Чтение 22–й страницы книги ~Макулатура~

Итак, я сидел, в сущности, между Смертью и Космосом. В форме Женщины.
На что рассчитывать в такой позиции? А между тем мне предстояло разыскать
Красного Воробья, возможно не существующего. У меня было очень странное
чувство. В первый раз я попал в такой переплет. И непонятно, с какой
радости. Что же мне делать?

Не суетись, болван, -- родилось решение. Хорошо. Подали напиток.

-- Ну, дамы, ваше здоровье!

Мы чокнулись и засадили.

Почему я не кто-то другой и не сижу на бейсбольном матче? Волнуясь за
результат. Почему я не повар и не сбиваю омлет, как бы отстраненно? Почему я
не муха на чьем-то запястье и не заползаю в рукав с затаенным волнением?
Почему не петух в птичнике и не клюю зернышки? За что мне такое?

Джинни толкнула меня локтем и шепнула:

-- Билейн, мне надо поговорить с тобой...

Я положил на стойку деньги. Потом посмотрел на Леди Смерть.

-- Надеюсь, вы не заимеете на меня клык, если...

-- Знаю, толстяк, ты должен поговорить с дамой наедине. С чего это мне
заиметь на тебя? Я в тебя не влюблена.

-- Но Bы всегда крутитесь около меня, леди.

-- Я около всех кручусь, Ник. Просто ты чаще меня замечаешь.

-- Да. Ну да.

-- Ну, ты помог мне с Селином...

-- Да, с Селином...

-- Поэтому я пока оставлю вас с дамой наедине. Но только пока у нас с
тобой одно незавершенное дело, так что увидимся.

-- Леди Кранк, я в этом не сомневаюсь.

Она допила свое виски и слезла с табурета. Потом повернулась и пошла к
двери. Ее красота пробуждала суеверное чувство. Она скрылась.

Бармен подошел за деньгами.

-- Кто это такая? -- спросил он. -- Как она ходит! У меня прямо голова
закружилась.

-- Будь доволен, что только закружилась, -- сказал я ему.

-- Как тебя понять? -- спросил он.

-- Если скажу, все равно не поверишь, -- ответил я.

-- А ты попробуй.

-- Незачем. Слушай, освободи пространство, я хочу поговорить с дамой.

-- Сейчас. Только скажи мне одну вещь.

-- Ну?

-- Почему это такому толстому уроду достается весь товар?

-- Потому что у меня там медом намазано. А теперь исчезни.

-- Не хами, приятель, -- сказал он.

-- Ты же спросил.

-- Но грубить не обязательно!

-- Если ты думаешь, что это грубость, постой тут еще.

-- Дурак, бля, -- сказал он.

-- Очень находчиво, -- сказал я. -- А теперь отойди, пока не поздно.

Он медленно отошел к краю стойки, остановился там на секунду, потом
почесал зад. Я снова повернулся к Джинни.

-- Извини, детка, чуть не с каждым барменом у меня получается такой
конфликтный диалог.

-- Можешь не извиняться. -- Вид у нее был грустный. -- Я должна тебя
покинуть.

-- Ну что ж. Тогда давай на посошок.

-- Нет, понимаешь, совсем покинуть, я и все, кто со мной, мы должны
покинуть... Землю. Не знаю почему, но я к тебе даже привязалась.

-- Это понятно, -- засмеялся я, -- но почему вы собрались покинуть
Землю?

-- Мы все обдумали; здесь ужасно. Мы не хотим колонизировать вашу
Землю.

-- А что ужасно, Джинни?

-- Земля. Смог, убийства, отравленный воздух, отравленная вода,
отравленная пища, ненависть, безнадежность -- все. Единственное, что тут
/`%*` a-., -- это животные, но их истребляют, и скоро все исчезнут, кроме
прирученных крыс и скаковых лошадей. Это так грустно -- неудивительно, что
ты пьешь.

-- Да, Джинни. Ты еще забыла наши ядерные арсеналы.

-- Да, кажется, вы сами себя хороните.

-- Да, мы можем исчезнуть через два дня, а можем протянуть еще тысячу
лет. Что будет, мы сами не знаем, и поэтому большинство людей на все махнули
рукой.

-- Я буду скучать по тебе, Билейн, и по животным...

-- Вы правы, что улетаете, Джинни... На глаза у нее навернулись слезы.

