ушла из дома, как настоящий мужчина, оставив все. Она в это время приняла
католическую веру, но дело не в конфессии, а в сути: она считала
справедливым, что не оставила себе ничего, потому что она Митю много
обманывала и, таким образом, сделала ему много зла. Театр дал Маше комнату
в коммунальной квартире, там она и живет до сих пор. Пять лет назад она
ушла на пенсию, в театре было сокращение штата, и она не стала ждать, пока
ее попросят, написала заявление об уходе сама. Пенсии на жизнь, конечно,
не хватало. Какое-то время она пыталась найти работу, но не получилось и
кончилось тем, что Маша попросилась работать дежурной вахтершей в том же
театре: как-то ведь надо зарабатывать на жизнь, и потом - все-таки среди
людей, среди своих. Когда мимо нее проходит Кока, она улыбается ему, как
всем, они даже почти друзья; он иногда занимает у Маши денег на водку, и
она, если есть, с радостью дает. Все ее любят, никто не грубит, а молодежи
объясняют, что здесь сидит бывшая артистка и ее обижать нельзя. В общем,
она считает, что жизнь удалась и жаловаться не на что...
в этот театр, знакомый мне до кирпичика, и слегка волновался. Была
суббота. Осенние листья шуршали под ногами, стояло роскошное бабье лето,
совсем как тогда, много лет назад, когда начиналась история Коки и Маши,
когда Маша пришла к нему на улицу Грановского и вымыла пол в комнате с
чучелами. Я знал, что Маша в театре, потому что перед этим позвонил прямо
к ней на вахту и спросил, не меняя голос (я был уверен, что она меня все
равно не узнает), какой спектакль идет сегодня. Я услышал знакомый
красивый, низкий голос: "Сегодня днем детский спектакль",- она назвала
его, этот спектакль был, видимо, бессмертным, он был вечно живой. Я из
озорства спросил: а кто играет сегодня курочек и мышек? Маша терпеливо
перечислила ряд незнакомых мне фамилий. Я повесил трубку и помчался в
театр. Хотелось сделать ей что-нибудь приятное. Я знал, что она любит
большие смешные игрушки, поэтому по дороге в детском магазине приобрел
огромного, почему-то оранжевого медведя. Насчет цветов я решил с самого
начала, что это будут белые хризантемы - как воспоминание о начале их с
Кокой романа.
свои жестокие игры, постоял перед служебным входом и попросил проходящего
мимо молодого человека позвать вахтершу: мне не хотелось заходить вовнутрь
и делать нашу встречу публичной.
что он так улыбнулся.
протянул цветы. Маша ахнула и слегка покраснела от удовольствия и
смущения, узнав меня, узнав цветы. Потом она обрадовалась медведю. "Я
подержу пока его,- сказал я,- а то тебе неудобно будет разговаривать". Мы
чуть отошли и стали говорить.
жаловаться: у меня есть все, что мне надо.
лукавство, опять повторила: - Да, все... а что? - И еще через пять секунд:
- Ах ты об этом? - И стала заразительно хохотать.
опять разбила сердце? Кого теперь сводишь с ума?
оттуда вдруг полыхнуло таким цыганским огнем, что у меня остановилось
дыхание и заныло сердце.
кивнула.
внезапному порыву, склонился к ее руке - в поцелуе и поклоне одновременно.
Потом выпрямился. В этот момент, как по заказу, между нами медленно и
неровно падал красно-желтый кленовый лист. Я поймал его. Тот же кленовый
лист, что двадцать пять лет назад, что век назад, что год назад... Что в
Канаде, что в России...
жизнь не кончалась, и все, что было, продолжалось. Ну а старость... Ах,
вздор! Старости не было вообще!
спросила, за что "спасибо", она все поняла. Через несколько шагов
обернулся. Она не уходила и помахала мне рукой. Другой рукой она обнимала
осеннего оранжевого медведя и большой букет белых хризантем. Они были ей к
лицу; шли ей цветы и медведи, особенно сейчас... Эту картину, этот кадр я
желал запомнить навсегда, на все время, что мне оставалось. Поэтому стал
медленно отходить, подняв руку в прощании. Я пятился по залитому мягким
солнцем театральному двору, и фигура Маши постепенно растворялась в
лирической пелене, застилавшей мои глаза.
силуэты Коки, Тихомирова, Вики, Тони, Валеры, Любаньки-Ватрушки, Митричека
и других персонажей, исполнителей эпизодических ролей в этом немудреном
спектакле.
Поаплодируйте им, поблагодарите за то, что они, как могли, сыграли свои
роли перед вами; сейчас их скроет занавес, и вы никогда не увидите их
больше. Вот уже их фигуры теряют очертания, размываются, сейчас исчезнут
совсем. Впереди остается только главная героиня с цветами от самого
верного поклонника.
тем, как занавес упадет!
тебе прощальный сюрприз, затем отодвигает от лица букет, и тут я вижу,
обмирая, коронный номер. Я вижу, как слеза Маши Кодомцевой
медленно-медленно скатывается по совершенно неподвижному лицу. По левой
щеке...
Максимов Альберт
Афанасьев Роман
Посняков Андрей
Роллинс Джеймс
Роллинс Джеймс
Каменистый Артем