еще не вполне определился, но в некоторых проектах явно уже видно
стремление авторов говорить языком простым и ясным. Ведь в самой основе
советской архитектуры заложены принципы простоты, демократичности, ясности
замысла, опирающегося на достижения современной техники. Пышная
тяжеловесность и ложная величественность ей враждебны.
и простой величественности развилась архитектура муссолиниевской Италии. Я
видел в Риме эти грандиозные, напыщенные, полные риторики сооружения.
архитекторов самого невеличественного периода в истории Италии.
Императорский Рим, но осовремененный, стилизованный, втиснутый в рамки
железобетона. Наиболее характерный пример - ансамбль Всемирной выставки в
Риме (которой, правда, так и не суждено было открыться). Архитектурным
центром ее является громадный белый параллелепипед, каждый этаж которого
состоит из сквозной аркады. Этажей шесть, в каждом из них со всех четырех
сторон тридцать шесть арок, в каждой из них должно было быть по скульптуре
- итого двести шестнадцать арок, двести шестнадцать скульптур. Все
скульптуры поставить не успели, но, судя по надписи на этом непонятном
здании, которое, как мне сказали, задумано было как модернизованный
парафраз Колизея, они должны были изображать великих сынов Италии. Надпись
гласит: "Народ поэтов, артистов, героев, святых, мыслителей, ученых,
мореплавателей и переселенцев".
гигантский Форум Муссолини, именуемый теперь нейтрально "форо Олимпико".
Опять та же торжественная симметрия, и мужественная якобы простота
геометрических объемов, и не менее мужественные лаконичные надписи -
только на этот раз не на стенах домов, а выложенные из мрамора у тебя под
ногами: "дуче, дуче, дуче, дуче, дуче..." - через всю аллею от одного
здания к другому, или более чем странные лозунги, вроде: "Чем больше у
тебя врагов, тем ты сильнее". И венец всей этой патетики - гигантские
мраморные скульптуры, растыканные в великом множестве по всему стадиону, -
низколобые атлетические молодцы с могучими челюстями и "устремленными в
будущее", "волевыми" взглядами. Особенно хорош один из них, встречающий
тебя у входа, - десятиметровый, решительно шагающий, с противогазом на
голове, покоритель Абиссинии, нет, не Абиссинии - всего мира...
множество итальянских городов. Особенно обидно, что это коснулось и
площади св.Петра. Удивительный ансамбль ее поражал в свое время, кроме
всего, еще и тем, что ты попадал на просторную, охваченную знаменитой
берниниевской колоннадой площадь, пройдя сквозь замысловатую путаницу
близлежащих кварталов. Контраст узеньких кривых улочек и неожиданно
распахивавшейся пред тобой площади подчеркивал ее величие. Теперь от
набережной Тибра до собора пробита широкая Виа делла Кончиляционе (улица
Примирения - очевидно, государства и церкви), завершенная, кстати, уже
после войны, прямая, широкая, с двумя рядами тяжелых каменных фонарей. С
точки зрения эвакуации многотысячных толп, заполняющих площадь в дни
религиозных празднеств, может быть, это и разумно, с точки же зрения
архитектурной - это бесцеремонное вторжение в художественно законченный
ансамбль, созданный величайшими мастерами Возрождения.
городов, как ни старались архитекторы "имперского" стиля во главе с
Пьячентиной. Сохранившиеся еще кое-где ликторские пучки и топорики на
пустынных плоскостях стен бывших фашистских учреждений только подчеркивают
красоту и изящество старинных площадей и дворцов, которыми так богата
Италия.
