распорядился Петруха. - А с твоим пластилином, Авдяй, так, стало быть,
ничего и не получилось?
оставил. И одежда где-то, пойду искать...
наскрести уже не успеешь. Сегодня уходить пора. Ладно, расскажем, как дело
было, поймет. А не поймет, в следующий раз насобираешь...
сторону железной дороги. Идти было не так тяжело, какая уж там тяжесть -
подсушенная трава, но сильный запах анаши, не приглушаемый даже
полиэтиленовыми пакетами, кружил голову, клонил ко сну. В полночь гонцы
завалились спать где-то в степи, с тем чтобы на рассвете двинуться дальше.
Ленька втиснулся между Авдием и Петрухой - после того случая боялся волков.
Понять нетрудно было - мальчишка еще. Получилось все наоборот, так хотелось
спать на ходу, а когда легли, Авдий долго не мог заснуть. То, что Ленька
попросился в середку, его очень тронуло, кто бы мог подумать - эдакий
парнишка, волков боится, - но какова должна быть власть порока,
исковерканных сызмальства представлений о жизни, если даже Ленька давеча не
моргнув глазом ответил, что деньги для него важнее Бога. Бог, конечно,
имелся в виду условно, как символ праведной жизни. Вот о чем думалось
Авдию...
исходящая от величия земли и неба, теплынь, напоенная дыханием многих трав,
и самое волнующее зрелище - мерцающая луна, звезды во всей их
неисчислимости, и ни пылинки в пространстве между взором и звездой, и такая
там чистота, что прежде всего туда, в глубину этого загадочного мира, уходит
мысль человека в те редкие минуты, когда он отвлекается от житейских дел.
Жаль только, ненадолго...
добрался с гонцами до конопляных степей, увидел все воочию и, как говорится,
попробовал все на себе. Теперь оставалось самое сложное - сесть на поезд и
уехать. Для гонцов наиболее опасный момент был провезти анашу. Задерживала
их милиция главным образом на азиатских станциях, в российской части в этом
смысле было полегче. А уж если удавалось добраться до Москвы и далее до
места - это уж полный триумф. Великое зло бытия торжествовало, обернувшись
маленьким успехом маленьких людей.
что-либо, чтобы не просто пресечь, скажем, данное преступление, а перековать
мышлений, разубедить и переубедить гонцов, это - он понимал - ему не по
силам. Тот, кто ему противостоял, находясь где-то здесь, в этих степях, тот,
кто незримо держал в руках всех гонцов, и в том числе имел контроль и над
ним, Авдием, тот, кто именовался среди них Самим, был гораздо сильнее его. И
именно он, Сам, был хозяином, если не более того, - микродиктатором в их
походе за анашой, а он, Авдий, примкнувший к ним, как бродячий монах к
разбойникам, был по меньшей мере смешон... Но монах, господний идеалист и
фанатик, при всех обстоятельствах должен оставаться монахом... Это и ему
предстоит...
- эти волчата, неразумные длинноногие переростки, принявшие человека за
некое смешное безобидное существо, с которым они не прочь были порезвиться,
и вдруг эта синеглазая разъяренная волчица. Какой гнев вскипел было в ней, и
как затем все обошлось, и какой смысл в том, что она дважды перепрыгнула
через него? И если на то пошло, что стоило ей и ее волку растерзать его
вмиг, голого - если не считать панамы и плавок - и беззащитного городского
идиота, настолько голого и беззащитного, что только в анекдоте могло быть
такое. И вот надо же - судьба в лице этих зверей смилостивилась над ним: не
значит ли это, что он еще необходим этой жизни? Но как хороша, как
стремительна была необыкновенная синеглазая волчица в своем яростном порыве,
в страхе за детенышей. Да, конечно, она была права по-своему, и спасибо ей,
что не налетела, не наделала беды, ведь и он был ни в чем не повинен. И
думая об этом, Авдий тихо рассмеялся, представив, что, если бы увидала его
тогда та самая мотоциклистка, вот посмеялась бы! Потешалась бы небось, как
над клоуном в цирке. Но потом его охватил страх: а что, если мотоцикл вдруг
заглохнет где-то посреди безлюдной степи, она одна, а тут налетят волки?! И
тогда он стал суеверно заклинать синеглазую волчицу: "Услышь меня,
прекрасная мать-волчица! Ты здесь живешь и живи так, как тебе надо, как
ведено природой. Единственное, о чем молю, если вдруг заглохнет ее мотоцикл,
Бога ради, ради твоих волчьих богов, ради твоих волчат, не трогай ее! Не
причиняй ей вреда! А если тебе захочется полюбоваться на нее, такую
прекрасную на могучей двухколесной машине, беги рядом, по обочине, беги
тайно, обрети крылья и лети сбоку. И может, если верить буддистам, ты,
синеглазая волчица, узнаешь в ней свою сестру в человеческом облике? Может
же быть такое - ну и что, что ты волчица, а она человек, но ведь вы обе
прекрасны, каждая по-своему! Не буду скрывать от тебя - я бы полюбил ее всей
душой, да дурак я, конечно, дурак, кто же еще! Только безнадежные дураки
могут так мечтать. А если бы она каким-то образом узнала, о чем я думаю,
то-то посмеялась бы, то-то нахохоталась бы! Но если бы это порадовало ее,
пусть смеется..."
