Чтение 22–й страницы книги ~Кондуит и Швамбрания~

- Кто против царя - сюда! - закричал Степка Гавря. - Эй, монархисты!
Сколько вас сушеных на фунт идет?

- А кто за царя - дуй к нам! Бей голоштанников!

Это завизжал Лизарский. И сейчас же замелькали снежки.

Началось настоящее сражение. Вскоре мне влепили в глаз таким крепким
снежком, что у меня закружилась голова и в глазах заполыхали зеленые и
фиолетовые молнии... Но мы уже побеждали. "Монархистов" прижали к воротам.

- Сдавайтесь! - кричали мы им.

Однако они ухитрились вырваться на улицу. Увлекшись, мы вылетели за ними
и попали в засаду.

Дело в том, что неподалеку от гимназии помещалось ВНУ - Высшее начальное
училище. С "внучками" мы издавна воевали. Они дразнили нас "сизяками" и били
при каждом удобном случае. (Надо сказать, что в долгу мы не оставались.) И
вот наши "монархисты", изменники, передались на сторону "внучков", которые
не знали, из-за чего идет драка, и вместе с ними накинулись на нас.

- Бей сизяков! Гони голубей! - засвистела эта орава, и нас "взяли в
работу".

- Стой! - вдруг закричал Степка Атлантида. - Стой!

Все остановились. Степка влез на сугроб, провалился, снова выкарабкался и
снял фуражку.

- Ребята, - сказал он, - хватит драться. Повозились - и ладно. Ведь
теперь будет... как это, Лелька... тождество?.. Нет... равенство! Всем
гуртом, ребята. И войны не будет. Лафа! Мы теперь вместе...

Он помолчал немного, не зная, что сказать. Потом спрыгнул с сугроба и
решительно подошел к одному из "внучков".

- Давай пять с плюсом! - сказал он и крепко пожал школьнику руку.

- Ура! - закричал я неожиданно для себя и сам испугался.

Но все закричали "ура" и захохотали. Мы смешались со школьниками.

В это время сердито зазвонил звонок,

ЛАТИНСКОЕ ОКОНЧАНИЕ РЕВОЛЮЦИИ

- Тараканиус плывет! - закричал дежурный и кинулся за парту.

Открылась дверь. Гулко встал класс. Из пустоты коридора, внося с собой
его тишину, вошел учитель латыни. Сухой и желчный, он зашел на кафедру и
закрутил торчком свои тонкие тараканьи усы.

Золотое пенсне, пришпорив переносицу, прогалопировало по классу. Взгляд
его остановился на моей распухшей скуле.

- Это что за украшение?

Тонкий палец уперся в меня. Я встал. Безнадежно-унылым голосом ответил:

- Ушибся, Вениамин Витальевич. Упал.

- Упал? Тзк-тэк -с... Бедняжка. Ну-ка, господин революционер, маршируй
сюда. Тэк-с! Кррасота! Полюбуйтесь, господа!.. Ну, что сегодня у нас
задано?

Я стоял, вытянувшись, перед кафедрой. Я молчал. Тараканиус забарабанил
пальцами по пюпитру. Я молчал тоскливо и отчаянно.

- Тэк-с, - сказал Тараканиус. - Не знаешь. Некогда было. Революцию делал.
Садись. Единица. Дай дневник.

Класс возмущенно зашептался. Ручка, клюнув чернила, взвилась, как ястреб,
над кафедрой, высмотрела сверху в журнале мою фамилию и...

В клетку, как синицу,

За четверть в этот год

Большую единицу

Поставил педагог.

На "Сахалине", за печкой, они, "монархисты", злорадно хихикнули.

Это было уже невыносимо; Я громко засопел. Класс демонстративно задвигал
ногами. Костяшки пальцев стукнули по крышке кафедры.

- Тихо! Эт-то что такое? Опять в кондуит захотелось? Распустились!

Стало тихо. И тогда я упрямо и сквозь слезы сказал:

- А все-таки царя свергнули...

"РОМАНОВ НИКОЛАЙ, ВОН ИЗ КЛАССА!"

Последним уроком в этот день было природоведение. Преподавал его наш
самый любимый учитель - веселый длинноусый Никита Павлович Камышов. На его
уроках было интересно и весело. Никита Павлович бодро вошел в класс, махнул
нам рукой, чтобы мы сели, и, улыбнувшись, сказал:

- Вот, голуби мои, дело-то какое. А? Революция! Здорово!

Мы обрадовались и зашумели:

- Расскажите нам про это... про царя!

- Цыц, голуби! - поднял палец Никита Павлович. - Цыц! Хотя и революция, а
тишина должна быть прежде всего. Да-с. А затем, хотя мы с вами и изучаем
сейчас однокопытных, однако о царе говорить преждевременно.

Степка Атлантида поднял руку. Все замерли, ожидая шалости.

