Пускай пока у нас живет...
там он казался очень солидным, как обычно получаются на фотографиях люди
маленького роста, и ему снилось, как он с детишками ловит чилимов на
Амурском лимане. Он и во сне знал, что завтра уходит в море, что рыбалки не
получится, но не мешал себе: день был такой радостный, чилимы так хорошо
ловились, ребятишки весело кричали -- грех было думать о чем-нибудь
другом...
ОСЕНЬ НА ШАНТАРСКИХ ОСТРОВАХ
1
один, Сергей Кауфман, моторист, -- все взятки были его. Это был детина с
курчавой рыжей бородой, с лицом тяжелым и пористым, словно из вулканического
туфа. Напротив Сергея сидел матрос Виктор Кадде -- венгр по национальности,
тщедушный старичок с длинными пушистыми усами, которые казались на его худом
лице неживыми. А третьим был буфетчик.
кон, как он принялся тасовать колоду, -- ему не терпелось отыграться.
голову, и, закрученные трубочкой, кончики его усов шевелились...
северо-западном побережье Охотского моря, -- где отстаивались во время
шторма. В Аяне несколько моряков получили из дому известие, что у них
родились дети, и на судне по этому поводу устроили праздник. На спиртное
обменяли все артельные припасы: консервы, банки с томатами и тушенкой, даже
мешки с бобами, о существовании которых никто до этого не догадывался. На
камбузе сегодня ничего не варили, кроме чая, и на команду напал сон с
голодухи и похмелья, и вся надежда оставалась на охоту: на островах были
медведи, бараны, дикие козы и много разной птицы и рыбы. Но капитан не
пускал боты на берег: с моря гнало в бухту сильную зыбь, шхуна штормовала с
зарифленным кливером (остальных парусов не было, они сгорели во время
просушки -- искра попала из трубы), капитан не мог найти подходящего места
для стоянки, он опасался оборвать якорь-цепь. И даже не в этом была
настоящая причина: ожидали, что тюлень, укачанный штормом, полезет на берег
и начнется работа -- время промысла подходило к концу, а трюм был почти
пустой, из управления летели грозные радиограммы...
с тоски. Он даже не мог понять, что это такое: тоска или болезнь какая...
Вдруг нашло что-то, без всякой причины, сдавило горло и не проходят -- хоть
бейся головой о стенку...
картинки..." -- вспомнились Кауфману слова детской песенки, которую он
услышал утром по радио. Слова эти прямо выворачивали душу... "Что я тебе
сделал? -- спрашивал Сергей неизвестно у кого. -- Чем я перед тобой
провинился? Зачем я живу, заработал кучу денег, зачем моя жена ждет ребенка?
Почему мне плохо, а ему нет?"
красивое бессмысленное лицо, папироска во рту, на шее фасонисто повязан
шелковый платок, а рубашка грязная, прямо лоснится, и лысеет он как-то
по-дурацки -- с затылка... На буфетчика уже был подготовлен приказ об
отчислении, его увольняли по сорок седьмой статье. Он принес капитану обед,
а тому не понравилось обслуживание: в компоте барахтался таракан, а по
гарниру был рассыпан пепел от папироски, а сам "бычок" лежал на тарелке --
буфетчик по рассеянности уронил его... Это был нахал из нахалов, но еще
неприятнее было видеть, как он опустился. Даже трудно было поверить:
кажется, совсем недавно пришел сюда из пароходства -- веселый, опрятный
малый, любо было поглядеть на него... А случилось с ним вот что: на
пароходах была дисциплина, города открывались через несколько суток, а там
были кинотеатры, девушки, а здесь была тяжелая работа, кровь и вонь, все
пеклись о плане, о заработке, все с утра до ночи были на промысле, а
буфетчик оставался на судне и никому до него не было дела...
спасение: пойдет на какое-нибудь судно, и все изменится у него... "Воробей,
воробей"... При чем тут воробей? При чем тут воробей, если есть буфетчик..."
