спальню своего избранника, складского управляющего, бывшего на двадцать один
год старше ее, облаченная в один лишь лунный свет, с гирляндами из жасмина и
ландышей, которые старая Джози вплела в ее распущенные черные волосы,
ниспадавшие, подобно королевской мантии, почти до прохладного каменного
пола, по которому ее обнаженные ступни двигались так легко, что потрясенному
Аврааму на миг почудилось, будто она летит;
подчинился воле юной возлюбленной, словно истощив самим актом соединения с
ней свою способность к выбору и принятию решений;
долгие годы я исповедалась только пустому месту, но теперь, муж мой, я могу
рассказать тебе все, и, узнав об убийстве бабушки и о старухином
предсмертном проклятии, он, не моргнув глазом, смирился с судьбой;
извергнутый из среды своего народа, он принял на себя бремя последней злой
воли главы семейства, воли, которую Эпифания прохрипела Ауроре на ухо и
которую сладкой отравой Аурора теперь вдохнула в него: дом, разделившийся
сам в себе, не устоит******, вот что она мне сказала, муж мой, пусть дом
твой вечно будет расколот, пусть фундамент его обратится в пыль, пусть дети
твои восстанут против тебя, пусть низвержение твое будет ужасным;
проклятия, поклялся стоять подле нее плечом к плечу, какие бы невзгоды их ни
постигли;
принять наставление и перейти в католичество, а перед ее обнаженным телом,
приведшим его в некий религиозный трепет, дать такое обещание было вовсе не
трудно, в этом вопросе он тоже готов был подчиниться ее воле, условностям ее
окружения, хотя у нее самой было не больше веры, чем у москита, хотя внутри
него звучал некий голос, о чьих требованиях Авраам молчал, и этот голос
говорил, что ему следует сберечь свое еврейство в самой сердцевине души, что
в самом ее потайном уголке у него должна быть комната, недоступная никому,
где будет храниться его тайная истина, его подлинная сущность, и только
тогда ему можно будет отдать все остальное во имя любви;
пижаме и ночном колпаке, ни дать ни взять гномик из детской сказки, если
только отвлечься от выражения напускного гнева на лице, возник Айриш да
Гама; рядом с ним - в старом муслиновом чепце и ночной рубашке со сборчатым
воротником из гардероба Эпифании - Кармен Лобу да Гама, изо всех сил
старающаяся скрыть зависть под маской ужаса; и чуть позади них - ангел
мести, доносчик, ярко-розовый и потеющий в три ручья, - разумеется, Оливер
д'Эт. Но Аурора была не из тех, кто способен сдержать себя и сыграть
предписанную ей роль в этой викторианской мелодраме на тропический лад.
Шавка-Джавка, ваш любимчик? Он не обидится? Ведь вы сегодня другого пса
выгуливаете, вон у него ошейник какой.
положенное русло. - Мать была шлюха, и дочь такая же!
белой льняной простыней; открылась одна из грудей, что вызвало судорожный
пасторский вздох и заставило Айриша обращаться к стоявшей в стороне радиоле
"телефункен":
списком - и такой праведный гнев! - хохотала моя мать, рассказывая эту
историю в доме на Малабар-хилле. - Ребята, я чуть не лопнула со смеху. "Что
все это значит?" Болван безмозглый. Ну, пришлось объяснить. Это, говорю,
значит то, что у меня бракосочетание. Вот, говорю, священник, вот ближайшие
родственники, все мило-пристойно. Включите радио - может, свадебный марш
сыграют.
оставаться на месте. Айриш пригрозил вмешательством полиции, на что Аурора
заметила: "А тебе самому, дядюшка Айриш, разве нечего скрывать от настырных
легавых?" Айриш густо покраснел и, пробормотав: "Мы к этому еще вернемся в
утренние часы", ретировался, сопровождаемый торопливым Оливером д'Этом.
Кармен с отвисшей челюстью на секунду застыла у входа. Потом ринулась вон,
театрально хлопнув дверью. Аурора повернулась к Аврааму, который лежал,
закрыв лицо руками.
Господин, к вам невеста, берите ее.
x x x
его настиг страх, внушенный, однако, не Айришем, не Кармен и не
пастором-аллергиком; то был страх иного рода, внезапная паническая мысль,
что уродство жизни может пересилить ее красоту, что любовь не делает
любовников неуязвимыми. И все же, подумалось ему, даже если бы вся любовь и
вся красота мира были на краю гибели, лишь их сторону следовало бы держать;
побежденная любовь остается любовью, победившая ненависть - ненавистью.