- Чего тебе, Гав-ря? - спросил учитель.

- В классе курят, Никита Павлович.

- С каких порты это ябедой стал? - удивился Никита Павлович. - Кто смеет
курить в классе?

- Царь, - спокойно и нагло заявил Степка.

- Кто, кто?

- Царь курит. Николай Второй.

И действительно. В классе висел портрет царя.

Кто-то, очевидно Степка, сделал во рту царя дырку и вставил туда
зажженную папироску.

Царь курил. Мы все расхохотались. Никита Павлович тоже. Вдруг он стал
серьезен необычайно и поднял руку. Мы стихли.

- Романов Николай, - воскликнул торжественно учитель, - вон из класса!
Царя выставили за дверь.

СТЕПКА-АГИТАТОР

Двор женской гимназии был отделен от нашего двора высоким забором. В
заборе были щели. Сквозь них на переменах передавались записочки
гимназисткам. Учителя строго следили за тем, чтобы никто не подходил близко
к забору. Но ото мало помогало. Общение между дворами поддерживалось из года
в год. Однажды расшалившиеся старшеклассники поймали меня на перемене,
раскачали и перекинули через забор на женский двор. Девочки окружили меня,
готового расплакаться от смущения, и затормошили. Через три минуты
начальница гимназии торжественно вводила меня за руку в нашу учительскую.
Вид у меня был несколько живописный, как у Кости Гончара, городского
дурачка, который любил нацеплять на себя всякую всячину. Из кармана у меня
торчали цветы. Губы были в шоколаде. За хлястик засунута яркая бумажка от
шоколада "Гала-Петер". В герб вставлено голубиное перышко. На груди болтался
бумажный чертик. Одна штанина была кокетливо обвязана внизу розовой лентой с
бантиком. Вся гимназия, даже учителя и те чуть не лопнули от смеха.

С тех пор я боялся близко подходить к забору. Поэтому, когда ребята
выбрали меня делегатом на женский двор, я вспомнил "Гала-Петер", начальницу,
розовый бантик и отказался.

- Зря! - сказал Степка Атлантида. - Зря! Ты вроде у нас самый подходящий
для девчонок; вежливый! Ну ладно. Я схожу. Мне что? Надо ж и им все
раскумекать.

И Степка полез через забор.

Мы прильнули к щелям.

Гимназистки бегали по двору, играли в латки, визжали и звонко хохотали.
Степка спрыгнул с забора. "Ай!" - вскрикнули девочки, на минуту
остановились" а потом, как цыплята на зов клушки, сбежались к забору и
окружили Степку. Степка отдал честь и представился.

- Атлантида Степан, - сказал он, на минуту отрывая руку от козырька,
чтобы утереть нос, - можно и Гавря. А лучше зовите Степкой.

- Через забор лазает, - степенно поджала губы маленькая гимназисточка, по
прозвищу Лисичка. - Фулиган!

- Не фулиган, а выборный, - обиделся Степка. - Что? Еще за царя небось?
Эх вы, темнота!

И Степан, набрав воздуху, разразился речью, ста-рательно подбирая
вежливые слова:

- Девчонки... то есть девочки! Вчера сделалась революция, и царя поперли,
то есть спихнули. Мы даже "Боже, царя храни..." на молитве не пели и все за
революцию, то есть за свободу. Мы хотим директора тоже свергнуть... Вы как,
за свободу или нет?

- А как это - свобода? - спросила Лисичка.

- Это - без царя, без директора, к стенке не ставить и выборных своих
выбирать, чтобы были главные, которых слушаться. В общем, лафа, то есть я
хотел сказать - здорово! И на Брешке можно будет шляться, то есть гулять.

- Я, кажется, за свободу... - задумчиво протянула Лисичка. - А вы как,
девочки?

Гимназистки теперь все были "за свободу".

ЗАГОВОР

Поздно вечером к нам пришел с черного хода Степка Атлантида и таинственно
вызвал меня на кухню. Аннушка вытирала мокрые взвизгивающие стаканы. Степка
конспиративно покосился на нее и сообщил:

- Знаешь, учителя хотят попереть Рыбий Глаз, ей-богу, я сам слышал.
Историк с Тараканиусом сейчас говорили, а я сзади шел. Мы, говорят, на него
в комитет напишем. Честное слово. А ты, слушай, завтра, как выйдем на эту...
как ее... манихвестацию, как я махну рукой, и все заорем: "Долой директора!"
Ну, смотри только! Ладно? А я побег: мне еще к Лаб-зе да к Шурке надо.
Замаялся. Ну, резервуар5!

Совсем уже в дверях он грозно повернулся:

- А если Лизарский опять гундеть будет, так я его на все четыре действия
с дробями разделаю. Я не я буду, если не разделаю...

НА БРЕШКЕ