любом рассудочном построении, сколь бы мрачным и зловещим оно ни было,
обязательно есть элемент опьянения - хотя бы собственной рассудочностью. А
хмель всегда один и тот же, от чего бы ни пьянел человек...
никак не мог понять, что заставляет мою спутницу оставаться со мной.
Почему решилась она оскверниться (я специально употребляю это страшное
слово) общением со мной. Существует, наверное, в мире пассивность,
исполненная нежности и застенчивости, но соседка Касиваги просто сидела и
равнодушно наблюдала, как мои пальцы скользят по ее пухлым ручкам - словно
мухи по лицу спящего.
пробудили во мне желание. Я столько мечтал о подобной минуте, но теперь
ощущения реальности не возникало, желание жило само по себе, мчалось по
своей собственной траектории. Хаотичный и разобщенный мир ничуть не
изменился: плыли в небе белые облака, шелестели ветви бамбука, по листику
ириса натужно карабкалась божья коровка...
сидевшую рядом девушку воедино. Именно здесь была жизнь. Стоило мне
разрушить последнее препятствие, и путь стал бы свободным. Если я упущу
предоставленный шанс, жизнь никогда больше не дастся мне в руки. В памяти
вновь возникли бесчисленные унижения, перенесенные мной, когда в горле
сбивались и застревали слова. Я должен был что-то сейчас сказать, пусть
даже заикаясь, обязан был заявить на жизнь свои права. Я вновь услышал
грубый, жестокий голос Касиваги, приказывавший:
рука скользнула под платье девушки.
сооружение, исполненное глубокого достоинства. Сверкнула облезшая
позолота, напоминание о днях былого великолепия.
одновременно далекий и близкий, родной и бесконечно чужой.
сначала он был мал, словно изображение на миниатюре, но постепенно
становился все больше и больше, пока, наконец, не заполнил собой весь мир
без остатка, все его углы и закоулки.
выставленном в первом ярусе Кинкакудзи. Бескрайнюю вселенную огласила одна
мощная мелодия, и в этой музыке заключался смысл всего мироздания. Храм,
временами изгонявший меня прочь, обрывавший все связи, теперь принял меня
в свои стены, прикрыл и поглотил.
крошечной и далекой. Храм отверг ее, а значит, была отвергнута и жизнь,
что так влекла меня. Как мог я тянуться руками к жизни, когда весь мой мир
наполняло Прекрасное? Оно имело право требовать, чтобы я отрекся от всего
остального. Невозможно касаться одной рукой вечности, другой - суетной
повседневности. В чем смысл действий, посвящаемых сиюминутной жизни?
Поклясться в верности избранному мгновению и заставить его остановиться.
Если так, то Золотому Храму это было прекрасно известно, ибо он, на миг
отменив изгнание, на которое сам же меня обрек, явился в такое мгновение
моему взору и открыл мне тщету тоски по жизни. В суете каждодневного бытия
нас пьянит мгновение, обернувшееся вечностью, Храм же показал мне всю
ничтожность этого превращения по сравнению с вечностью, сжатой в одно
мгновение. Именно тогда вечное существование Прекрасного заслоняет и
отравляет нашу жизнь. Чего стоит рядом с этим мимолетная красота, которую
жизнь позволяет увидеть нам краешком глаза? Под действием этого яда земная
красота меркнет и рассыпается в прах, да и сама жизнь предстает перед
нашим взглядом в безжалостном бело-коричневом свете разрушения...
Храма как не бывало. Да и откуда ему было здесь взяться, этому
архитектурному сооружению, находящемуся далеко на северовостоке отсюда?
Явившееся мне видение, будто Кинкакудзи принял и защитил меня, растаяло
как дым. Я лежал на холме, в парке Камэяма, среди травы, цветов, глухого
жужжания насекомых, а рядом со мной непристойно раскинулась чужая девушка.
повернулась ко мне спиной и достала из сумочки зеркальце. Она не сказала
мне ни слова, но презрение ее было безгранично, оно вонзилось прямо в мою
кожу, словно репейник, что липнет осенью к одежде.
на ирисы. Мы поспешно поднялись и побежали по дорожке к беседке.
которой тот майский день оставил столь тяжкий осадок в моей душе. Вечером,
перед самым "открытием подушки", на имя настоятеля пришла телеграмма из
Токио, и ее содержание моментально стало известно всем обитателям храма.
несчастного случая; подробности мы узнали позднее.
