улыбнулся нахмуренному Алешину. - Чуете, Витя?
оружие, оно записано под номером, - повторил он, глядя Новикову в грудь.
лицо, подбородок. Делая это, поднимал и опускал руку, было видно, как
тесный китель жестко давил ему подмышки. Новиков сказал полусерьезно:
Берите из особняка все, что необходимо для медсанбата: простыни, белье,
вино, продукты, - и счастливого вам пути! От орудий, советую, ползком,
иначе не вы нас, а нам вас придется отправлять в медсанбат. Кажется, все.
подворотничок врезался в шею, влажно потемнел, веки набрякли.
вас, мое оружие. Офицеру без оружия нельзя... Оно записано под номером. В
документе...
Достали бы пистолет или парабеллум, наконец. Алешин, что вы медлите?
Отдайте оружие...
массивный наган, повертел в руке и, краснея, сказал презрительно:
- Я рад, что познакомился с вами, капитан. Если что будет нужно...
окопу, косясь влево на поле, где вились дымки над танками.
Быстро!.. Приласкали, товарищ капитан, дикобраза какого-то! - возмущенно
сказал он. - Тыловой комод эдакий!
пулемета, внимательно глядел в сторону города. Там, пульсируя тяжким
громом, росла огромная, зловещая, кипящая чернота, надвигалась, заслоняя
небо, все приближаясь, повисала над высотой. И то, что было несколько
минут назад, казалось ничтожно маленьким, ненужно пустячным, мелким по
сравнению с тем, что надвигалось на них и что сознавал, чувствовал сейчас
Новиков.
в грудь его снайпер саданул!
свежести обмундировании, влажные, испуганные глаза старались улыбнуться
Новикову, белый пушок, покрывавший верхнюю пухлую губу, в капельках пота;
юношески худые пальцы прижаты к груди, точно поймал что-то и не выпускал
он. Рядом у ног стоял термос. Ремешков, присев подле на корточках,
разрывал индивидуальный пакет, жалостливо вглядывался в ребячье лицо чеха,
вздыхая по-бабьи, спрашивал скороговоркой:
пристреляли. В пехоту шел, землячок, к своим? Понимаешь, понимаешь
по-русски?
отвел руки от груди и молитвенно прижал их. - Рота... обед... Я - тр-р,
катушка, связист... Шеста рота...
расплывалось на гимнастерке, окрашивало худые пальцы чеха.
взял у него индивидуальный пакет, повернулся к молча глядевшему на чеха
Степанову. - Отнесите термос в шестую роту чехов. И передайте - ранен
связист.
при помощи Ремешкова стал перебинтовывать его, и все смотрел туда, за
озеро, где лежала Чехословакия.
10
дивизиона не сообщил Новикову, что на улицах идут бои, - связь была
прервана. Телефонисты, раз восемь пытаясь восстановить линию, в сумерки
вернулись из города с воспаленными лицами, опустошенными глазами.
Сообщили, что нарвались на немецкие танки, город горит, ничего не понять и
нет возможности восстановить линию - она перерезана. Два часа спустя из
парка, где стоял хозвзвод, прибежал, дрожа от возбуждения, ездовой,
доложил, что особняк и парк обстреляли автоматчики неизвестно откуда,
лошадь убита, один повозочный ранен. А доложив это, спросил подавленно:
"Может, место сменить куда подальше?" Новиков знал, что такого неопасного
места, куда можно было передвинуть тыл, сейчас нет, отдал приказ окопаться
хозвзводу: всем, от повозочного до повара - на юго-западной окраине парка.
городом. Там, в накаленном тумане, светясь, проносились цепочки автоматных
очередей, с длинным, воющим гулом били по окраине танковые болванки. Порой
все эти звуки покрывали глухие и частые разрывы бомб - где-то в
поднебесных этажах гудели наши тяжелые бомбардировщики. Ненужные
осветительные "фонари" желтыми медузами покойно и плавно опускались с
темных высот к горящему городу.
орудия, и слева на озере, на прибрежной полосе кустов, на обугленных
остовах танков, сгоревших в котловине. Впереди из пехотных траншей
чехословаков беспрестанно взлетали ракеты, освещая за котловиной минное
поле, - за ним в лесу затаенно молчали немцы. Рассыпчатый свет ракет
сникал, тускло мерк в отблесках зарева, и мерк в дыму далекий блеск
раскаленно-красного месяца, восходившего над вершинами Лесистых Карпат.
Горьким запахом пепла, нагретым воздухом несло от пожаров города, и
Новиков, казалось, чувствовал на губах привкус горелого железа.
станину, держа в пальцах незажженную самокрутку. Курить было нельзя -
снайперы били на огонек, даже на громкий звук голоса. Медленно оглядел
медные от зарева настороженные лица солдат. Безмолвно и неподвижно сидели
они в ожидании приказа Новикова. Он сказал:
повторил: - Идти к орудиям и вынести раненых. Там их трое: один ходячий -
сержант Сапрыкин, двоих надо нести. - Он пососал незажженную самокрутку,
сплюнул табак, попавший на губы. - Немцы ждут и наверняка предпримут
последнюю атаку сегодня ночью, это ясно. Всем это ясно? - Он чуть поднял
голос, снова оглядел неподвижные лица солдат. - Поэтому на всю операцию -
час. Взять побольше запасных дисков. У тех, которые останутся здесь. Со
мной пойдут Порохонько и Ремешков. Мы пойдем к орудиям по проходу в минном
поле, по берегу озера. Вокруг огневых Овчинникова могут быть немцы. Но,
какой бы перестрелки у нас ни случилось, ни орудийного, ни пулеметного
огня не открывать! Чехословацкую пехоту я предупредил. Это все. - Новиков
бросил под ноги незакуренную самокрутку, сказал Степанову: - Сержант,
дайте-ка мне ваш автомат!
задумчиво-Добрым лицом своим, потом, насупясь, положил автомат на колени,
тщательно проверил ход затвора, провел большой ладонью по стволу, будто
пыль стирал; не сказав ничего, подал его Новикову.
отрезало его, Новикова, Порохонько и Ремешкова от солдат, кто оставался
здесь, заставило всех непроизвольно вскочить с легким шумом.
Новикову, в зрачках играли красноватые хмельные огоньки, произнес вдруг
отчаянно-бесшабашно:
закрутку, тому жменю табаку дам! - И спросил зачем-то серьезно Новикова: -
Разрешите, товарищ капитан?
обсосанный в рукаве шинели недокурок, Порохонько, крякнув, спрятался за
бруствером, торопливо, наслаждаясь, сделал несколько глубоких затяжек и
сейчас же растоптал, растер окурок каблуком, выпрямился, говоря:
удовольствием, чиркнул взглядом по фигуре Ремешкова. - А ты що
ковыряешься, як дедок в подсолнухах? Ты-то некурящий?
заикающимся голосом.
наклонена, тень падала на лицо, и Новиков, вспомнив его вещмешок - горб на
спине, недавний ужас в глазах, его унизительные жалобы на ногу, подумал,
что в течение суток он беспощадно испытывал этого парня риском, близостью
смерти, жестоко и сразу приучал к ощущению прочности человеческой жизни на