хладный и застывший, лежал рядом с трупами краснокожих врагов.
жеребчиком моего провожатого. Я изо всех сил старался не отставать от Демуса
Блейка (очевидно, полное его имя было Аристодемус). Мы мчались во весь опор.
Не скупитесь на шпоры, этот пегаш вечно ловчит. Глядите в оба - впереди
трясина, вон там, где мхи начинаются. Исусе праведный! Там лошадь до
подпруги увязнет, и вы застрянете, как енот в капкане. А ну, продираемся,
сэр! Гоните его прямиком через эти ручьи: лошадь из прерий умеет прыгать -
не то что лошадь из Штатов.
рьяно лишь для того, чтобы успокоиться и отогнать мрачные мысли. В этом я
убедился, когда после шести-семи миль бешеной скачки на наших взмыленных
конях Демус перевел мустанга на ровную рысь.
сердце вроде полегчало. Скажу я вам по чести, мистер, хоть и не поверите, на
меня глядя, а я чуть было не распустил нюни, как малое дитя. Бедняга Сим! Я
хорошо знал его, и с давних пор. Мы вместе играли, когда ростом были всего с
шомпол, это еще в деревне Пекотти, подле Ютики, в штате Кентукки. И когда
старый Амос и мой старик, Джонатан Блейк, задумали перебраться на запад, они
и поселение одно выбрали. Невеселое известие для старины Амоса - он уж седой
теперь, но еще крепок. Живет в Браунс-Хоул, хотя нет - в Раунд-Понд,
пушниной торгует. Не хотел бы я, чтобы он от меня об этом услышал.
героической кончине Сима. Я рассказал, что наткнулся на него, когда он,
точно загнанный олень, в одиночку отбивался от семерых индейцев. Глаза
Демуса гордо засверкали.
первой для Сима, я-то на два года его старше. Это было не здесь, а к югу от
Фремонтского ущелья. На нас лезли окаянные Черноногие *, трое на одного,
только что у них огнестрельного оружия не было. Н-да, скажу я вам, не
детская игра в тот день шла! - При воспоминании об этой жаркой схватке сын
диких прерий распрямил плечи, раздул ноздри и плотно сжал губы.
не лишен был некоторой суровой поэтичности. Он знал невесту Сима: красивая
девушка, тихая, кроткая, набожная.
приглянулась Симу, ведь у нас тут не девицы, а дикие кошки.
своей смелостью и ловкостью, будь то схватка, будь охота, - Блейк говорил с
глубоким сочувствием и скорбью:
об этом: уж так она тряслась над Симом, стоило ему палец порезать, она,
бывало, наседкой возле него кружит. Добрая душа была миссис Грайндрод, за
матерью моей ухаживала, когда та схватила лихорадку в этих гиблых болотах.
моего необычайного путешествия. Своей щепетильностью и вежливостью, как и во
многом другом, он далеко превзошел многих "благовоспитанных" горожан в
лакированных башмаках и атласных жилетах. К тому же он дал мне несколько
добрых советов.
Что-то румянца у вас в лице больше, чем надо, и рука, когда я ее пожимал,
была горячая, будто кусок оленины с огня. Не знаю, может, вы и правы, что
отказываетесь от виски, хотя для таких, как я, это и хлеб и вода. Но
смотрите, как бы вас лихорадка не скрутила, так что чересчур не надрывайтесь
и старайтесь спать как можно больше. А что до индейцев, то они вряд ли
нападут на двоих белых, у которых только и разживешься, что парой коней. А
коней тут раздобыть плевое дело - только лассо закинуть. Вот караван
переселенцев - это другое, тут уж краснокожие чуют в фургонах богатую
поживу, и разве что драгуны их отпугивают. Только злоба заставила Свирепого
Бизона полезть на Сима Грайндрода. Сим вывалял его в смоле и индюшачьих
перьях, когда тот упился виски, которое ему продал какой-то негодяй, и лежал
в Бриджер-форте свинья свиньей. Этого индейцы Симу никогда простить не
могли. Шошоны гораздо злее, чем индейцы к востоку от Скалистых гор.
Берегитесь их кочевых разъездов, мистер, когда приблизитесь к высокогорным
долинам. Вороны забирают коней и одежду, а Черноногие охотятся за скальпами!
можно хладнокровнее. Я норовил использовать малейшую возможность для отдыха,
хотя бы те несколько минут, когда потные седла перекладывали на спины свежих
лошадей, и просто удивительно, сколько сил прибавлялось мне иной раз после
того, как я успевал вздремнуть минутку. Неоднократно мой спутник говорил
мне: "Полковник, вы же валитесь от усталости. Закройте глаза и дайте мне
поводья. Я поведу обеих лошадей, а вы уж из своей колыбельки не вывалитесь".
И в самом деле, глубокое мексиканское седло с высокими передней и задней
луками, которым мне посчастливилось обзавестись перед выездом, было как
нельзя лучше приспособлено для дремлющих всадников. То были причудливые
минуты сна: я кивал головой, точно фарфоровый мандарин, веки наливались
свинцом, и мне то и дело приходилось вздрагивать от того, что мустанг
оступился в какой-нибудь выбоине. Однажды - Демус Блейк тогда еще был со
мной - я погрузился в долгий восхитительный сон, не прерываемый ни толчками,
ни тряской, а когда пробудился, чувствуя себя совсем другим человеком (я и
теперь не перестаю удивляться, насколько меня освежил этот сон), то
обнаружил, что меня поддерживает сильная рука моего спутника, ехавшего конь
о конь несколько миль подряд и ухитрявшегося держать свободной рукой мои и
свои поводья. "Я решил, что это вас подбодрит, полковник!" - пояснил славный
малый.