"Лучше, впрочем, самим побеждать". Он пообещал Ауроре печься о ней - и
сдержал слово.
x x x
известно и без меня, поскольку это огромное полотно находится в Национальной
галерее современного искусства в Нью-Дели, где занимает целую стену. Надо
миновать "Женщину, держащую плод" Рави Вермы, эту юную, увешанную
драгоценностями соблазнительницу, чей взгляд искоса, полный откровенной
чувственности, напоминает мне ранние вещи самой Ауроры; затем повернуть за
угол около мистически-потусторонней акварели Гаганендраната Тагора
"Джадугар" ("Колдунья"), где монохромная индийская версия искривленного мира
"Кабинета доктора Калигари"******* выстроена на умопомрачительном оранжевом
ковре и, должен признаться, напоминает мне дом на острове Кабрал резкостью
светотени, смещенной перспективой и не внушающим доверия обликом крадущихся
фигур, не говоря уже о полускрытом за ширмой центральном персонаже
-причудливо разодетой и увенчанной короной великанше; а затем - быстро
повернитесь кругом! Сейчас не время говорить о том, насколько справедливы
уничижительные оценки, которые космополитичная до мозга костей Аурора
Зогойби давала работам своей погруженной в мир деревни старшей современницы,
другой претендентки на титул первой художницы Индии; напротив шедевра Амриты
Шер-Гил "Старый сказитель" - вот оно наконец: Аурора во всем своем
великолепии, полотно, которое, по мнению такого скромного или, возможно, как
раз нескромного ценителя, как я, ничуть не уступает в цвете и динамизме
знаменитым круговым пляскам Матисса, только на этой плотно населенной
фигурами картине с ее кричаще-красными и ядовито-зелеными тонами пляшут не
тела, а языки, и все они, все талдычащие гуль-гуль-гуль ближнему на ухо
языки богато расцвеченных персонажей черны как смоль, смоль, смоль.
остановлюсь лишь на некоторых из тысячи и одной истории, которые она
рассказывает, - ведь всем известно, как много Аурора взяла от южной традиции
повествовательной живописи: глядите, здесь вновь и вновь возникает
загадочная фигура мокрого от пота рыжего священника с головой пса, и все,
надеюсь, со мной согласятся, что эта фигура играет организующую роль во всей
композиции. Глядите! Вот он здесь, рыжим пятном на фоне голубых плиток
синагоги; вот он опять, теперь уже в католическом соборе Святого Креста,
расписанном сверху донизу фальшивыми балкончиками, фальшивыми гирляндами и,
разумеется, сценами крестного пути, - вот он! Пес-пастор шепчет на ухо
потрясенному католическому епископу в полном облачении, изображенному в виде
Рыбы********.
Аурора вплела оба скандала, постигших кочинское семейство да Гама, - здесь и
горящие плантации специй, и любовники, которых запах тех же специй выдал с
головой. На склонах гор, служащих фоном для закрученной спиралью толпы,
можно видеть враждующие кланы Лобу и Менезишей; Менезиши изображены со
змеиными головами и хвостами, а Лобу, разумеется, в виде волков********* На
переднем плане видны улицы и набережные Кочина, кишащие людьми из всех
растревоженных скандалом общин: здесь и рыбы-католики, и псы-протестанты, и
евреи дельфтской голубизны, подобные фигурам на китайских плитках.
Махараджа, британский резидент, прочие облеченные властью лица принимают
петиции; от них требуют решительных действий. Гуль-гуль-гуль! Руки держат
плакаты и горящие факелы. Вооруженные люди защищают склады от преисполненных
праведного гнева городских поджигателей. Да, страсти на картине кипят вовсю
- как и в жизни. Аурора не раз повторяла, что картина имеет своим источником
события семейной истории, чем немало раздражала тех критиков, кому подобный
историзм был чужд, кто готов был свести искусство к простому анекдоту... Но
она никогда не отрицала, что две фигуры в самом центре беснующейся спирали -
это Авраам и она сама. Наслаждаясь тишиной посреди вихря, они спят на мирном
острове в самом сердце урагана; переплетясь телами, они лежат в открытом
павильоне, вокруг которого разбит английский сад с водопадами, ивами и
цветниками, и если пристально вглядеться в эти маленькие фигурки, можно
увидеть, что они покрыты не кожей, а перьями, что головы у них орлиные и что
их ищущие, алчущие языки не черные, а розовые, пухлые, сочные. "Буря в конце
концов улеглась, -сказал мне отец, когда привел меня, мальчика, смотреть эту
картину. - А мы витали над ней, мы бросили им всем вызов, и мы победили".
x x x
Айрише и его жене Кармен-Сахаре. Хочу выдвинуть аргументы, извиняющие их
поведение; ведь, когда они ворвались в Аурорино любовное гнездышко, они были
искренне обеспокоены на ее счет, ведь это, в конце концов, нешуточное дело,