Чтение 22–й страницы книги ~Дорога на высоту~

Не обтерев ног, она прошлась по квартире, оставляя следы на полах.
Заглянув во все углы, она остановилась посреди комнаты и спокойно уставилась
в лицо мужа своими светлыми глазами.

-- Надо делать ремонт.

-- Какой? Вы же видите: квартира в хорошем состоянии.

-- Вот, -- сказала Наташа и ткнула пальцем в какую-то царапину. -- Вот, --
она отыскала пятнышко.

Я не могла этого вынести. Я готова была убить эту девицу в роли мастера.
Или хотя бы выцарапать ее наглые глаза.

-- Выйди, пожалуйста, -- сказал мне муж, почувствовав опасность. Из-за
двери я слышала их разговор.

-- Мы уезжаем через неделю. До этого нам нужно еще получить документы. За
это время, вы же понимаете, сделать ремонт невозможно.

-- Почему?

-- Ладно, предположим, мы согласились делать ремонт. Где взять материалы?

-- Купить.

-- Где? Вы же знаете, что в магазинах ничего нет.

-- На стройке.

-- Значит -- украсть?

-- Почему -- украсть? Купить.

-- Значит тот, у кого я куплю, должен украсть.

-- Не знаю... Это ваше дело. Без ремонта я не дам справки.

-- Может, это могут сделать ваши маляры?

-- Они заняты.

-- Ну, потом. Мы предварительно оплатим.

Она помолчала чуть-чуть, словно обдумывала, можно ли это сделать, хотя
заранее было ясно, что возражений не будет.

-- Хорошо, я составлю смету, -- сказала Наташа.

Ожидание сметы было повторением уже пройденного. Мастер была "очень
занята", "где-то на объекте", а когда муж застал Наташу в конторе,
оказалось, что она "еще не успела".

-- С ума сойти можно! -- восклицала я. -- Сколько они могут запросить?

-- Сколько угодно. И придется платить.

-- Ну конечно!

-- У тебя есть другой выход? -- Муж всегда отличался здравомыслием. У меня
не было выхода. И у него тоже. У нас обоих не было выхода. Были деньги,
немного денег, ведь мы все продали. Эти деньги мы все равно не могли увезти
с собой.

Наконец, Наташа сказала:

-- Приходите.

В ЖЭКе она спокойно протянула мужу написанную от руки бумажку. Читать он
не стал -- какая разница, что будет делаться в бывшей нашей квартире, -- а
сразу посмотрел вниз на графу "итого", увидел сумму. Что ж, еще и по-
божески.

-- Нет визы главного инженера, -- сказал муж.

-- Пожалуйста, можно подписать.

Главный инженер была очень занята и подписала бумагу, не глядя.

-- Деньги сдать в кассу? -- спросил у нее муж.

-- Можете отдать мастеру.

-- Да, -- подтвердила Наташа, -- можете отдать мне. Они вышли в коридор, муж
вынул из кармана и протянул Наташе пачку купюр. Она, не считая, сунула их в
карман брючек. Наташа была еще в брючках -- видно, только вернулась с
объекта.

-- Справку... -- напомнил муж.

-- Ах да, справку... -- Наташа нагнулась над столом, что-то написала на
узеньком листочке бумаги, расписалась. Протянула листочек мужу.

-- Нужна печать, -- сказал муж.

-- Поставьте у секретаря.

Дома он развернул Наташино писание. Оказалось, что наша квартира
превосходна и ремонта не требует.

-- Комедия... -- произнес муж.

Но мне не хотелось смеяться. Хотелось плакать.

...Мы спустились вниз в окружении друзей и знакомых. Маленький автобус
стоял у подъезда. Он был единственной реальной вещью в этом нереальном мире.
Нас ждет автобус -- мы уезжаем. Уезжаем впятером -- мы с мужем, дочка, ее муж
и Алина, их дочь, наша внучка. Сейчас заедем за ними на соседнюю улицу,
потом -- на вокзал в областной центр. А там: Москва -- Будапешт -- Тель-Авив. И
дальше -- куда занесет.

В областном центре мы выгрузили чемоданы и баулы, сложили их у стены в
здании вокзала.

Боже мой, сколько у нас оказалось вещей! Откуда?

Но нет, все верно, все нормально, ничего лишнего. На каждого из нас
пятерых по сорок килограммов багажа, да еще по небольшой сумке, что
разрешается брать с собой в самолет -- в руках. До Москвы нас провожают
друзья, а до границы, до станции Чоп, едем всемером -- с нами наш сын и
Алеша, сын дочки, наш внук. Они пока остаются. Так получилось.

Компанию эту надо чем-то кормить и в дороге и в Москве, в Москве не
очень-то купишь, а будем там три дня -- нужно еще оформить какие-то
документы. Да... Сумки с едой неподъемные.