когда Петруха стал будить Авдия и Леньку. Пора было вставать да двигаться к
триста тридцатому километру. Чем раньше, тем лучше. Потому что не они одни,
а еще две-три группы гонцов должны были к тому времени сойтись в том месте с
добытой и уже подсушенной анашой. Предстояло остановить какой-нибудь
проходящий товарняк, незаметно сесть в него и добраться так до станции
Жалпак-Саз, а уж там просочиться на другие поезда. В общем, для гонцов
начинался самый опасный отрезок пути. Всей операцией вроде бы должен был
руководить Сам. Он ли их встретит, они ли его отыщут на триста тридцатом
километре - Петруха толком не объяснил. То ли не знал, то ли не желал
говорить.
Авдия топографическое чутье, память Петрухи. Он заранее предсказывал, где
какой овраг, где родничок в притенении, где ложбинка или балочка. И сожалел
Авдий, что такие способности, такая память в Петрухе пропадают! Наездами
здесь бывал, а как все знает!
Петруха, что, по слухам, километрах в двухстах от этих мест начинается
пустыня Моюнкум, а там, дескать, сайгаков этих, антилоп степных,
видимо-невидимо и что вроде хорошие люди, у которых добрые служебные
"газики", наезжают на охоту чуть ли не из самого Оренбурга. И приезжают-то
как - закуска живая бегает, а выпивон, какой хошь, с собой привозят. Да,
царская охота! Но и опасность вроде немалая, бывали случаи, что машина
выходила из строя, а охотники погибали от жажды, заплутавшись в степи. А
зимой, случалось, и буран застигал степной. Потом находили, мол, только
косточки. А один охотничек даже умом тронулся - его потом на вертолете
искали. Вертолет за ним летит, хочет его спасти, а он от вертолета бежит,
прячется. Долго за ним гонялись, а когда поймали, он уж разговаривать
разучился. А жена, говорят, тем временем за другого успела выскочить! Вот
стерва! Все они такие! Вот я и не думаю жениться. Есть у меня в городе одна
баба классная, подкинешь ей на шмотки, так лучше нет, и слово дает - никаких
ребеночков не будет. А самое главное - мотягу уже купил, чехословацкий
спортач в сарае стоит, а теперь, значит, "Жигуль" - это не проблема, вот бы
где "Волгу", ту, новую, что на "мерседес" похожа, вот где бы такую отхватить
с кассетником, чтобы включил бы, а она тебе поет, в печенки лезет. Блат
нужен, всюду плата и переплата. Да на своeй "Волге"-то покатить в Воркуту -
пусть братуханы поглядят. Хе-хе, жены-то их от зависти лопнут. А в багажнике
выпивон на выбор, все больше иномарка. Ну и своя водочка - лучше нет,
конечно. Как тут не позавидовать, вроде Иванушка-дурачок, а на тебе... А
потому и хожу в гонцах и вас, милые дружочки, веду поживиться, живи, когда
лафа, а нет - соси лапу до вздутия живота...
занимавшего тем самым себя и своих попутчиков, Авдий думал о своем, о том,
что человек раздирается между соблазном обогащения, подражанием тотальному
подражанию и тщеславием, что это и есть три кита массового сознания, на них
всюду и во все времена держится незыблемый мир обывателя, пристанище великих
и малых зол, тщеты и нищоты воззрений, что трудно найти такую силу на земле,
включая и религию, которая смогла бы перебороть всесильную идеологию
обывательского мира. Сколько самоотверженных взлетов духа разбивалось об эту
несокрушимую, пусть и аморфную твердыню... И то, что он шел в этот час на
явку добытчиков анаши, свидетельствовало о том же - дух беспомощен, хоть и
неустанен... И такова, выходит, его планида... Всю дорогу он мысленно
готовил себя к встрече с Самим - он должен был быть готов к бою...
часу были уже на месте. Приближаясь к балке, что шла вдоль железной дороги,
Петруха предупредил: рюкзаки прятать там, где укажет, не высовываться, не
разгуливать на виду у проходящих поездов. Все время ждать его указаний.
растянуться в балке на шелковистом лугу, где вперемешку с шалфеем рос
ковыль. Приятно было слышать, как возникал вдали гул поездов, как он
нарастал, как гудели и подрагивали рельсы под набегающими тяжеловесными
километровыми составами, как грозно пролетали поезда, громыхая колесами и
принося с собой дух железа и мазута, и как долго еще не умолкал вдали шум
движения, постепенно растворяясь в океане окружающей тиши... Пролетали и
пассажирские поезда, один - в одну, другой - в другую сторону. Авдий
встрепенулся было - он с детства любил стоять смотреть, куда несутся
пассажирские поезда, кто мелькает в окнах, чьи фигуры и лица. Ах,
счастливцы, возьмите меня с собой! В этот раз, однако, и этих мимолетных
радостей он был лишен - пришлось притаиться за кустиком и по поднимать
Василенко Иван
Конан-Дойль Артур
Эриксон Стивен
Мороз Александра
Посняков Андрей
Корнев Павел