форм. Это был розовый лист, павший на рясу чернеца, лебедь, покоящийся в
темной осоке. Окруженная подругами, которые смотрели на нее, как бы желали
себе: одна - ее мягких волос, свивавшихся черными лентами около шеи и до
пояса, другая - ее румянца, третия - ее стана, плеч и бог знает чего еще;
замечая в их глазах невольную дань ее превосходству и видя это превосходство
в зеркале, осыпанная нежными заботами служанки, стоявшей на коленах у ног
ее, Мариорица казалась какою-то восточною царицей, окруженною своими
подданными. Горничная проворно скинула с нее обувь, брала то одну, то другую
ногу в руки, грела их своим дыханием, потом на груди своей; согревши,
положила одну ножку на ладонь к себе, любовалась ею, показала ее в каком-то
восторге подругам княжны, как бы говоря: "Я такой еще не видывала! вы видали
ли?" - и, поцеловав, спешила обуть. Мариорице, раскинувшейся на бархате
кресел, которые, казалось, бережно отверзали ей свои древние ручки, как
старец осторожно принимает в иссохшие объятия милое дитя свое, - Мариорице
приятны были искренние ласки горничной. Однако ж она вздохнула. Кто из
мужчин, видавших ее, не желал бы быть предметом и живым истолкователем этого
вздоха?
эту сокровенную жертву. Кто-то постучался у дверей. Служанка вышла и скоро
возвратилась с огромною книжицей и поручением от господина Тредьяковского,
переданным вполовину.
ногой и с досады надув губки. - Легко ли?.. выучить наизусть эти стихи, в
которых вязнет язык, будто едешь на ленивом осле по грязным улицам Хотина!..
Выучить наизусть! Мучитель! безбожник!
будто стараясь рассказать выученный урок, - что ваш учитель, дескать,
остался опочивать у егарей-мастера Артемия Петровича Волынского, просит вас
переплет книжицы поберечь, ее самое никому не давать, а возвратить человеку,
который от него прислан будет завтра поутру, как можно ранее, потому-де, что
книжица эта ему очень нужна.
таинственное, пробежала, как огненная змейка, в голове сметливой и - нечего
греха таить - влюбленной девушки. Угадчик-сердце шибко застучало. Мариорица
призадумалась было, как математик над решением трудной задачи, но поспешила
спрятать в душу свои догадки, раскрыла книгу с важностью президента и
принялась за урок, читая его вслух. От первых стихов:
прочее, -
захохотали, смотря лукаво друг на друга, когда дошли до описания
кораблекрушения:
стихах соблюдено его право- или кривописание. (Примеч. автора.)]
подруги ее, смеясь, высыпали из комнаты.
Она начала трудиться над книгой, перелистывать ее, шарить в ней...
комнаты Груни, ее горничной, была умышленно проверчена щель? Могла ли
подозревать, что этой горничной настрого приказано обер-гофкомиссаром
Липманом неусыпно приглядывать за ее поступками? Не будет ли наказов,
посылок, записок - и именно из дому Волынского?.. Боже упаси Груню утаить
что-нибудь! Домашний лазутчик кабинет-министра уж дал знать герцогу, чрез
кого следовало, о склонности Артемия Петровича, проскочившей наружу в
разговорах его с Тредьяковским и Зудою. О! этот случай золотой, чтобы
очернить соперника и врага в глазах государыни, строгой насчет
нравственности, или запутать его в собственных сетях так, чтобы он не мог уж
вредить фавориту.
Обворожительная своею красотой и детскою добротою сердца, Мариорица казалась
существом, похищенным из двух раев - магометова и христианского. Груне
гораздо было бы приятнее повести любовное дело, в котором она могла бы
показать все свое мастерство и усердие, нежели шпионить против нее, но
выступить из повеления Липмана, обер-гофкомиссара, любимца Биронова и
крестника государынина, можно было только положа голову в петлю.
