дается человеку с притупленными нервами.
"окрыленная нервозность", которую я научно противопоставляю
уничижительному смыслу термина "ослабление нервной системы".
некоторые периоды моей жизни, не пройди я через трудную школу Розы.
7
деревьев, которыми были обсажены улицы, для меня настала пора вступить в
должность, обеспеченную мне интернациональными связями крестного
Шиммельпристера. И вот в одно прекрасное утро я распростился с матерью,
чей скромный пансион находился теперь в сравнительно цветущем состоянии
(была даже нанята кухарка), и торопливые колеса понесли юношу, все
достояние которого было уложено в небольшой чемоданчик, навстречу новой,
величественной цели - навстречу столице Франции.
третьего класса с несколькими отделениями и желтыми деревянными скамьями,
на которых до отчаяния неинтересные попутчики из простонародья целый день
предавались своим занятиям - храпели, чавкали, играли в карты и чесали
языки. В какой-то мере теплые чувства возбуждали во мне разве что
ребятишки в возрасте от двух до четырех лет, хотя они нередко хныкали или
даже ревели в голос. Я угощал их дешевыми помадками, которые мать дала мне
на дорогу в числе прочих припасов, ибо всегда охотно делился тем, что у
меня было, и впоследствии нередко делал добро людям, отдавая немалую
толику тех сокровищ, что текли ко мне из рук богачей. Дети то и дело
подбегали, упирались мне в колени своими липкими ручонками и что-то
лепетали, а я, к вящему их удивлению и удовольствию, отвечал им тем же. За
эту возню с детьми взрослые, несмотря на всю мою сдержанность по отношению
к ним, не раз награждали меня благосклонными взглядами, хотя я нимало
этого не добивался. В тот день я лишний раз убедился, что чем
восприимчивее человек к красоте и прелести своих собратьев, тем в большую
хандру ввергает его вид жалких уродцев. Я отлично знаю, что эти люди
неповинны в своем безобразии, что у них есть свои маленькие радости и
тяжелые заботы, что они на краткие мгновения предаются животной любви и
влачат трудное существование. С точки зрения морали каждый из них,
несомненно, достоин сочувствия. Но стремление к красоте - алчное и в то же
время легко уязвимое - принуждает меня от них отворачиваться. Они
переносимы лишь в возрасте тех детишек, которых я угощал сластями и смешил
подражанием их детскому лепету, платя таким образом дань необходимой
общительности.
в жизни ехал третьим классом в качестве попутчика этих горемык. Та сила
(которую мы зовем судьбой и которая по существу мы сами), действуя в
согласии с неизвестными нам, но непогрешимыми законами, в кратчайший срок
изыскала пути и средства, для того чтобы это никогда больше не
повторилось.
радовался; для меня это значило, что и сам я в полном порядке. Бравые
кондуктора в грубошерстных шинелях, в течение дня несколько раз
наведывавшиеся в наш деревянный закут, чтобы продырявить билет своими
щипчиками, с неизменным должностным удовлетворением мне его возвращали, -
молча, конечно, и без всякого выражения на лице, иными словами, с
выражением мертвенного, доходящего до аффектации безразличия, которое
вновь и вновь заставляло меня задумываться о той исключающей даже
любопытство отчужденности, с какой человек, и прежде всего чиновник,
почитает нужным относиться к своим собратьям. Этот честный малый
зарабатывал себе на жизнь тем, что прокалывал мой билет; где-то его ждал
дом, на пальце у него красовалось обручальное кольцо, а значит, он имел
жену и детей. Но я обязан был притворяться, что мне и в голову не приходит
думать о нем как о человеке, и любой мой вопрос, доказывающий, что я не
смотрю на него лишь как на административную марионетку, был бы в высшей
степени неуместен. С другой стороны, и я жил своей жизнью, о которой он
мог бы задуматься или спросить. Но он на это не имел права или же не
удостаивал меня такого вопроса. Исправность билета - вот все, что
интересовало его к моей тоже марионеточной особе пассажира, а что со мной
станется, когда билет больше не будет мне нужен и его у меня отберут, это
уже находилось за пределами его мертвенного взора.
искусственное, хотя, с другой стороны, нельзя не признать, что и самое
малое отступление от такового создало бы неловкость. И правда, вечером
один из железнодорожных служащих с фонарем у пояса, возвращая мне билет,
пристально на меня посмотрел и улыбнулся - улыбка, видимо, относилась к
моему очень еще юному возрасту.