и там выпил вина, к чему был совершенно не приучен. На обратном пути,
возле самой станции, его на перекрестке сбил грузовик. Цурукава сильно
ударился головой и скончался на месте.
послать телеграмму в храм Рокуондзи.
сдержать слез. Смерть Цурукава была в моей жизни событием куда более
значительным, чем смерть отца. Хоть, сблизившись с Касиваги, я и отдалился
от прежнего товарища, теперь, лишившись его, я понял, что с этой потерей
оборвалась единственная нить, связывавшая меня с миром светлого и ясного
дня. Я рыдал, оплакивая навек утраченные свет, день, лето...
соболезнование семье погибшего друга. Учитель выдавал мне на карманные
расходы пятьсот иен в месяц. У матери и гроша за душой не было - раза два
в год она посылала мне по двести-триста иен, вот и все. Она и к дяде-то на
житье подалась только потому, что, расплатившись с долгами покойного отца,
не могла прожить на жалкую префектуральную пенсию и те несчастные пятьсот
иен, которые выплачивали ей ежемесячно прихожане.
на его похоронах - как я могу уверить свое сердце в том, что моего друга
больше нет? Как сияла тогда белоснежная рубаха Цурукава, что обтягивала
трясущийся от смеха живот, весь в пятнах тени и солнца! Кто бы мог
представить, что тело и дух, предназначенные, нет, специально созданные
для яркого света, поглотит мрак могилы? Ни малейшего знака, намекающего на
возможность преждевременной кончины, в Цурукава не было; казалось, ему
неведомы ни тревога, ни горе. Смерть просто не могла иметь с ним ничего
общего! Может быть, именно поэтому так внезапно оборвалась его жизнь? Чем
чище выведенная порода, тем меньше сопротивляемость болезням. Так, может,
и Цурукава, состоявший из одних лишь чистейших частиц, не обладал защитой
против смерти? Если моя догадка верна, то мне обеспечено исключительное
долголетие, будь оно проклято.
загадкой, и с гибелью моего приятеля загадка эта стала еще более
устрашающей. Грузовик на бешеной скорости наехал на прозрачный мир, словно
на стену из тончайшего невидимого глазу стекла, и она рассыпалась на
мелкие осколки. То, что Цурукава умер не от болезни, прекрасно вписывалось
в эту аллегорию; смерть в результате несчастного случая, чистейшая из всех
смертей, подходила к непревзойденной по чистоте жизненной конструкции
моего приятеля наилучшим образом. Один удар, одно-единственное мгновенное
прикосновение - и жизнь обернулась смертью.
способом мог этот необычный, лишенный тени юноша встретиться со своей
тенью и своей смертью.
чувства, и я уверен, что в их основе лежало не ложное, приукрашенное
восприятие жизни. Ясная душа моего друга, не принадлежавшая этой жизни,
обладала великой и гибкой силой, которая определяла все его мысли и
поступки. Было нечто бесконечно надежное в той уверенности, с которой он
переводил мои темные думы и чувства на свой светлый язык. Мое черное и его
белое настолько соответствовали друг другу, являли собой такую точную
аналогию, что временами у меня закрадывалось подозрение: не может быть,
чтобы Цурукава иногда не проникал в тайники моей души. Я ошибался! Его
душевное устройство было столь незамутненным, чистым и однозначным, что
породило уникальную систему, по сложности и аккуратности своей почти не
уступающую системе зла.
поддерживало тело, не ведавшее усталости. Цурукава мчался по жизни вперед
на полной скорости. И в это тело врезался грузовик.
располагавших к себе людей, я вновь задумался о магии видимой части
человеческого тела. Как это странно, что внешняя форма одним своим видом
может оказывать на других столь сильное влияние, думал я. Душе стоит
многому поучиться у тела, чтобы обрести такую простую и действенную силу
очевидности. Меня учили, что суть дзэнбуддизма - в мире чистой духовности,
в отсутствии всякой формы.
очертаний, ни границ. Но для того, чтобы разглядеть нечто, лишенное формы,
надо, наверное, обладать сверхтонкой восприимчивостью к очарованию,
таящемуся в зримом образе. Разве смог бы человек, неспособный с
самозабвенной остротой чувствовать прелесть формы, увидеть и познать
отсутствие формы и всяческих границ? Существо, которое, подобно Цурукава,
Акунин Борис
Орловский Гай Юлий
Сертаков Виталий
Посняков Андрей
Флинт Эрик
Рыбаков Вячеслав