- Оставь Саломею в покое, она тут ни при чем. Пойми же ты, наконец:
такая жизнь, как здесь, - не по мне.
Потом он отправился на вечерний сеанс в кино. Я слышала его шаги до
самой лестницы. А немного погодя у меня появилось подозрение: а что, если
он прикинулся, будто ушел, а сам потихонечку пробрался обратно, к своей
Лизон? Я подошла к двери "Конфетницы": все тихо. Я распахнула дверь:
Лизон, совершенно голая, лежала на постели и, подперев кулаками
подбородок, разглядывала фотографии - кадры из какого-то фильма, о котором
ей рассказывал Тони. Не знаю, умела ли она вообще читать. Она посмотрела
на меня и, словно по моему лицу и так все было ясно, с презрением
обронила:
- Да нет его здесь. Он не такой дурак.
Я отправилась восвояси, но ее последние слова вертелись у меня в голове
до следующего дня. Я обследовала все закоулки вне дома, где эта парочка
могла бы встречаться.
Конечно, вы меня спросите: неделя прошла, так чего же не попросить
хозяйку выставить эту грязную шлюху вон? Но я попросила и в ответ услышала
то же самое, что и в моем случае:
- Разве же он отпустит ее одну?.. То-то!
Я, сидя на стуле в гостиной, начала плакать, а страшно расстроенный
Джитсу все повторял:
- Ну-ну, мадемуазель Белинда, не надо доводить себя до такого.
А затем наступил тот кошмарный вечер. Я уже была сама не своя: в
прострации лежала в изножье кровати, не умываясь, не причесываясь, в
нижнем белье из черного шелка. Вся пепельница была забита сигаретами,
которые я раздавливала, не успев раскурить. Тони ушел - якобы в кино, на
"Марию Валевску". Этот фильм он смотрел накануне. Мне он, собираясь,
сказал:
- Другого нет, а здесь оставаться мне тошно.
В последний момент я заметила, что на нем те самые брюки и мокасины, в
которых он впервые появился, и та же тенниска. Он сказал:
- Мне так удобнее. Или я уже не имею права одеваться как хочу?
Уходя, он громко хлопнул дверью - показать, что зол: ведь тогда потом
проще совершить какую-нибудь подлость.
К тому часу, когда в "Червонной даме" все уже готовились к вечернему
приему гостей, он еще не вернулся. Со своего балкона я видела, как солнце
- огромный красный шар - садилось в океан. Я уже не выдерживала. Заглянула
в "Конфетницу": Саломеи там не было. Спустилась в гостиную - и там никого.
Я отошла на кухню - никого. Я вся дрожала мне казалось, что все вдруг
быстро-быстро завертелось и я уже не в силах хоть что-то остановить. Я
открыла шкаф и взяла ружье, с которым Джитсу зимой охотился на уток.
Патроны были рядом.
Я отправилась в гараж, заглянула в автомобиль. Затем обошла сад,
обливаясь холодным потом под своим черным бельем и прижимая к себе ружье.
Слезы застилали мне глаза. Я вышла за ворота, перешла через дорогу.
Немного поблуждала в сосняке и в дюнах, которые тянулись между "Червонной
дамой" и берегом океана, и вдруг - сама не знаю как - поняла, где они
спрятались. Я побежала, на бегу теряя старые стоптанные шлепанцы, хотела
было их подобрать, но послала все к черту.
Я оказалась на длинном пустынном пляже. Я шагала по песку к будке из
дерева и тростника - в ней в разгар сезона продавали жареный картофель и
всякие напитки. Все небо было багряным. Я спотыкалась будто пьяная и
глотала слезы. Подойдя к будке, я вытерла лицо рукой - наверное, не
хотелось показывать им, что я плакала. А еще я, кажется, попросила
Пресвятую Деву не дать мне совершить непоправимое, и она, кажется, умоляла
меня отбросить ружье как можно дальше, но тут я услышала внутри будки
какие-то приглушенные звуки и вышибла дверь ногой.
Я увидела как раз такую картину, какую рисовало мне прежде мое полное
ревности воображение: в будке был Тони - он обнимал и стоя трахал
раскрасневшуюся и постанывавшую крашеную блондинку, и это была не Саломея.
Я могу точно сказать, кто она, хотя сама в ту минуту ее не сразу узнала:
это Трещотка, парикмахерша из Сен-Жюльена.
Они даже не потрудились раздеться. Платье у нее задрано до пупка, на
голове - большая шляпа, выходные панталоны зацепились за лодыжку. У Тони
были расстегнуты брюки, и он обеими руками придерживал ей зад, помогая
получить все сполна. Увидев меня, они остолбенели, словно я с того света
явилась. Да у меня и вправду, наверное, был такой вид.
Я крикнула:
- Выходи!
Он поплелся к двери с оскорбленной рожей, на ходу застегивая ширинку и
стараясь держаться подальше от ружья.
- Послушай, это совсем не то, что ты думаешь! - оправдывался он.