черным по белому обозначена на билете.
какую даль меня понесло.
гостиницу.
вас, передайте это пожелание вашей супруге и детям!
сконфуженно рассмеялся и поспешил дальше, но каким-то неуверенным шагом,
даже споткнувшись, хотя пол был ровный, - до такой степени выбила его из
колеи простая человечность.
таможенного досмотра, я тоже чувствовал себя удивительно легко и весело;
на сердце у меня было спокойно, так как мой чемоданчик не содержал ничего
незаконного с точки зрения таможенного чиновника; даже долгое ожидание
(само собой разумеется, что чиновники отдавали предпочтение знатным
путешественникам перед пассажирами третьего класса, чтобы позднее с тем
большим рвением перерыть и выворотить из чемоданов все добро последних) не
повлияло на мое радостное состояние духа. С человеком, перед которым мне
наконец-то было ведено выложить свои пожитки и который по началу
встряхивал каждую рубашку и каждый носок - не выпадет ли оттуда
какая-нибудь контрабанда, я немедленно затеял заранее обдуманный разговор,
что, конечно, расположило его в мою пользу и удержало от дальнейшего
перетряхивания. Французы любят и уважают речь - и по праву! Ведь что же,
как не речь, отличает человека от животного; кто-то справедливо сказал,
что человек тем дальше от животного, чем лучше он говорит - и главное,
по-французски. Ибо французы свой язык почитают за общечеловеческий. Так,
по моему представлению, и жизнерадостный народец древних эллинов почитал
свой идиом за единственно человеческий способ выражения мыслей, а все
остальные языки - за варварское тявканье и кваканье; этому мнению
непроизвольно подчинился и весь остальной мир, признав греческий, как мы
нынче признаем французский, за утонченнейший язык на свете.
сборщика, причем третий слог слова "commissaire" я проговорил в нос и
нараспев. - Je suis tout a fait a votre disposition avec tout ce que je
possede. Voyez en moi un jeune homme tres honnete, profondement devoue a
la loi et qui n'a absolument rien a declarer. Je vous assure que vous
n'avez jamais examine une piece de bagage plus innocente. [Добрый вечер,
господин комиссар. К вашим услугам я и все мое имущество. Перед вами
честнейший молодой человек, глубоко уважающий закон; я ничего от вас не
утаил. Уверяю вас, что вам никогда еще не приходилось досматривать более
невинный багаж. (франц.)]
drole de petit bonhomme. Mais voos parlez assez bien. Etes vous Francais?
[Эге! Да вы, видно, забавный мальчуган. Но говорите вы хорошо. Вы что,
француз? (франц.)]
En tout cas, moi, je suis un admirateur passionne de la France et un
adversaire irreconciliable de l'annection de l'Alsace-Lorraine! [И да и
нет. Почти. Наполовину, я бы сказал. Во всяком случае, я страстный
почитатель Франции и непримиримый противник отторжения Эльзас-Лотарингии
(*6) (франц.)]
longtemps. Fermez votre malle et continuez votre voyage a la capitale du
monde avec les bons voeux d'un patriote francais! [Мсье, я вас дольше не
задерживаю. Можете закрывать чемодан и продолжать свой путь в столицу
мира; вас напутствуют добрые пожелания французского патриота (франц.)]
успел поставить мелом знак на крышке моего открытого саквояжа. Но так уж
было суждено, что при торопливой укладке этот саквояж в известной мере
утратил свою невинность, которой я похвалялся, ибо теперь в нем стало
одной вещичкой больше, чем было по прибытии на пограничную станцию. Дело в
том, что рядом со мной, у обитого жестью стола, за которым орудовали
таможенники, какая-то дама средних лет в норковой шубке и в бархатной
шляпе-клеш, отделанной перьями цапли, склонившись над своим раскрытым
сундуком довольно солидных размеров, не без ожесточения препиралась с
одним из чиновников, явно расходившимся с ней во мнении относительно куска
кружев, который он держал в руке. Среди груды прекрасных вещей, откуда
чиновник извлек спорные кружева, ближе всего к моим вещам лежал сафьяновый
Русанов Владислав
Эриксон Стивен
Каменистый Артем
Соломатина Татьяна
Шилова Юлия
Ибсен Генрик