Чтение 22–й страницы книги ~Крылья крепнут в бою~

разворот, присмотрелся - и сомнения рассеялись, на самолетах чужие
опознавательные знаки. "Чайки" бой не приняли - уходили на восток под защиту
своих зениток. Сближение шло медленно. Еще две-три минуты - и они в зоне
своего заградительного огня с земли.

Иду точно в хвост врагу. Выпускаю два РС-82. Один разрыв - между
верхней и нижней плоскостью, второй - метрах в пяти сзади, "чайка"
разлетается в щепки,

Татаренко, обгоняя меня, ведет огонь из пулеметов по ведущему самолету.
Тот, сбавляя скорость, идет со снижением. Очевидно, поврежден мотор. Перед
самолетом Татаренко разрывается сразу более десятка зенитных снарядов,
тянутся трассы спаренных и счетверенных "эрликонов". Татаренко прекращает
преследование.

Пока они переносят огонь на меня, успеваю дать длинную очередь с
дистанции двести метров. Строенная трасса прошила вражеский самолет, но
одновременно зенитный разрыв тряхнул и меня. Я рванул ручку на себя, нажал
на педаль, и "ишачок" завертелся в восходящей "бочке". Это и спасло меня. Я
перевел самолет в пикирование, и зенитчики, видя, что я как будто падаю,
прекратили огонь, а мой самолет вышел на горизонталь и выскочил из зоны
обстрела.

После этого боя и до конца пребывания на Ханко вражеских "чаек" мы
больше не встречали.

Кончался октябрь. Начинались частые снегопады. Долгими вечерами мы
сидим в бетонном летном общежитии или лежим с открытыми глазами на
двухъярусных койках. В памяти как бы заново проходят воздушные бои,
штурмовки, видятся лица погибших боевых друзей. Но о чем бы ни думал, мысли
неуклонно возвращались к близким и родным, оставшимся в осажденном
Ленинграде, где голод, обстрелы и бомбежки косят десятки тысяч людей...

Да еще вести о нависшей над Москвой опасности отдаются во всем теле
холодным ознобом.

Утром 30 октября политинформация (а они устраивались ежедневно)
началась раньше обычного. Она имела огромное значение и превратилась в
митинг личного состава. Капитан Бискуп зачитал письмо гангутцев защитникам
Москвы, подготовленное политотделом и командованием. полуострова Ханко. Вот
его текст:

"Дорогие москвичи! С передовых позиций полуострова Ханко вам -
героическим защитникам советской столицы - шлем мы пламенный привет.

С болью в душе узнали мы об опасности, нависшей над Москвой. Враг
рвется к сердцу нашей Родины. Мы восхищены мужеством и упорством воинов
Красной Армии, жестоко бьющих фашистов на подступах к Москве. Мы уверены,
что у ее стен фашистские орды найдут себе могилу. Ваша борьба еще больше
укрепляет наш дух, заставляет нас крепче держать оборону Красного Гангута.

На суровом скалистом полуострове в устье Финского залива стоит
несокрушимая крепость Балтики - Красный Гангут. Пять месяцев мы защищаем ее
от фашистских орд, не отступая ни на шаг.

Враг пытался атаковать нас с воздуха - он потерял сорок восемь
"юнкерсов" и "мессершмиттов", сбитых славными летчиками Бринько, Антоненко,
Белоусовым и их товарищами.

Враг штурмовал нас с моря - на подступах к нашей крепости он потерял
два миноносца, сторожевой корабль, подводные лодки, торпедные катера и
десятки других кораблей, устилая дно залива трупами своих солдат.

Враг яростно атаковал нас с суши, он и тут потерпел жестокое поражение.
Тысячи солдат и офицеров погибли под ударами гангутских пулеметчиков и
стрелков. Мы отразили все бешеные атаки отборных немецко-фашистских банд. В
кровопролитных боях мы заняли еще семнадцать островов.

Теперь враг пытается поколебать нашу волю к борьбе круглосуточной
канонадой и шквалом минометного огня. За четыре месяца по нашему крохотному
полуострову фашисты выпустили больше трехсот пятидесяти тысяч снарядов и
мин.

В гнусных листовках враг то призывает нас сдаться, то умоляет не
стрелять, то угрожает изничтожить до единого. Льстит нам, заискивает перед
нами гитлеровский холуй барон Маннергейм, уговаривая сложить оружие и
сдаться. Он называет нас в своем обращении доблестными и храбрыми
защитниками Ханко.

Напрасны эти потуги. Никогда никому не удастся заставить гангутцев
сложить оружие.

Месяцы осады сроднили нас всех боевой дружбой. Мы научились переносить
тяготы и лишения, сохранять бодрость духа в самые тяжелые минуты, находить
выход тогда, когда, кажется, нет уже возможности его найти.

Здесь, на этом маленьком клочке земли, далеко от родных городов и
родной столицы, от наших жен и детей, от сестер и матерей, мы чувствуем себя
форпостом родной страны. Мы сохраняем жизнь и уклад советского коллектива,
живем жизнью Советского государства.

Много и упорно работаем, сознавая огромную ответственность, возложенную
на нас народом, Коммунистической партией, доверившими нам защиту Красного
Гангута. Каждый свой шаг, каждое движение мы подчиняем делу обороны
советской земли от врага. Мы научились сами изготовлять оружие, снаряжение,
строить под вражеским огнем подземные жилища и укрепления, восстанавливать
разрушенные, изношенные механизмы, лечить тяжелораненых. В суровой боевой
обстановке закалились советские люди.