путешествия через прерии, отличались таким добродушием, как Блейк, или таким
веселым нравом, как Сим. Но почтальоны, как правило, оказывались хорошими
ребятами, и могу сказать, что среди всех обитателей блокгаузов я наткнулся
всего на двоих или троих с грубым или скверным характером: к счастью, ни с
кем из них мне путешествовать не пришлось. В прериях, как и вообще повсюду,
я убедился, что доброта - правило, а цинизм и злоба - исключение, хотя
склонен считать, что шума и гама от дурно воспитанных и злых людей всегда
бывает куда больше, нежели от добродушных их собратьев. Трудным было только
начало, а потом на каждой станции я получал сменную лошадь без всяких помех
и проволочек. "Привилегия для почты" распространялась и на меня, и в каждой
из этих крошечных общин меня всегда радушно приглашали разделить трапезу. В
общем, я обнаружил, что люди в этом необычайном уединении были бодры. Они
получали хорошее жалованье, их недурно кормили, а в случае увечья,
нанесенного томагавком или стрелой индейцев, их ожидала пенсия. Прозябая в
глуши, постоянно готовые к тому, что их занесет сугробами, что по
обледеневшей корке снега к ним придут волки и, завывая, станут скрестись в
дверь, точно собаки, которые просятся в тепло, они, однако, никогда не
унывали. Обычной темой их разговоров были суровые приключения, из коих
складывалась повседневная жизнь этого передового поста христианского мира,
рассказы о военных хитростях и жестокостях индейцев, о пантерах и гризли, о
вилорогах и бизонах. Многие из них общались с индейскими племенами и
говорили на разных индейских диалектах так же свободно, как на родном языке.
Я убедился, что эти суровые люди очень гостеприимны. Они тут же прерывали
разговор, чтобы не беспокоить меня, когда я ложился поспать на груду шкур и
одеял, пока мой проводник седлал коней, и вскоре переставали подсмеиваться
над моим явно вздорным отказом от виски. "Может, полковник и прав!" -
говорили они со свойственной им грубоватой вежливостью. ("Полковник" на
американском Западе - просто форма учтивого обращения.) Однажды я обнаружил,
что всех обитателей станции, стоящей вблизи болот, подкосила лихорадка, и
они оказались в совершенно беспомощном состоянии. Лихорадка эта обычно
спадает, когда начинает дуть здоровый северный ветер, но бедняги все еще
мучились, ослабев за время болезни; из всей компании только один мог кое-как
передвигаться, чтобы готовить пищу и поддерживать огонь.
успеха, о цели, маячившей где-то в конце пути, ибо задача, которую я взял на
себя, была далеко не из легких. Мысль об Эмме поддерживала меня, и я
проникся британским упорством, решимостью выиграть во что бы то ни стало,
преодолеть все преграды и скорее умереть, чем сдаться. Но тяготы этого
путешествия превзошли все мои ожидания. День и ночь, под палящим солнцем под
пронизывающим ледяным северным ветром, мы стремилась вперед, переправлялись
через потоки, пробирались через болота, проваливались в логовища койотов или
неслись по бескрайним равнинам. Я уже начал испытывать ненависть к
бесконечным, поросшим травою плоскогорьям, к беспредельным просторам
темно-зеленой глади, к синим горизонтам, к грядам отлогих холмов, по
которым, однако, могли ехать фургоны и повозки. Так мы продвигались дальше и
дальше, пока высокая трава, пестревшая цветами и диким льном, не сменилась
покровом более короткой и жесткой, настоящей "бизоньей травы", которую так
любят эти животные; ручьи и реки теперь попадались все реже, заросли полыни
сменили цветущий кустарник Запада, вода в родниках стала солоноватой, и
лошади то и дело скакали по голой белесоватой пустыне, а под их копытами
хрустели кристаллы соли, ярко сверкавшей на солнце. Индейцы попадались
редко, а дичь и того реже. По словам проводников, ее распугал непрерывный
поток переселенцев. Что касается индейцев, то иногда на фоне алого вечернего
неба мы видели отряд диких всадников: головные уборы из перьев, заостренные
копья, развевающиеся одеяния... Но они не пытались на нас нападать, и
спутники мои говорили, что это, вероятнее всего, охотники за бизонами из
племени Юта, возвращающиеся на север. Я не в силах передать все трудности
этого бесконечного пути - ноющую боль в суставах, сведенные жилы, боль,
терзающую все мои переутомленные мускулы! Еще меньше могу я описать
постоянное напряжение ума и всех чувств, ощущение, будто мозг так же
измучен, как и тело.
территории Юта и Новый Иерусалим мормонов. Проводники уже обнадежили меня,
Лукьяненко Сергей
Корнев Павел
Лондон Джек
Каргалов Вадим
Шилова Юлия
Орловский Гай Юлий