Чтение 22–й страницы книги ~Разбиватель сердец~

Пробовали и обратный вариант: нашли неустроенного, немолодого уже
мужика, всю жизнь пахавшего сезонником по Северам и Востокам, с
геологами и строителями, и поселили в Ленинграде, со всеми делами. Через
полгода у него обнаружился туберкулез, и он слал нам открытки из
крымского санатория...

IX

- Великий человек - это тот, кто нанес значительные изменения на
лицо мира, - изрек Митька и в третий раз набухал сахару, поганец, вместо
того чтоб один раз размешать. - Тот, чья судьба пришлась на острие
истории.

Мы гоняли чаи ночью у меня на кухне.

- Независимо от того, хороши они или плохи? - хмыкнул я.

- Независимо, - поелозил Митька на табуреточке. - Главное - велики.
Хороши, дурны, - это относительно: точки зрения со временем меняются, а
великие личности остаются.

- Хм?..

- Если считать создание и уничтожение города равновеликими
действиями с противоположным знаком, то ведь сжесь сто городов легче,
чем построить один. На этом стоит слава завоевателей.

Смотри. Наполеон: полтора века притча во языцех. Результат: смерть,
огонь, выкошенное поколение, заторможенная культура, европейская
реакция... ну, известно.

Отчего же ветеран молится на портрет императора и плачет, вспоминая
былые битвы - когда одни парни резали других неизвестно во имя чего,

- 55 -

вместо того чтоб любить девчонок, рожать детей, разминать в пальцах ком
весенней пашни, понял, - он разволновался, стал заикаться, возвысил
штиль, - вместо того чтоб плясать и пить на майских лужайках, беречь
старость родителей... эх...

- Вера с свою миссию, - я спополоснул пепельницу, прикурил от
горелки. - Величие Франции, мораль, илллюзии, пропаганда.

- Величие империи стоит на костях и нищете подданных! - закричал
Митька, и снизу забарабанили по трубе отопления: час ночи.

- Знаме-она, побе-еды... Чувствуй: ноги твои сбиты в кровь, плечи
растерты ремнями выкладки, глотка - пыль и перхоть, и вместо завтрашнего
обеда имеешь шанс на штык в брюхо; и мечты твои - солдатские:
поспать-пожрать, выпить, бабу, и домой бы. "Миссия"...

- А сунь его домой - и слезы: "Былые походы, простреленный флаг, и
сам я - отважный и юный..."

- Дальше. Великий завоеватель не может стабилизировть империю:
империя по природе своей существует только в динамическом равновесии
центробежных и центростремительных сил. Преобладание центростремительных
- завоевания, со временем же и с расширением объесав начинают
преобладать центробежные: развал. Один из законов империи - взаимное
натравливание народов: ослабляя и отвлекая их, это одновременно создает
сдерживающие силы сцепления, но готовит подрыв целостности и развал в
будущем! Почему Наполеон, умен и образован, с восемьсот девятого года
ощущавший обресченность затеи, не ограничился сильной Францией и
выгодным миром?

- Преобладание центростремительных сил, - сказал я. - Завоеватель,
мечтающий о спокойствии империи, неизбежно ввязывается в бесконечную
цепь превентивных войн: любой не слабый сосед рассматривается как
потенциальный враг. А с расширением границ увеличивается число соседей.
В идеале любая империя испытывает два противоположных стремления:
сделаться единой мировой державой и рассыпаться на куски. При чем тут
счастье, Митька?

- При слезах ветеранов этих братоубийственных походов.

- Насыщенность жизни, сила ощущений... тоска по молодости... что
пройдет, то будет мило. Вообще - хорошо там, где нас нет.

- Вот так америки и открывали, где нас не было! - взъярился Митька,
и снизу снова забарабанили. - Чего ржешь, обалдуй! Если люди, вспоминая,
тоскуют, - есть тут рациональное зерно, стоит копнуть на предмет
счастья!

- Вот спасибо, - удивился я. - Ни боев, ни смертей, ни походов нам,
знаешь, не треба. Хватит. Не те времена. И не ори.

- А какие, сейчас, по-твоему, времена?

- Время разобраться со счастьем. Потому что его некуда откладывать.

- Всю историю, фактически, с ним ведь только и разбирались!

