Чтение 22–й страницы книги ~Детство в Соломбале~

"Дорогой товарищ Красов! Комитет профессионального союза приглашает вас на
торжественное собрание, посвященное Международному празднику труда -
Первому мая".

За всю свою долгую жизнь ни разу не был дед Максимыч на торжественных
собраниях. Подумал: нужно идти, коли приглашают. Часа за два до начала
собрался и отправился.

В это время мы, ребята, наигравшись, сидели у ворот и разговаривали. Костя
Чижов сказал, что морская школа для соломбальских ребят будет открыта
осенью. Я показал друзьям книги, которые взял в детской библиотеке.
Вспоминали картину - в этот день в кинотеатре "Марс" был дневной сеанс для
ребят. Изменилась наша жизнь с тех пор, как прогнали из Архангельска
американцев, англичан и белогвардейцев.

Конечно, в жизни не все еще было хорошо, не все так, как нам хотелось бы.
Был тяжелый двадцатый год. Дома мы ели прохваченную морозом водянистую
картошку и хлеб с мякиной. Штаны у меня были, как говорится, заплата на
заплате, а сапоги совсем развалились и "просили каши". У Кости Чижова и у
Гриши Осокина одежда была не лучше моей.

И все-таки мы чувствовали себя почти счастливыми. А Костя постоянно говорил:

- Погодите, не вдруг Москва строилась!

Вдруг к нашему дому подкатили дрожки.

Возница, не сходя с дрожек, говорит нам:

- Позовите-ка товарища Красова!

- Дедушку, что ли? - спрашиваю я. - Его дома нету, на собрание ушел.

- А какой он на вид? Может быть, я его догоню и хоть полдороги подвезу.

- Догнать его очень просто, а узнать еще легче. На деревянной ноге он,
старый и седой весь.

Возница погнал лошадь и настиг деда Максимыча на полпути, уже у
Кузнечевского моста.

- Садись, дедушка!

- Я так дойду. Непривычно на легковых кататься. Поспешай по своему делу.

- Так у меня и дело - тебя на собрание доставить.

- Меня? - Дед усмехнулся и махнул рукой. - Обознался ты, милый.

- Нет, не обознался. Ты - Андрей Максимович Красов?

- Я.

- Тогда залезай поскорее. Мне еще надо за председателем потом поехать.

Влез дед на дрожки и сам не верит тому, что происходит. Ведь вот так, из
таких же дрожках, Орликов еще полгода назад катался. А теперь едет на них,
как хозяин, дед Максимыч.

Огляделся старик. Знакомых нет. Приметил вдали заводские трубы. Стоят
мертвые, не дымят. Пароходы у причалов на приколе - жизни на них не видно.

Дед Максимыч тяжело вздохнул.

- Что вздыхаешь, дедушка? - участливо спросил возница.

- Дак как не вздыхать! Суда-то без ремонта стоят, а на носу навигация. Все
порушено, все разорено. Трудно поправиться!

- Поправимся, дедушка, встанем на ноги, дай срок! Не тужи - завтра
праздник. Вот на собрании все скажут, как восстанавливать будем.

Приехал Максимыч на собрание, прошел в зал и сел на заднюю скамейку.
Недолго посидел - попросили его поближе пройти, и не в первые ряды, а прямо
на сцену пригласили. Усадили смущенного деда за стол, покрытый красной
материей. Не успел он опомниться и разглядеть сидящих с ним в президиуме,
как слышит - председатель собрания говорит:

- На нашем собрании присутствуют старейшие моряки Архангельского порта Иван
Васильевич Куликов и Андрей Максимович Красов.

В зале моряки так захлопали, что и голоса председателя не стало слышно.
Видит Максимыч: сидящий с ним рядом человек поднялся. Посмотрел дед ему в
лицо. О, да ведь это же и есть Иван Васильевич Куликов, машинист, с которым
Максимычу когда-то целую навигацию на одном судне плавать пришлось!
Постарел-то как, приятель!

По примеру Куликова поднялся со стула и дед Максимыч, разволновался,
смотрит в зал на приветствующих его моряков и ничего не видит. Слезы,
нежданные стариковские слезы застилают глаза и катятся по морщинистому лицу
на усы и бороду.

Садится дед Максимыч, наклоняет пониже голову, чтобы не видели люди его
небывалой слабости, и думает: "До чего же ты, боцман, остарел! Слезу за
глазами держать не можешь... Опозорился перед народом..."

...А три дня назад приходил доктор и осматривал деда. На своем веку
Максимыч не лечился у докторов. В больнице только один раз побывал, когда
ногу ампутировали. Докторам платить нужно, а этот ничего не потребовал,
выписал микстуру и, кроме того, заявил:

- Пришлем к вам на днях человека. Он мерку снимет, и закажем вам в
Петрограде протез с металлическими шинами. Ваша деревяшка неудобна и даже
вредна.

- А по какой же это будет цене? - полюбопытствовал дед Максимыч.

- Вам, как инвалиду-пенсионеру, потерявшему ногу и трудоспособность на
работе, протез будет изготовлен бесплатно.