Для нас сейчас нет другого чувства, кроме чувства жгучей ненависти к
фашизму. Для нас нет другой мысли, кроме мысли о Родине. Для нас нет другого
желания, кроме желания победы.

Среди нас есть много ваших земляков, сынов великого города Москвы. Вам
не придется краснеть за них. Они достойны своего славного города, стойко
отражающего напор фашистских банд. Они дерутся в первых рядах гангутцев,
являются примером бесстрашия, самоотверженности и выдержки.

Каждый день мы жадно слушаем по радио родную речь, родной голос любимой
Москвы, пробивающийся сквозь визг финских радиостанций. "Говорит Москва" -
доносит до нас эфир, и в холодном окопе нам становится теплее, светлеет
темная ночь над нами. Мы забываем про дождь и непогоду. Родина обогревает
нас материнским теплом. Крепче сжимает винтовку рука, еще ярче вспыхивает
огонь ненависти к фашизму, огонь решимости победить или умереть.

Родные наши друзья! Затаив дыхание мы слушаем сводки с боевых фронтов.
Острой болью отдается в нашей душе каждый шаг гитлеровских орд по дорогам к
столице.

Вместе с вами мы переживаем каждый ваш успех, радуемся каждому
сокрушительному удару, который вы наносите кровавым полчищам Гитлера.

Ваша борьба дает нам много жизненных сил, поднимает нашу уверенность в
победе.

Мы научились презирать опасность и смерть.

Каждый из нас твердо решил:

- Я должен или победить, или умереть. Нет мне жизни без победы, без
свободной советской земли, без родной Москвы!

Победа или смерть! - таков наш лозунг. И мы твердо знаем - конечная
победа будет за нами".

Письмо подписали командование авиагруппы и все присутствующие летчики.

2 ноября рано утром на рейд Ханко из Кронштадта прибыло четырнадцать
наших кораблей. Мы не знали цели их прихода, но понимали, что они прибыли
неспроста, и стремились не допустить по ним удара с воздуха, а также пролета
разведчиков. С рассвета мы начали вести патрулирование парами.

С КП сообщили: "Цоколаев ведет бой над внешним рейдом с группой
"спитфайров".

Через четверть минуты мы с Татаренко начали взлет. Но впереди поднялись
три огромных взрыва. Я на разбеге уклоняюсь метров на двадцать левее,
ведомому отвернуть некуда. Гибель его неминуема, если он не прекратит
своевременно взлет. И Дмитрий, обладая мгновенной реакцией, успевает убрать
газ. Самолет медленно подкатывается к глубокой воронке, чиркнув кончиком
винта по поднятому взрывом грунту, останавливается...

Я, набирая высоту, спешу на выручку друзьям. Как нужна своевременная
помощь в тяжелом и неравном бою! Сколько раз я ее ждал сам и сколько раз
приходил на выручку другим!

Издали вижу, как Цоколаев и Творогов на своих тяжелых пушечных
"ишачках" ведут воздушный бой на виражах с двумя вражескими самолетами, а в
это время сверху на них идут в атаку еще два. Да, положение друзей
критическое. Если не заметят угрозу сверху - жизнь их повиснет на волоске.

Один И-16 делает переворот, уходит вниз - заметил, значит... Второй
продолжает карусель. Трасса "спитфайра" сечет его по плоскостям и фюзеляжу,
но И-16 не падает, прекращает вираж и идет на аэродром, мне навстречу. За
ним строят маневр для атаки два "спитфайра".

Стрелять из РС-82 на встречном курсе нельзя, могу сбить своего. Спешно
даю заградительную очередь с большой дистанции. Но враг бьет вторично по
снижающемуся И-16. Делаю резкий правый боевой разворот, от перегрузки темно
в глазах, несколько секунд ничего не вижу...

Теперь я сзади "спитфайров". Один из них резко уходит вверх. Хочет
пропустить меня и ударить вдогонку. У меня одна мысль: не допустить третьей
атаки на уходящий И-16. Торопливо ловлю "спитфайр" врага в прицел, и очередь
проходит по его правой плоскости. Этого достаточно, чтобы он прекратил
стрелять по Ивану Творогову, как я успел определить по бортовому номеру
самолета.

Теперь один "спитфайр" выше меня, второй на моей высоте. Оценив
ситуацию, решаю дать еще одну очередь по врагу. Цоколаев оттягивается в мою
сторону. Молодец; Геннадий, поддержим друг друга. Сближаюсь на сто метров -
моя любимая дистанция, только выходить на нее тяжело - и даю точную очередь
но мотору и кабине "спитфайра". Вижу, как разрывные пули рвут обшивку
самолета и остекление фонаря кабины. "Спитфайр" переворачивается и падает
рядом с нашим миноносцем.

Зная, что где-то за мной второй "спитфайр", я пошел круто вверх. И
вовремя: трасса мелькнула рядом с левой плоскостью. Оторвавшись от
противника, осмотрелся. Я выше всех. Выгодная позиция. Увеличиваю скорость и
бросаюсь выручать Геннадия. Он делает головокружительные маневры и уходит от