Смотри, - пожалуйста, - Зорин показал на окно, - заборов у нас нет, стражи
нет, - никто тебя не держит и не уговаривает - иди себе!
доктором.
стати?
Шамаешь? Одели тебя, ткровать тебе дали? А ты еще сегодня в столовой
кричал: не имеет права! А почему? Откуда все это берется, какое тебе дело?
Я - Чернявин, все мне подавайте. Я хочу быть доктором. А может, ты врешь?
Откуда мы знаем? А мы можем сказать: иди себе, Чернявин - доктор Чернявин,
к чертовой бабушке!
деле мы раньше тебя прогоним. Для чего ты нам сдался? Мы тебя ни о чем не
спросили, кто ты такой, откуда, а может, ты дернешь. Мы тебя приняли как
товарища, одели, накормили и спать уложили. Так ты один, а нас колония. Ты
против нас куражишься: хочу быть доктором, ты нам ни на копейку не
доверяешь. Тебе нужно все доказать сразу, а почему ты вперед поверить не
можешь, нам поверить?
не так туп, как ему показалось сначала.
делают. Подумал бы: у них какой-то смысл есть. А то ничего не видишь,
кроме себя: я доктор. А какой ты доктор, если так спросить? Мы знаем, что
мы - трудовая колония, это же видно, а откуда видно, что ты доктор?
ребята куда-то разошлись. В коридоре слышались редкие шаги. Потом кто-то
крикнул:
спорить с ним уже не хотелось, и возникло простое, легкое желание: почему
в самом деле не попробовать? Этому народу можно, пожалуй, оказать
некоторое доверие. И он сказал Санчо Зорину:
работаешь?
неинтересное что делать, так ты не можешь?
24. ДЕВУШКА В ПАРКЕ
Сигнал "вставать" Игорь услышал без посторонней помощи. Было приятно -
быстро и свободно вскочить с постели, но когда он начал заправлять
кровать, оказалось, что это совершенно непосильная для него задача. Он
посматривал на другие кровати и все делал так, как делали и остальные, но
выходило гораздо хуже: поверхность постели получалась бугристая, складка
шла косо, одеяло не помещалось по длине кровати, а его излишек никуда
толком не укладывался. Санчо посмотрел и разрушил его работу:
складка на одеяле потому получалась прямая, что с самого начала Санчо
укладывал одеяло сложенным вдвое, потом отворачивал половину, складка сама
выходила прямой, икак стрела. Это Игорю понравилось.
встретил приход дежурства. Сегодня дежурил бригадир четвертой бригады -
знаменитый в колонии Алеша Зырянский, именуемый чаще "Робесьпером"&21. И
сегодня дежурные по бригадам мотались, "как солнечные завйцы", а за десять
минут до поверки сам Нестеренко взял тряпку и бросился протирать стекло на
портрете Ворошилова и дежурному по бригаде Харитону Савченко сказал с
укором:
Когда уже строились на поверку, Нестеренко спросил:
никогда не найдешь. Чернявин, у тебя как?
Ну что ты наделал? Эх, Мишка!
строен. Обращали на себя внимание его пристальные, умные, но в то же время
и веселые серые глаза. Брови у Зырянского короткие, прямые, ближе к
переносице они заметнее.
старался увидеть. Он не рыскал по спальне, ничего не искал, но, уходя,
сказал своему компаньону по дежурству, скромной и тихой девочке - ДЧСК:
по-твоему?
Василь, ты хорошо знаешь. Да и новенькому вашему не остригли когтей.
Салютует, а лапы, как у волка.
а ногти какие. И как же это можно: на паркет. Хорошо, если Захаров так
пропустит рапорт. А если передаст на общее собрание?
полу собственные ногти.
Честное слово, так и скажу. А еще раз случится такое неряшество, попрошу
Алексея посадить тебя часа на три. И Оксане все расскажу, чтоб знала.
перед своими было неловко. Нестеренко оставил его и тем же уставшим,
недовольным голосом обратился к Игорю:
Это было хорошо: все-таки оттягивалась процедура первого рабочего опыта.
После завтрака Игорь решил погулять в парке и искупаться. Но как только он
вступил в парк, на первой же дорожке встретил "чудеснейшее видение" -
девушку.
девчатам и принимал для этого разные меры: заводил прическу, украшал
костюм, произносил остроумные слова. Но никогда еще не было, чтобы девушка
ему самому очень понравилась. Он по-джентельменски привык отдавать должное
привлекательности и красоте и считал себя в некотором роде знатоком в этой
области, но всегда забывал о красавицах, как только они уходили из его
поля зрения. И поэтому каждую новую девушку он привык встречать свободным
любопытством донжуана.
что она "чудесна". Это слово Игорь очень ценил, гордился его
выразительностью и от самого себя скрывал, что унаследовал его от отца,
который всегда говорил:
особенности бросалось в глаза оттого, что одета она была очень бедно и
некрасиво. Не было никаких сомнений в том, что она не колонистка -
колонистки всегда чистюльки. У нее было чуть-чуть смуглое лицо, очень
редкого розовато-темного русянца, расходящегося по лицу без каких бы то ни
было ослаблений или усилений, удивительно чистого и ровного. Ничто у нее в
лице не блестело, ничто не было испорчено царапиной или прыщиком, редко у
кого бывает такое чистое лицо. Из-под тонких черных бровей внимательно и