Как потом стало известно, доктора вызывал отец Кости Чижова, узнавший от
сына о болезни деда.

Сколько забот о старике, сколько почета! Ничего похожего не знал Максимыч
раньше, и ни за что на свете не хочет он теперь помирать, когда такую
справедливую жизнь Советская власть налаживает. Жить захотелось, как
никогда еще, кажется, не хотелось. И вдруг - болезнь, несносная,
простудная, да еще в такое время, когда на рыбалку нужно ехать, натуру
рыбацкую потешить, душу отвести.

Лежит дед и вздыхает, досадуя на свою старость и на свою болезнь. А за
окном проходит тихая и прозрачная, с запахами недалекого моря
величественная северная ночь.

ГЛАВА ВТОРАЯ
Я - ЧЕЛОВЕК!

На берегу Юроса, у устья речонки Еловуши, на любимом месте ночевок деда
Максимыча, горел огромный костер. Даже по пламени костра, метавшемуся
широко и высоко, опытный соломбальский рыбак или охотник сразу бы сказал,
что Максимыча тут нет. Дед не любил большого огня. Опасно - лес можно
поджечь. Да и к чему большой костер? Варка на нем плохая, баловство одно.

Деда и в самом деле на этот раз на рыбалке не было. Хотя он уже и пересилил
болезнь, выезжать ему доктор пока не советовал.

У костра сидели три, конечно, бывалых и, конечно, опытных рыбака: я, Костя
Чижов и Гриша Осокин.

Такой костер распалил Гришка. Разумеется, я протестовал, но стоило мне
отвернуться в сторону, как Гришка, этот младенец в рыбацком деле, снова
подбросил в огонь охапку сучьев. Пламя взметнулось вверх, а Гришка прыгал и
визжал, как сумасшедший.

- Не смей баловаться! - сказал я строго. - Тут до избушки лесника рукой
подать. Заметит - худо нам будет!

- Не заметит. Да и чего бояться, река рядом. Мигом весь костер в воду.

- Он злой, говорят, этот лесник, - сказал Костя. - Как его зовут?

- Григорием.

- Мой течка, значит! - обрадовался Гриша. - Я никогда его не видел. Правда,
что он безрукий?

- Ну да, однорукий. А только он одной рукой делает больше, чем другой
двумя. Избушку один построил, огород раскопал, рыбу ловит, птицу на лету из
двустволки бьет.

- Как же он на лодке-то гребет?

- А он не гребет - галанит. У него на корме уключина. Одним веслом с кормы
как начнет в ту да в другую сторону крутить, что твой винтовой катер
гонит...

- Чего рассказываешь! - пренебрежительно прервал меня Гриша. - Не знаю я,
что ли, как галанить нужно! У нас Сашка так галанит, что твоему Григорию не
угнаться. Обставит как дважды два!

Я знал, что Гришка Осокин хвастается и привирает. Может быть, его брат
Александр и умеет галанить, но только ему до лесника Григория в гонке все
равно, что пескарю до щуки.

- А сколько ему лет, Григорию? - спросил Костя. - Очень старый?

- Сказал тоже - старый! Бороды нету и морщин нету. Молодой еще и здоровый.
Только руку на германской войне потерял. Теперь вот и живет один и зиму и
лето тут, в глуши. Дедушко рассказывал - горе у него какое-то в жизни.
Невеста, кажется, от него отказалась, когда он в деревню с войны без руки
воротился.

- Дура... - угрюмо заметил Костя.

- Ясно дело, не умная. Дедушко говорит, он человек самостоятельный, со
смекалкой, и рука хоть и одна, а золотая. Что хочешь смастерит. А невеста у
него дочка ижемского богатея была, с норовом. Да и батька у нее не захотел
зятя безрукого.

- Потому, наверно, он и зол теперь на людей, - задумчиво предположил Гриша.

- Не знаю... все бывает.

Наступило молчание. Я думал о Григории, о красивом и сильном человеке, о
его несчастливо сложившейся судьбе. Вероятно, о том же думали и Костя, и
Гриша. Костер прогорал, пламя стало совсем маленьким, чуть заметным. Гриша,
не вставая с места, осторожно положил на огонь две небольшие сухие ветки.
Наверное, ему уже надоело любоваться высоким пламенем, или после разговора
о Григории он не хотел досаждать человеку, которому поручено охранять лес.

- А может, так и лучше получилось, - неожиданно произнес Костя, поднявшись
и стряхивая со штанов песок и травинки. - Я, например, был бы большой, ни
за что бы на дочке кулака не женился, да еще на такой, которая заодно с
батькой. Кулаки в деревне - это те же буржуи, против бедняков и Советской
власти идут.

- Конечно, ему теперь лучше, - согласился Гриша. - Живет себе один, хочет -
рыбу ловит, хочет - на охоту идет или купается целый день. Никто не мешает.
А что, ребята, не выкупаться ли нам еще разок?

- Еще волосы не высохли, - сказал Костя и взглянул на меня. - Вот сетки бы
посмотреть.