На ту потаскуху я вообще внимания не обращала, не знаю даже, когда и
как она скрылась. Я следила только за Тони. Он пятился, а я шла за ним по
песку слезы застилали мне все, и его лицо казалось тусклым, бледным
пятном на фоне багряного неба.
Я крикнула:
- Ты подлец! Ты меня унизил, унизил!
Он как сумасшедший замахал руками, умоляя меня не стрелять. И при этом
называл меня Эммой - ей-же-ей. Он уже не узнавал меня и, верно, решил, что
к нему вернулся тот кошмар, который был месяц назад.
- Меня зовут Белинда! Вспомнил, сволочь?!
И я уткнула ему в грудь дуло ружья. Он чуть не упал. От страха он
совсем потерял соображение и болтал невесть что:
- Хорошо, хорошо. Как тебе хочется - пусть так и будет. Но послушай! Я
с этой девкой только десять минут назад познакомился! - Он протянул мне
левый кулак, показывая обручальное кольцо на пальце: - Вот, она мне просто
хотела передать весточку от жены!
Я так и застыла. Еле ворочая языком, пробормотала:
- Так ты еще и женат?
Он тоже остановился и утвердительно кивнул мне даже кажется, что он
попытался изобразить дурацкую улыбку - словно это его признание все
объясняло и снимало с него всякую вину. И я нажала на курок.
Он упал навзничь, руки и ноги как-то странно вывернулись, грудь
залилась кровью. Я уверена, что он был уже мертв, когда оказался на песке.
Он даже не крикнул, а если и крикнул, то гром выстрела заглушил все. Мне
как будто послышался какой-то вопль, но это было уже много времени спустя.
Может, парикмахерша, когда бежала подальше от того места, а может, просто
чайки - точно не знаю. А может быть, это у меня внутри все кричало.
Я не смогла бы даже четко вам сказать, на каком расстоянии от кромки
океана я его убила, был тогда прилив или отлив - ничего не помню. И уж
совсем глупо предполагать, будто я могла додуматься перетащить труп туда,
откуда его унесло бы океаном. Я бы не решилась и прикоснуться к нему. Он
лежал у моих ног, я смотрела на него, и в мыслях у меня была пустота. Я
смотрела на него, и мне было холодно - только и всего.
Затем я подумала, что жизнь моя кончена. Я прижала к себе ружье и,
поскольку не знала ни куда теперь идти, ни что делать, вернулась в
"Червонную даму".
ЗОЗО (1)
И вовсе не так все было. Во-первых, звали его не Тони и не Венсан или
как там еще. Звали его Франсис. И был он студент.
Во-вторых, никогда Красавчик в тюрьме не сидел. Он рохля и домосед и в
рискованные дела не лез. В армию его забрали - что верно, то верно, но
тогда же, когда и всех. Я слыхала, будто он там капралом стал. А после о
нем уже ни слуху ни духу.
К тому же я не негритянка. В те времена в каждом борделе обязательно
была негритянка, а в Шаранте публичных домов больше, чем девок в Сенегале.
Вот меня и мазали каждое утро коричневой краской. И между прочим, у меня
вполне даже ничего мордашка получалась, хотя и чуднАя - зубы так и
сверкали.
Короче, одна из нас врет: либо Белинда, либо я. Не пойму только, откуда
она все это взяла? Небось хочет понравиться, вот и болтает всякую ерунду
а может, ей в том выгода какая есть - Белинда всегда была хапуга.
Послушать только, как она расписывает "Червонную даму" - люстры
шикарные, рояль, клиенты во фраках, шампанское, пирожные. В жизни не
видела. Мещанский загородный домишко прошлого века, только и всего а сад
весь ежевикой колючей зарос - какие уж там пальмы. Лишний раз не выйдешь.
В город мы выходили не когда захочется, а только раз в десять дней так и
звали - "десятиной". Да и какой это город, ведь не Париж и даже не Нант:
выпьешь рюмочку гренадина в кафе на набережной, зеваки вылупят зенки - на
нас любуются, покажешь им язык, а больше делать вроде и нечего. Я со скуки
просто подыхала, потому и в город не особо рвалась. Бывало, целый день в
зеркало смотрелась - без краски этой коричневой хоть вспомнить, какая я на
самом-то деле но и это тоже надоедало. В городе меня никто не ждал. В
самый первый раз меня продал вообще невесть кто, я его и не знала - вот
что бывает с пропащими девушками.
Я уже не один бордель сменила, и этот был не хуже и не лучше других. Но
тут по крайней мере окно откроешь - с океана свежестью веет. Клиенты все
знакомые: адвокат, аптекарь, мясник. Отцы приводили своих сыновей, когда
те подрастали. В гостиной вечно хлоркой воняло. Знаменитый рояль -
завалящее пианинишко с дешевой распродажи, его нам всучили как бесплатное
приложение к большим настенным часам с боем, что над стойкой. Время на них
всегда было кому какое нравится - стрелок не было и в помине. Я все
прекрасно помню. Пианинишко какое-то кривобокое, червем источенное, -
покрыли его белым лаком - стиль джаз. Клавиши через одну - с таким
беззубым ртом не очень-то покусаешься. Крышку иногда открывали: наши