-- Джинни, не плачь, пожалуйста, черт возьми... Она взяла стакан,
выпила залпом и посмотрела на меня такими глазами, каких я никогда и нигде
не видел и никогда больше не увижу.

-- Прощай, толстяк, -- сказала она с улыбкой. И ее не стало.
40

И вот новый день, и я у себя в кабинете. Осталось выполнить одно
задание -- разыскать Красного Воробья. Никто не ломился ко мне в дверь с
предложением новой работы. Прекрасно. Настало время систематизации,
подведения итогов. В целом из того, что я намеревался совершить в жизни, я
совершил довольно много. Я сделал несколько удачных ходов. Я ночевал не на
улице. Конечно, на улице ночует немало хороших людей. Они не дураки, просто
они не вписались в нужные механизмы эпохи. А механизмы эти постоянно
меняются. Это невеселый расклад, и если оказывается, что ты ночуешь в
собственной постели, -- одно это уже великолепная победа над силами. Мне
везло, но и некоторые мои ходы были не совсем бестолковыми. Но в общем это
довольно жуткий мир, и мне часто было жаль большинство людей, тут
поселившихся.

Ладно, к черту это. Я вынул водку и врезал. Лучшие периоды жизни
зачастую те, когда ты совсем ничего не делаешь, а просто обдумываешь ее,
размышляешь. Ну, скажем, ты решил, что жизнь бессмысленна, тогда, значит,
она уже не совсем бессмысленна, потому что ты осознаешь ее бессмысленность,
и твое осознание бессмысленности почти придает ей смысл. Понятно, о чем я
говорю? Оптимистический пессимизм.

Красный Воробей. Это все равно что поиски Святого Грааля. Может, мне
это не по зубам и не по плечу.

Я еще принял водки.

В дверь постучали. Я снял ноги со стола.

-- Войдите.

Дверь открылась, и вошел мужичок, тщедушный, одетый в какую-то дрянь.
От него попахивало. Каким-то керосином. Не то еще чем-то. У него были
маленькие глаза-щелки. Он пошел ко мне бочком, потом остановился прямо перед
столом, наклонился ко мне. И голова у него как-то подергивалась.

-- Билейн, -- сказал он.

-- Ну допустим.

-- Я принес тебе известие.

-- Хорошо, -- сказал я, -- а теперь унеси его к чертовой матери.

-- Спокойно, Билейн. Я знаю слово.

-- Ну да? Какое слово?

-- Красный Воробей.

-- Скажи еще что-нибудь.

-- Мы знаем, что ты его ищешь.

-- "Мы"? Кто это "мы"?

-- Не могу сказать.

Я встал, обошел стол, схватил его за грудки.

-- А если я заставлю тебя сказать? Выбью из тебя?

-- Не могу. Не знаю.

Почему-то я ему поверил. Отпустил. Он чуть не упал на пол. Я вернулся,
снова сел в кресло.

-- Меня зовут Амос, -- сказал он, -- Амос Краснодол. Я могу вывести
тебя на Воробья. Хочешь?

-- Как?

-- Адрес. Она знает о Воробье.

-- Сколько?

-- 75 долларов.

-- Иди в жопу, Амос.

-- Не хочешь? Ладно, мне надо идти, надо поспеть к старту. Я знаю
сегодняшний дубль.

-- 50 долларов.

-- 60, -- сказал Амос.

-- Ладно, давай адрес.

Я вынул три двадцатки, а он сунул мне бумажку. Я развернул ее и прочел:
"Дежа Фаунтен, кв. 9, Радсон-драйв, 3234. Зап. Л.А.".

-- Слушай, Амос, ты мог написать здесь что угодно. Почем я знаю, что
это не фуфло?

-- Ты сходи туда, Билейн. Это хороший адрес.

-- Ну смотри, Амос, если ты меня обманешь.

-- Мне надо поспеть к старту, -- сказал он. Потом он повернулся и вышел
за дверь.

А я остался сидеть без 60 долларов и с клочком бумаги в руке.
41

Я дождался вечера, поехал туда, остановился возле дома. Район
приличный. Определение приличного района: место, где жить тебе не по
карману. Я глотнул водки, вылез из кабины, запер машину и пошел к подъезду.
Нажал кнопку против фамилии Дежа Фаунтен. Раздался голос, приятный, но
слегка раздраженный:

-- Да?

-- К Дежа Фаунтен. Насчет Красного Воробья. От Амоса Краснодола. Меня
зовут Ник Билейн.