пожелавшего остаться неизвестным, он убил оленя в заповедных королевских
лесах. Я сказал:
Правильнее было бы свести на очной ставке обвиняемого с обвинителем.
подумала, все равно не могла бы устроить очной ставки, так как обвинитель
явился к леснику ночью, в маске, рассказал ему все и скрылся, и лесник не
знает, кто он такой.
убили оленя?
видел этого упрямца возле того места, где лежал олень, и, полный
верноподданнического усердия, донес о нем леснику.
он сам его убил? Его верноподданническое усердие, да еще в маске, весьма
подозрительно. Но ради чего вы, ваше величество, решили предать
арестованного пытке? Что в ней толку?
За преступление, которое он совершил, закон карает смертью; и уж, конечно,
я послежу, чтобы он не избегнул кары! Но я погублю свою собственную душу,
если дам ему умереть без раскаяния и отпущения грехов. Нет, я не такая
дура, чтобы угодить из-за _него_ в ад!
покается, потому что ему не в чем каяться, - тем лучше. Не попаду же я в
ад из-за нераскаявшегося человека, которому не в чем было каяться.
Того, что вбили в голову с детства, нельзя вышибить никакими доводами; все
доводы разбиваются, как волны о скалу. А ей вбили в голову то, что и всем.
Самые светлые умы страны не разглядели бы, в чем слабая сторона ее
рассуждений.
меня перед глазами; я хотел бы его отогнать, но не могу. Растянутый на
дыбе, лежал гигант лет тридцати с небольшим; его запястья и щиколотки были
привязаны веревками к крюкам. Ни кровинки не было в его искаженном мукой
лице, капли пота выступали на лбу. Над ним склонился священник, рядом со
священником стоял палач; палача охраняли воины; пылали факелы, вставленные
в стены. В углу сидела, скорчившись, молодая женщина с искаженным лицом и
безумным, затравленным взором, а у нее на коленях спал младенец. Как
только мы шагнули через порог, палач слегка повернул колесо; несчастный и
женщина застонали одновременно; но я крикнул на палача, и он сразу ослабил
веревки, даже не взглянув, кто отдал приказ. Я не мог позволить, чтобы
этот ужас продолжался; я не мог его вынести, я умер бы на месте. Я
попросил королеву выйти из камеры и дать мне возможность поговорить с
заключенным наедине; когда она начала спорить, я вполголоса сказал ей, что
не желаю ссориться с ней в присутствии слуг, но воля моя должна быть
исполнена, так как я представитель короля Артура и повелеваю его именем.
Она поняла, что должна уступить. Я попросил ее назвать меня этим людям и
затем удалиться. Это было ей неприятно, но она проглотила пилюлю и сделала
даже больше, чем я ожидал: я хотел лишь опереться на ее власть, она же
сказала:
мной. Воины королевы построились и, неся факелы, вышли вслед за нею; их
мерный шаг, удаляясь, гулко отдавался в подземных коридорах. Я велел снять
заключенного с дыбы и положить на койку. Ему дали вина, к ранам его
приложили целебные зелья. Женщина подползла ближе и смотрела на него
жадно, нежно, ко испуганно, - она боялась, что ее прогонят; она протянула
руку, чтобы украдкой коснуться его лба, но, когда я нечаянно повернулся к
ней, в ужасе отскочила. Жаль было смотреть на нее.
обращай на меня внимания.
приласкали. Она положила ребенка, прижалась щекой к щеке мужа, пальцами
перебирала его волосы, и счастливые слезы текли по ее щекам. Он очнулся и
нежно смотрел на нее, - приласкать ее у него не было силы. Я решил, что
пора прогнать из камеры посторонних; я велел выйти всем, кроме жены
заключенного. Затем я сказал:
обвиняют; как смотрят другие, я уже знаю.
- так по крайней мере мне показалось - моему предложению. Я продолжал:
захочешь. Он перенес такие муки! И все ради меня, ради _меня_! А я не в
силах вынести его мучений. Как хотела бы я, чтобы он умер скорой, легкой
смертью! Но мук твоих, мой Гуго, я вытерпеть не могу!
смерти мужа? Я не вполне понимал, что происходит. Но Гуго перебил ее:
смерти обреку на голод тех, кого люблю! Я думал, ты меня знаешь лучше.
Ты...
страдания. Он молчит, он не хочет сознаться! А я так обрадовалась бы, если
бы он умер скорой смертью...
кинулась ко мне, крича:
короля Артура - золото!
Отчего же ты сомневался во мне прежде?
не сознавался; это доказывает, что тебе не в чем сознаваться...
умоляла сознаться?
крова!
имущество осужденного, разоряя его жену и сирот. Можно замучить тебя до
смерти, но, если ты не сознаешься, нельзя обокрасть твою жену и твоего
ребенка. Ты был стоек, как настоящий мужчина; а ты, настоящая жена и
настоящая женщина, готова была купить его избавление от мук ценою
собственной голодной смерти... Да, женщины способны на самопожертвование.
Я вас обоих возьму в свою колонию; вам там понравится; это Фабрика, где я
превращаю незрячие и тупые автоматы _в людей_.
18. В ТЕМНИЦАХ КОРОЛЕВЫ
хотелось вздернуть на дыбу палача: не за то, что он был хороший, усердно
мучивший чиновник, - ибо не мог же я поставить ему в вину, что он
добросовестно выполнял свои обязанности, - а за то, что он беспричинно бил
и всячески обижал жену узника. Мне рассказали про это попы, горячо требуя
наказания палача. Попы - неприятнейшая порода, но иногда они выказывали
себя с хорошей стороны. Я имею в виду некоторые случаи, доказывающие, что
не все попы были мошенниками и себялюбцами и что многие из них, особенно
те, которые сами жили одной жизнью с народом, искренне, бесхитростно и
набожно старались облегчить страдания и горести людей. Это сильно меня
огорчало, но я не мог ничего изменить и потому мало над этим задумывался;
я не имею обыкновения размышлять о вещах, которые не в силах изменить. Мне
это не очень нравилось, потому что привязывало народ к господствующей
церкви. Что говорить, без религии пока не обойдешься, но мне больше
нравится, когда церковь разделена на сорок независимых враждующих сект,
как было в Соединенных Штатах в мое время. Концентрация власти в
политической организации всегда нехороша, а господствующая церковь -
организация политическая: она создана ради политических целей; она
выпестована и раскормлена ради них; она враг свободы, а то добро, которое
она делает, она делала бы еще лучше, если бы была разделена на много сект.
Быть может, я и не прав, но таково мое мнение. Я, конечно, всего только
человек, всего один человек, и мое мнение стоит не больше, чем мнение
папы, но и не меньше.
справедливую жалобу попов. Он заслужил наказание, и я, сняв его с