- Да не ори ты! Много с чем разбирались. И разобрались. Человек
мечтал о ковре-самолете - и получил. Мечтал о звездах - и получил.
Равенство. Радио. Мечтал о счастье - и время получить.

- В погоне за счастьем человек всегда совершает круг. Обычно это
круг длиною в жизнь, - сказал Митька грустно.

Но тогда я его не понял.

X

Чем менее счастлив человек, тем больше он знает о счастье. Мы знали
о счастье все. А система наша разваливалась, фактически не родившись, а
только так, будучи объявленной.

- 56 -

Вечером я заперся в лаборатории и стал выкраивать из системы
монопрограмму. Мне требовалось счастье в работе. Да, так. Перейдя в иное
качество, мы откроем для себя то, чего не видим сейчас.

По склейкам и накладкам обнаружилось, что я не первый. Я не
удивился; я выругал себя за медлительность и трусость...

...Уплыл по Неве ладожский лед; сдавали экзамены, загорали на
Петропавловке, уезжали на целину; отцвели сиренью на Васильевском,
отзвенели гитарами белые ночи. Растаяло изумление: ничто, абсолютно
ничто во мне после наложения программы не изменилось. Лишь боязнь
покраснеть под долгим взглядом: мы не могли сознаться друг другу в нашем
контрабандном и несуществующем счастье, как в некоем тайном пороке.

Нас прогнали в отпуск (всех - в августе!) и выдали к нему по пять
дополнительных дней; но это был не отпуск, а какая-то испытательная
командировка. Я лично провел его в библиотеках и поликлиниках: кончилось
переутомлением и диагнозом "гастрит"; гадость мелкая неприличная. И
теперь, презирая свое отражение в зеркале шкафа, я вместо утренней
сигареты пил кефир.

- Счастье труда, - остервенело сказал Лева Маркин, - это чувство,
которое испытывает поэт, глядя, как рабочие строят плотину! - В бороде
его, как предательский уголок белого флага, вспыхнула элегантная седая
прядь.

Люся, вернувшаяся в сентябре, похудевшая и незагорелая, с
расширенными глазами, даже не улыбнулась. Зато Игорь, после спортивного
лагеря какой-то тупой и нацепивший значок мастера спорта, гоготал до
икоты.

Более прочих преуспел Митька Ельников: он не написал диплом, был с
позором отчислен с пятого курса, оказался на военкоматовской комиссии
слеп как кувалда, устроился к нам на полставки лаборантои (больше места
не дали), вздел очки в тонкой "разночинской" оправе - сквозь кои нам же
тепрь и соболезновал как интеллектуальным уродам, не читавшим Лао Цзы и
Секста Эмпирика.

А вот Олаф - молодел: утянул брюшко в серый стильный костюм,
запустил седые полубачки, завел перстень и ни гу-гу про пенсию.

В октябре сровнялся год наших мук, и мы не выдали программу. Нам
отмерили еще год - на удивление легко. "Предостерегали вас умные люди -
не зарывайтесь, - попенял директор Павлику-шефу. - Теперь планы
корректировать... А на попятный нельзя - не впустую же все... Да и - не
позволят нам уже... Ну смотрите; снова весь сектор без премии оставите".
Павлик-шеф произнес безумные клятвы и вернулся к нам от злости вовсе
тонок и заострен как спица.

И поняли мы, что тема - гробовая. Пустышка. Подкидыш. И ждут от нас
только, чтоб в процессе поиска выдали, как водится, нестандартные
решения по смежным или вовсе неожиданным проблемам.

С настроением на нуле, мы валяли ваньку: кофе, журналы, шахматы...
к первым числам лепя отчеты о якобы деятельности.

И когда вконец забуксовали и зацвели плесенью, Люся вдруг
засветилась незеным сиянием и пригласила всех на свадьбу.

Но никакой свадьбы не состоялось. За два дня до назначенного
сочетания Люся ушла на больничный, и появилась уже погасшая, чужая.

И понеслось. Развал.

- Ребята, - жалко улыбался Игорь на своей отвальной, - такое
дело... сборная - это ведь сборная... зимой в Испанию... "Реал"...
судьба ведь... - и нерешительно двигал поднятым стаканом.

- 57 -