созрели. Рассмотрите, прошу вас, создавшееся положение. Монсеньер герцог и
его брат, монсеньер кардинал, находятся в Нанси и наблюдают. Один
подготовляет армию: она должна сдержать фландрских гугенотов, которых
монсеньер герцог Анжуйский намеревается бросить на нас, чтобы отвлечь наши
силы. Другой пишет послание за посланием всему французскому духовенству и
папе, убеждая их официально признать наш Союз. Монсеньер герцог де Гиз знает
то, чего вы, господа, не знаете; былой, неохотно разорванный союз между
герцогом Анжуйским и Беарнцем сейчас восстанавливается. Речь идет о том,
чтобы связать Испании руки на границах с Наваррой и помешать доставке нам
оружия и денег. Между тем монсеньер герцог желает, прежде чем он начнет
решительные действия и в особенности прежде чем он появится в Париже, быть в
полной готовности для вооруженной борьбы против еретиков и узурпаторов. Но,
за неимением герцога де Гиза, у нас есть господин де Майен - он и полководец
и советчик, и я жду его с минуты на минуту.
принцы ваши находятся всюду, где нас нет, и никогда их нет там, где мы
хотели бы их видеть. Ну что, например, делает госпожа де Монпансье?
Сальсед же, в самом деле, сообщил вам это?
Сент-Антуанских ворот.
ждал случая произнести еще одну речь.
не могли поколебать никакие нападки.
лигисты, завистливые и подозрительные, как все люди низшего сословия, когда
они в союзе с высшими.
вам, видимо, совсем неизвестное или же известное лишь в общих чертах. Был
отдан приказ пропустить через заставу лишь тех, кто имел при себе особый
пропуск. Кто его подписывал? Этого я не знаю. Так вот, у Сент-Антуанских
ворот раньше нас прошли в город пять или шесть человек, из которых четверо
были очень плохо одеты и довольно невзрачного вида. Шесть человек, они имели
эти особые пропуска и прошли у нас перед самым носом. Кое-кто из них держал
себя с шутовской наглостью людей, воображающих себя в завоеванной стране.
Что это за люди? Что это за пропуска? Ответьте нам на этот вопрос, господа
парижане, ведь вам поручено быть в курсе всего, что касается вашего города.
ораторском искусстве самое главное.
наглецы? Ого, что бы то могло значить? - недоумевающе спросил Никола Пулен.
в Лотарингии и все время бродящие по дорогам Франции, чтобы соединить оба
конца круга, именуемого нашим Союзом?
обратить внимание. Мы наведем справки. Это уж ваше дело, господин Пулен. Но
все это не имеет прямого отношения к делам Лиги.
что Сальсед, который нас уже однажды предал и намеревался предать еще раз,
не только не сказал ничего, но даже взял на эшафоте обратно свои прежние
показания. Все это лишь благодаря герцогине, которая вошла в город вместе с
одним из обладателей пропуска и имела мужество добраться до самого эшафота,
под угрозой быть раздавленной в толпе, и показаться осужденному, под угрозой
быть узнанной всеми. Именно тогда-то Сальсед остановился, решив не давать
показаний, а через мгновение палач, наш славный сторонник, помешал ему
раскаяться в этом решении. Таким образом, господа, можно ничего не опасаться
касательно наших действий во Фландрии. Эта роковая тайна погребена в могиле
Сальседа.
Мейнвиля.
Эта радость весьма встревожила достойного буржуа, который, казалось, принял
внезапное решение.
воротам, где произнес слова "Парма и Лотарингия", после чего был выпущен
привратником.
вывести заключение, что он очень долго старался задерживать дыхание.
весь план восстания.
городе лиц, которые известны были как сторонники короля, пройтись толпами по
городу с криками: "Да здравствует месса! Смерть политикам!" - и таким
образом зажечь новую варфоломеевскую ночь головешками старой. Только на этот
раз к гугенотам всякого рода должны были присоединить и неблагонадежных
католиков.
небесах и намеревающемуся воцариться во Франции! Предвечному Судие и г-ну де
Гизу.
Глава 12
ОПОЧИВАЛЬНЯ ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА ГЕНРИХА III В ЛУВРЕ
неоднократно и где на наших глазах бедняга король Генрих III проводил
столько долгих и тягостных часов, мы встретимся с ним еще раз: сейчас перед
нами уже не король, не повелитель целой страны, а только бледный,
подавленный, измученный человек, которого беспрестанно терзают призраки,
встающие в памяти его под этими величественными сводами.
уже рассказывали в другом месте: эта утрата обрушилась на него, как
опустошительный ураган. Бедняга король, никогда не забывая, что он
всего-навсего человек, со всей силой чувства и полной доверчивостью
отдавался личным привязанностям. Теперь, лишенный ревнивой смертью всех
душевных сил, всякого доверия к кому-либо, он словно переживал заранее тот
страшный миг, когда короли предстают перед богом одни, без друзей, без
охраны, без своего венца.
он любил, пали один за другим. После Шомбера, Келюса и Можирона, убитых на
поединке с Ливаро и Антраге, г-н де Майен умертвил Сен-Мегрена. Раны эти не
заживали в его сердце, продолжая кровоточить... Привязанность, которую он
питал к своим новым любимцам, д'Эпернону и Жуаезу, подобна была любви отца,
потерявшего лучших своих детей, к тем, что у него еще оставались.
они-то не были похищены у него смертью.
привязанность лишь временами, загораясь внезапным капризом. А бывали минуты,
когда он его почти не переносил. Тогда-то Екатерина, неумолимый советчик,
чей разум подобен был неугасимой лампаде перед алтарем, тогда-то Екатерина,
не способная на безрассудное увлечение даже в дни своей молодости,
возвышала, вместе с народом, голос, выступая против фаворитов короля.
Валетта и превратить их в герцогство, она не стала бы ему внушать:
хуже, любят лишь ради самих себя.
усталости он сам упрекает д'Эпернона за жадность и трусость, и она тотчас же
находила самое беспощадное слово, острее всего выразившее те обвинения,
которые народ и государство предъявляли д'Эпернону.
бессовестный, хорошо понял, каким слабым человеком является король. Он умел
скрывать свое честолюбие; впрочем, оно не имело определенной, им самим
осознанной цели. Единственным компасом, которым он руководствовался,
устремляясь к далеким и неведомым горизонтам, скрытым в туманных далях
будущего, была жадность: управляла им одна только эта страсть к
стяжательству.
приближался с плавными жестами и улыбкой на лице. Когда оно пустовало, он