духом. Вывезенный герцогом, наг и нищ, из Курляндии и им обогащенный в
России, он готов был, по одному только намеку его, оклеветать, пытать,
удавить и утопить кого бы ни попало. И потому Груня покорилась
необходимости. Творя крестные знамения и читая молитвы, она исполняла приказ
грозного перекрещенца.
вещицы? Так Мариорица искала чего-то в книге Тредьяковского под маятником
своего сердца. То билось оно тихо, то шибче и вдруг затрепетало, как голубь
в руках охотника; кровь пошла скоро, скоро, будто колеса в часах, когда
порвалась цепочка: Мариорица ощупала роковую записку. Вынуть, прочесть ее,
упиваться страстными выражениями, отметить малейшие оттенки любви, слить эти
оттенки в одну радугу надежды, погоревать, даже поплакать, что бедный ее
Артемий Петрович так страдает от любви; наконец, поцеловать раз, еще раз,
нежно, страстно, роковое послание и потом спрятать его на груди, у сердца, -
вот что делала Мариорица и что делает каждая влюбленная девушка, получив
записку от предмета своей любви (пожалуй, если угодно, от жениха)!
поднимется на меня войной, копьями своих булавок исковыряет эту печатную
страницу и везде встретит меня криком: "Неправда! неправда! Стыд автору!
Смерть политическая его сочинению!"
очень дурно, приняв послание, то вспомните, что она воспитывалась в гареме.
же он нежный, страстный!.." - говорила про себя Мариорица и, спрятав
записочку под подушку, объявила горничной, что она хочет лечь спать.
на подушку.
еще раз посмотрела в зеркало, как бы хотела сказать: "Да, я-таки недурна!.."
- вспрыгнула, как проворная кошечка, на пуховик, еще раз поцеловала записку,
обещаясь завтра поутру отвечать на нее, - а то, пожалуй, немудрено и убиться
бедненькому! - положила ее под изголовье и, наконец, заснула,
сладко-мучительно заснула.
исполнить приказ Липмана; но мысль о заводах, куда сошлют ее и где отдадут
за какого-нибудь горбатого, кривого кузнеца, придала ей жестокой твердости.
Она сотворила крестное знамение, как бы умывая себе руки в невольном
преступлении, прочла молитву, подошла на цыпочках к постели барышни, не смея
перевесть дыхание от страха, что делает худое дело, и от страха, что
Мариорица того и гляди может проснуться.
улыбка перепархивала по устам. Вот рука горничной под подушкой... Мариорица
вздохнула... и Груне показалось, что рука у ней отнялась... "Открой она
теперь глаза, - думала невольная сообщница шпионства, - меня, как громом,
прошибет". Но рука уж под изголовьем... мысль о заводах, как сильный
проводник, дала ей движение... записка схвачена... рука на свободе.
обтерла слезы, вышла на цыпочках из отделения своей госпожи и явилась в
ближнем коридоре. Тут чрез камер-лакея подозвала к себе одного из дежурных
пажей: отдав ему роковую записку, сказала, как она досталась, и чтобы он
вручил ее герцогу, когда тот будет проходить от государыни, и доложил бы
ему, что бумажку нужно назад. На такие случаи, в тогдашнее время, пажи были
наметаны. Горничная стала на часах у своего отделения, а проворный паж
нырнул в извилинах дворцовых коридоров, слабо освещенных.
увидев в замочную скважину, что он приближается, в одно мгновение ока
растворили перед ним обе половины двери, важно вытянулись и в пояс ему
поклонились. Герцог ласково кивнул им, вынул кошелек и, оделя их по горсти
мелкого серебра, примолвил:
потихоньку известную записку.
провожатого, погладив его по голове:
принесена из дома Волынского, в книге русского учителя; горничная ждет
назад.
прочел записку, и радость до того им овладела, что руки у него затряслись.
"Развращать во дворце... любимицу государыни?.. Этого довольно, чтобы
сгубить соперника!.. Но Бирон ли раскроет и пресечет эту связь в самом
начале?.. Нет, он не так прост. Ему нужно продлить ее, усилить даже