трапу, он услышал голос старшего механика -- тот распекал за что-то
вахтенного моториста. Кауфман вспомнил, что стармех просил его испытать
двигатель на боте, -- это был новый челябинский дизель, который поставили
вместо финской "Майи". Сергей не выполнил просьбы механика, ему не хотелось
торчать в боте под дождем, и сейчас, чтобы избежать неприятного разговора,
Кауфман повернул обратно. Он поднялся в рулевую, к матросам.
перематываемый штурвальный трос. Напарник Кадде изнывал за рулем от скуки, а
вахтенный штурман брал пеленг по радиомаяку и ругался про себя -- пеленг
давали нечеткий. Кауфман глянул на барометр -- тот вроде стоял высоко, но
это мало что значило в береговой зоне, где дули с ущелий переменные ветры и
зыбь держалась по несколько суток. Дверь в радиорубку была открыта, и он
слышал, как давали обстановку капитаны эрэсов, -- селедка шла по всему
Охотскому побережью, а потом судовой радист затеял разговор с девушкой с
рыбокомбината.
петель снимают... Но я тебе верная, помни!
пошел сюда из-за любви к морю... В самом деле, влюблялся он на каждой
стоянке, а дома у него жена и дети, и вроде с женой у него нелады -- всю
зиму спали на отдельных кроватях...
тюленьими шкурами, на вантах висела шкура медведя, напоминающая фигуру
человека. Артельщик Юрка Логов стоял у борта и ловил на японскую блесну
каракатиц. "Орлана своего будет кормить", -- догадался Кауфман.
слиплись от дождя, так что были видны белые полоски пуха. Это был совсем еще
младенец, взятый из гнезда. Он не умел летать и боялся воздуха (орлы учат
летать малышей, сталкивая их со скалы, и при падении подлетают под них для
страховки), и в любую погоду этот орленок сидел вот так, безучастный ко
всему, и от одного вида этой птицы у Кауфмана сосало под ложечкой. Но тут,
заслышав его шаги, орел забеспокоился, повернул к нему голову с горбатым
неокрепшим клювом, заклекотал, захлопал крыльями и вдруг бросился на него,
царапая когтями по скользкому брезенту...
даже на своего хозяина, а Кауфмана он ненавидел, насколько способны
ненавидеть птица или животное. Орленок словно чувствовал в нем свою смерть,
а Кауфман в самом деле думал его убить, но все не выпадало случая сделать
это незаметно для артельщика.
возился с двигателем часа полтора, а потом решил отдохнуть до вахты.
уже сменился и лежал на койке, не раздеваясь. Он никогда не раздевался в
море: два раза тонул и, видно, шок у него остался после этого.
а Кутька рядом сидит и тоже морщит носик, глядя на меня: носик у него белый,
а сам черненький, глазенки умные. Я ему кусочек огурца отрезал -- понюхал и
смотрит на меня: что, мол, за ерунду суешь? Я говорю: ешь, Кутька, за
компанию. Он из уважения проглотил. Я ему еще даю -- он хвостом повилял:
извини-подвинься... А погиб он знаешь как? Я тогда поссорился с ним, впервые
в жизни его ударил, он убежал и попал под паровоз -- станция у нас рядом с
домом... Я, когда узнал, честное слово, заплакал -- простить себе не мог,
что обидел его...
которых, по его словам, во время флотской службы он пользовался грандиозным
успехом, и вторая -- о сибирской тайге, о повадках разных зверей, разных
случаях из своей охотничьей жизни. У него рундук прямо ломился от барахла.
Чего только в нем не было: магнитофоны, фотоаппараты, ружья, удочки, чучела
птиц. Он вечно занимался чем-нибудь в свободное время: печатал фотокарточки,
набивал ружейные гильзы, вытачивал из супроникеля модели судов -- был мастер
на все руки. Сергей его вначале считал хапугой, "сибирским валенком", а
потом понял, что Юрка -- парень ничего, что он просто заслонялся этими
вещами от однообразия их жизни, от тоски по земле, что он и моряком не был
вовсе.
он уже начинал полнеть: по бокам висело и живот появился. "Видно, старею",
-- подумал он. А было ему тридцать пять лет.