
тянуло вернуться к прежней теме, и она прыснула со смеху, в то же время
немножко робея втайне, потому что ведь это был такой почтенный и такой
благородный джентльмен.
Болдвуд начинал не на шутку раздражать ее. Этакий непреклонный Даниил в ее
царстве, которого ничто не может заставить повернуть голову в ее сторону,
когда, казалось бы, так естественно последовать общему примеру и обратить на
нее восхищенный взор. Конечно, это непризнание или отступничество, в
сущности, не так уж трогало ее, а все-таки было немножко обидно, что самый
уважаемый и влиятельный человек во всем приходе не желает ее замечать, и вот
такая болтушка, как Лидди, судачит об этом. Поэтому сначала мысль Лидди
отнюдь не показалась ей забавной, а скорее раздосадовала ее.
Лидди.
задумчиво промолвила Батшеба. - Он иногда бывает просто несносный.
сказала Батшеба. - Выпадет герб - Болдвуд, решетка - Тедди. Нет, нехорошо
метать монету в праздник, это уж и впрямь искушать дьявола.
конечно, он раскроется, когда будет падать. Раскрытый будет Тедди, закрытый
- Болдвуду.
задумываясь, невозмутимо написала на конверте имя и адрес Болдвуда.
единорога - ничего интересного. Это что такое - два голубка, нет, не
годится. Надо, чтобы было что-нибудь необыкновенное, правда, Лидди? Вот эта
с каким-то девизом, я помню, что-то очень забавное, только сейчас не
разберу. Ну что ж, попробуем эту, а если она не подойдет, поищем другую.
горячий сургуч, чтобы разобрать слова.
это кого хочешь рассмешит, самого пастора, да еще с причетником вместе.
почтовую контору, где оно вместе со многими другими подверглось надлежащей
сортировке, и на следующее утро снова вернулось в Уэзербери.
Любовь как зрелище - это было нечто хорошо знакомое Батшебе; но о любви как
о душевном переживании она не имела ни малейшего представления.
ГЛАВА XIV
время, сел ужинать у пылающего камина. Перед ним на камине стояли часы с
мраморной фигурой орла, и между распростертыми крыльями этого орла стояло
письмо, присланное Батшебой.
красная печать не отпечаталась у него в глазу кроваво-красным пятном; он ел,
запивая из бокала, а слова на печати, которые он, конечно, не мог разобрать
отсюда, так и стояли у него перед глазами: "Женись на мне".
сами по себе бесцветны, принимают окраску окружающей их среды. Здесь, в этой
строгой столовой, где ничему легкомысленному не было места, где атмосфера
пуританского воскресенья царила всю неделю, это письмо с девизом утратило
свою игривость и вместо присущего ему шутливого тона приобрело глубоко
торжественную внушительность, проникнувшись ею из всего, что его окружало.
покидало странное ощущение, что его размеренная жизнь начинает медленно
нарушаться, подчиняясь какому-то сладко волнующему чувству. Пока это было
нечто смутно тревожащее, вроде первых плавающих водорослей, обнаруженных
Колумбом, - что-то ничтожно малое, приоткрывавшее беспредельные возможности.
мог быть такой пустяк, о котором и говорить-то не стоило, - этого Болдвуд,
конечно, не знал. Ему это даже не приходило в голову. Человеку, одураченному
чьим-нибудь поступком, трудно себе представить, что следствие поступка не
зависит от того, совершен ли он по внутреннему побуждению или подсказан
случайными обстоятельствами, - результат от этого не меняется. Огромное
различие между тем, как завязывается цепь событий и как ход этих событий
направляется в определенное русло, незаметно для человека, пострадавшего от
их исхода.
своего зеркала. Он ощущал его присутствие, даже не глядя на него, даже когда
повернулся к нему спиной. Первый раз в жизни с Болдвудом случилось нечто
подобное. То же самое ослепление, которое заставляло его воспринимать это
письмо как нечто серьезно обоснованное, не позволяло ему даже заподозрить в
нем пустую, дерзкую шутку. Он снова поглядел в его сторону. В таинственной
темноте ночи перед ним смутно вставал образ незнакомки, приславшей письмо.
Чья-то рука, _женская_ рука, водила пером по этой бумаге, где начертано его
имя; ее глаза, глаза, которых он не видел, следили за начертанием каждой
буквы, а мысли ее в это время устремлялись к нему. Почему она думала о нем?
Ее рот, ее губы - а какие они - алые, бледные, полные, сморщенные? -
непрестанно изменяли выражение, в то время как перо скользило по бумаге и
уголки рта трепетно вздрагивали? А что они выражали?
написанные слова, не было сколько-нибудь определенного облика. Это была
какая-то призрачная тень, что в известной мере соответствовало
действительности, так как сама виновница письма спала сейчас крепким сном,
не думая ни о любви, ни о каких письмах на свете.
уже переставало быть призраком, а очнувшись, он видел перед собою письмо как
бы в подтверждение своего сна.
отраженный свет, и его бледное сиянье, подобно отблеску сверкающего снега,
отсвечивало вверх, причудливо озаряя потолок, отбрасывая неожиданные тени и
освещая углы, обычно скрытые в тени.
получения. Среди ночи ему внезапно пришло в голову, нет ли в конверте
чего-нибудь еще, кроме обнаруженный им открытки. Он вскочил с кровати и в
призрачном лунном свете схватил письмо, вытащил открытку, судорожно
встряхнул конверт, провел пальцем внутри. Нет, больше ничего не было. Он
снова, в который раз, пристально уставился на вызывающую красную печать.
"Женись на мне", - громко произнес он.
раму зеркала. Мимоходом он взглянул на свое отражение и увидел бледное лицо
с какими-то неопределенными чертами; увидел плотно сжатые губы, широко
раскрытые, блуждающие глаза. Ему стало как-то неприятно и не по себе оттого,
что он так взвинчен, и он снова улегся в постель.
оделся, что, несмотря на ясное, безоблачное небо, все казалось сумрачным,
как в хмурый, ненастный день. Он спустился вниз, вышел из дому и пошел
направо к калитке, выходившей на поле. Подойдя к изгороди, он остановился и,
опершись на нее, огляделся кругом.
Свержин Владимир
Роллинс Джеймс
Корнев Павел
Конюшевский Владислав
Шилова Юлия
Смит Кордвейнер