Эти два баула... Они -- до Москвы. Жить там будем у родственников
знакомых, слава Богу, что пускают под крышу, но обеспечить постелями такую
ораву... Надо что-то стелить, чем-то укрываться. Везем с собой, в Москве
оставим. Что делать?

На нас теплые пальто и сапоги -- в Москве зима. В Будапеште тоже зима. В
солнечном краю, куда мы едем, нет зимы, нет морозов, там вечное лето, там не
нужны сапоги и пальто. Мы везем с собой легкие куртки и кроссовки. В
Будапеште перед тем, как сесть в самолет, мы их наденем. Зимнюю одежда
придется бросить.

И еще -- у каждого, кто провожает, своя сумка.

Всю эту гору (как аккуратно ее не складывай, все равно -- гора) венчает
выпирающий из-под прозрачной пленки велосипедный руль. Это муж дочки везет с
собой своего старого верного друга -- спортивный велосипед. Он разобран на
части и обтянут пленкой, но все равно привлекает внимание.

-- Ты с ума сошел, -- сказала я, когда увидела, как велосипед заносят в
автобус.

-- Не провезем, -- успокоил меня хозяин велосипеда, -- выбросим.

Я забегу вперед, за черту рассказа, и скажу, что бросать нам ничего не
пришлось. В Будапеште нас встречали представители страны, куда мы ехали,
все, что было при нас, погрузили в самолет, мы могли прихватить и больше, но
-- кто знал? В Будапеште нас только попросили проверить, нет ли в багаже
бомбы или чего-нибудь другого, что может взорваться -- вдруг кто-то незаметно
нам подложил. Нам и самим бомба была ни к чему, мы проверили, все было в
порядке. А велосипед, против которого я так возражала, выручал нас неоднажды
в начале нашего пути по дорогам исторической родины.

-- Ну и ну... -- услышала я голос мужа.

И голос сына:

-- Да...

Они стояли возле Монблана из наших чемоданов и, наверное, пытались
представить себе, как эта гора переместится в вагон.

-- Пойду искать носильщиков, -- сказал сын.

...Мы сидели с подругой, самым близким моим другом, на жестких неудобных
вокзальных стульях. Нас неумолимо куда-то несло, ничего уже нельзя было
изменить. Я как-то вдруг сразу отключилась от суетных дел, бразды правления
по устройству этих дел были отданы сыну вместе с остатками денег на их
оплату. Мы сидели с подругой, касаясь друг друга плечами, мы не плакали,
больше молчали. Иногда она говорила:

-- Ты увидишь, все будет хорошо, все у вас там будет хорошо. Ты только
пиши.

-- Да, да, конечно, я напишу. У вас тоже все будет хорошо. Ты тоже пиши.

-- Я буду писать. И ты пиши. Все будет хорошо, вот увидишь, -- повторяла
она, как заклинание.

Все куда-то разбрелись, муж, уходя, поручил нам смотреть за вещами, и,
машинально глядя на чемоданы, я замечала, что происходило возле. Память сама
сложила в свою кладовую снимки мгновений, и сейчас я смотрю на них, словно
перебираю фотографии или прокручиваю ролик.

В большом новом здании вокзала в тот день мы были одни с такой поклажей,
не стоило труда выхватить нас из муравейника обычных пассажиров и вычислить,
кто мы такие. Подходили какие-то люди, о чем-то говорили, уходили. Потом
появился сын с мужчиной в темном, постояли спиной к нам лицом к чемоданам,
поговорили. Мужчина в темном ушел, пришел муж с каким-то небритым,
поговорили втроем. Я видела -- сын согласно кивнул небритому, услышала, как
сын произнес свое любимое:

-- Лады.

Небритый ушел, а муж и сын подсели к нам.

-- Пасут, -- сказал муж.

Я не сразу поняла.

-- Кто? Кого пасут?

-- Они -- нас.

-- Ну ребята... -- сказал сын насмешливо, но и явно отдавая им должное:
знают люди, как работать.

Я заметила на лице у сына знакомое мне выражение: он готов был вступить в
игру, не ради денег, ради азарта -- кто кого переиграет. Он был спортсмен,
борец, он знал азарт схватки, но и умел держать себя в руках, я знала. Здесь
был не ковер, и на карту надо было ставить не ступеньку пьедестала почета.
Совсем иное.

Наверное, муж тоже заметил, что боролось в сыне.

-- Что делать? -- сказал он предусмотрительно. -- Монополия. Нам ли с ней
тягаться?

-- Что случилось? -- спросила я и сама удивилась, как безучастно прозвучал
мой голос. Я знала, все как-то решится, мы уедем.