Сташуку об Арсении Петровиче, и как они с ним начали играть в синегорцев и
придумали Синегорию, и какой он был веселый, и как на рыбалке он поймал сома
прямо в руки, и как, спасая ребят в бурю, не испугался, а выгреб против
течения на самом быстряке, сколько он знал книжек, и что за дивные песни
складывал сам, и какие сочинял смешные слова.
понимал. Ты еще придумать только собрался, а он уже наперед знает.
убивают... Эх! - вслух подумал Валерка.
душевную дружбу с ним. Нет его больше на свете, пусть тогда хоть имя ходит по
Волге, чтобы отмахивали ему встречные пароходы, чтобы читали с берега надпись
на борту и спрашивали, что за человек такой был на свете - Арсений Гай...
Потом потолковали о войне: "Говорят, немцы двинулись на Дон и Волгу... Сколько
же везде народу мучается и не спит сейчас ночью!"
Хотелось спать. Кругом было очень тихо. Даже собаки притаились по дворам и не
лаяли. Начинало светать. Потянуло сыроватым холодком. Ползучий туман заплывал
в окопчик. А когда он растаял, зазябший Капка встал, чтобы размяться, и
увидел, что Рима, держа на руках давно уже спавшую Нюшку, сама прикорнула на
плече у Сташука. Юнга сидел в одной холщовой матросской рубашке. Фланелькой
его была укрыта Рима.
поглядывал он одним глазом на Римину макушку с гребенкой, готовой выпасть из
спутанных волос, и старался дышать в другую сторону. Капка ревниво нахмурился.
уморился так?
Гребешок вот как бы не потерялся, - добавил он еще тише, не решаясь сам
тронуть гребешок у спящей.
с шумным облегчением взревел гудок. И сразу стало как будто светлее, словно и
солнце дожидалось отбоя, а теперь быстро вылезло из своего укрытия за
горизонтом. Пески на Волге стали розовыми, как пастила. На траве, у щели, в
которой сидели ребята, радужными искрами загорелись капельки росы. Захлопали
калитки. Послышались везде голоса.
видно, остыл за ночь. Громогласно перекликались петухи. Отбой, отбой!..
ветер прошелся по реке, ероша сонную гладь воды. Дым над загашенным пожаром в
Свищевке был уже не розовым, а бурым.
заметила, что укрыта краснофлотской фланелькой. Она подозрительно взглянула на
быстро отодвинувшегося Сташука.
мичмана! Уж пять дневальств- это в лучшем случае.
прищурилась и, сняв с плеч фланельку, протянула ее Сташуку.
синий воротник и пошел не оглядываясь.
на плечо к нему, так что и пошевельнуться нельзя, а сама же дразнишься. Вот
ему за тебя будет теперь в школе... Знаешь, как он меня тащил сюда, когда
бомбить начали?
выбралась из окопчика и побежала через пустырь за Виктором. Юнга шел, крупно
шагая, так что разлетались в обе стороны кл"ши и вились от ветра ленточки за
упрямым затылком. По сухой траве пустыря, отброшенная наискось, неслась за
моряком утренняя тень, длинная и узкая, как вымпел. Рима нагнала его и,
запыхавшись, окликнула негромко:
баркасе. Ремесленники пришли невыспавшиеся, но возбужденные событиями минувшей
ночи. Только и разговору было, что о фугасках, зажигалках, зенитках... Все же
Капка решил не откладывать дело и потолковал с кем надо в своем цехе, а в
обеденный перерыв успел перекинуться словечком с ребятами, работавшими в
других цехах. Тут опять едва не вышло столкновение с Ходулей. Он влез в кружок
ребят, обступивших Капку на заводском дворе:
более, хорошего от них мало. Только и знают, что насмешничают над нашим же
братом.
Участвуют, кто желающие, добровольно.
да спросил: Дульков, ты имеешь в себе желание за это дело браться? Тогда бы и
знал. А то у вас Дульков заранее уже выходит какой-то вроде печальный демон,
дух изгнанья.
такими подобными ребятами бросаться начнешь. После не подымешь.
Тысячу раз прав! Не столь уж хитрое дело было сговориться с ребятами и убедить
ремесленников, что надо помочь юнгам. Не так уж трудно, в конце концов, было
уломать разобиженного Лешку. Но, когда решительно все, казалось, было
обдумано, сотни непредусмотренных трудностей, мелочей и помех стали мешать
делу. Простая, скажем, вещь гвоздь, но если нужно, чтобы на обшивке он был
медный, а время такое, что и простых железных не хватает, то за каждым гвоздем
набегаешься...
набор судна был еще хоть куда, только два ребра-шпангоута оказались
сломанными. С обшивкой дело было хуже, она сильно пострадала. Надо было
местами перешить борт. Тес для этого выхлопотал на лесной пристани сам Виктор
Сташук. Много хлопот было с нефтяным двигателем. Он заржавел, в выхлопной
трубе застрял дохлый рак, чугунный маховик был расколот, бачок проела окалина.
Тут дела было много. Кое-что пришлось отливать заново, отдельные части
перетачивать. Работы хватало.
Набор сигнальных флагов коллективно, и не без содействия товарища Плотникова,
выпросили у клуба водников - флажки висели там без дела, на террасе читальни,
ведомственно изображавшей палубный балкон. Посуду для камбуза ребята собрали
сами. Правда, с этим были неприятности, и пришлось вернуть в заводскую
столовую оловянные ложки, вольно заимствованные оттуда. Ходуля на этот раз
переусердствовал... Зато все кружки и тарелки были честно добыты синегорцами у
матерей путем длительных уговоров. Сервиз подобрался несколько пестрый, но под
донышком каждой кружки и тарелки был герб синегорцев: над этим потрудились
немало Тимсон и Валерка. Кира Степушкин, бывший, как известно, лучшим
искателем металлолома, подобрал где-то маховичок, как раз такой, какой
требовался баркасу. Кроме того, он притащил старый, охрипший клаксон от
грузовика. Коля Марченко принес пластинки "Раскинулось море широко" и "Прощай,
любимый город". Хотя патефоном еще не обзавелись, но начало делу было
положено. Веня Кунц выхлопотал у отца в больнице маленькую походную аптечку.
Юра Плотников оснастил корабль шахматами. Каждый старался участвовать как мог
в строительстве корабля. А когда потребовались занавески на четыре окна в
маленькой каютке баркаса, пришлось обратиться к помощи Римы, и она сшила
премилые гардинки.
школы, последнее время очень торопивший ребят, приказал, чтобы окраску баркаса
дали защитную, как того требовало военное время.
красили все пароходы на Волге: этот цвет помогал судам оставаться не
замеченными с воздуха.
пожухшие, ставшие ломкими, словно испеченные солнцем, стручки акации. Уже
привезли на дощаниках из близкой Дубовки тяжелые дыни-скороспелки с зеленой
сетчатой кожей, похожей на крокодилову. Плоты пришли с далеких верховьев Волги
- огромные плавучие поля из душистых бревен, связанных цепями в четыре яруса,
с домиками и мостками. Плотогоны рассказывали, как отбивались они от
самолетов, как горели плоты, попавшие в пылающие струи Волги, когда на
поверхности воды растекался и плыл горящий мазут из взорванной нефтянки.