послевоенная архитектура тоже далеко не всегда хороша. Когда речь шла о ее
современности, подразумевалось умение выразительно использовать все
неограниченные возможности последних достижений строительной техники. Но
когда эти достижения становятся самоцелью, когда в трех шагах от Палаццо
Реале (королевского дворца) в Турине, памятника архитектуры XVII века,
вырастает двадцатиэтажная башня каких-то конторских учреждений, это -
кощунство, ничуть не меньшее, чем Виа Кончиляционе в Риме. Такое же
страшилище построено и в Милане, на площади Республики, с той только
разницей, что в нем не двадцать, а тридцать этажей. В капиталистическом
мире участки продаются и покупаются, и, если ты его и купил, можешь на нем
строить, что тебе заблагорассудится, плюя с высоты тридцати этажей на все
окружающие тебя дворцы и замки. Хорошо еще, что в Венеции все так тесно
застроено или просто грунт ее островов непригоден для небоскребов, а то
бедной кампанилле на площади Сан-Марко пришлось бы совсем плохо. Повезло и
Флоренции. А ведь мог же найтись какой-нибудь богатый любитель высотных
зданий, который воздвиг бы свою махину где-нибудь возле знаменитого моста
Понте Веккио, благо война позаботилась о том, чтобы расчистить от зданий
берега реки Арно. Но, к счастью, не нашелся, а набережные уже отстроены.
сосуществует с каменными остатками вала Сервия Туллия, которым в этом году
минуло ни больше ни меньше как две тысячи триста лет. Есть даже какая-то
внутренняя гармония в этом соседстве изъеденного временем камня с
белоснежными гранями стен и стеклянными лентами окон нового вокзала.
Авторы его - Лео Калини, Массимо Кастелацци, Васко Фадигати, Эудженио
Монтуори, Ахилле Пинтонелло, Аннибале Вителоцци.
вокзалов, и стадионов, и рынков, и промышленных и конторских сооружений, -
в которых очень ярко выражена современность и которые великолепно
уживаются со своими соседями прошлых веков. Ведь войти в существующий
ансамбль вовсе не значит подражать ему. Надо просто найти свое место и,
обосновавшись на нем, заговорить своим собственным языком, не стараясь
перекричать соседей. А язык этот - логика, экономичность и красота,
рожденная не слепым повторением прошлого, но выражением твоего отношения к
миру, а в данном случае, когда речь идет о Римском вокзале, в первую
очередь умением использовать все то, что дает нам сейчас строительная
техника.
за большую проделанную ими работу и оставим их в покое. Настало время
сводов-оболочек, органического стекла, пластмасс, которое требует
возобновления дружбы архитектора и инженера. Поверим же этой дружбе и не
будем украшать электровозы кружевами.
искупить свою вину, расскажу о вещах более живых.
потому, что обе они какие-то очень уж итальянские.
городок на берегу озера, место многочисленных экскурсий, куда по
воскресеньям, кроме туристов, съезжаются в большом количестве и римляне,
просто так, вырваться из города, отдохнуть, полюбоваться природой,
подышать воздухом.
собой разумеется, говорили по-итальянски - другими словами, я ничего или
почти ничего не понимал из того, что они говорили. Но самые события и
участники их были настолько выразительны, что общий ход происшедшего я
уловил сразу, а позднее мои спутники помогли мне восстановить и словесную
ткань этих событий.
несколько человек из нашей советской колонии - поехали в Альбано. Поехали
на двух машинах. Примерно через час одна из них испортилась. Началась
обычная возня с мотором, поиски пропавшей искры, беганье куда-то за
недостающим инструментом.
вперед. Пошли. Метров через двести натолкнулись на хибарку, почти совсем
скрытую зеленью. Оказалось, что это винный склад, довольно грязный и
неуютный, но всем нам очень понравившийся. Вернее, не он, а само
местоположение его - дорога здесь шла над крутым обрывом, а по другую
сторону заросшей густым кустарником теснины, на еще более крутом
каменистом обрыве, лепился небольшой городишко, названия которого никто из
нас не знал.
брюках и рваной красной майке, сквозь которую пробивалась густая черная
шерсть, а голова была голая, как бильярдный шар, - долго выяснял, какое
вино нам нужно, потом принес его в двух больших, стеклянных кувшинах. Тут
же возился с велосипедом долговязый парень с бельмом на глазу. Хозяин
что-то ему крикнул, парень оторвался от велосипеда, скрылся в складе и
через минуту вышел, неся четыре стакана, которые старательно вытирал
собственной рубашкой.
кисленькое вино, любовались пейзажем - каменистым обрывом, громоздящимися
друг на друга домиками с черепичными крышами и обязательной над всем этим
колокольней. Парень возился со своим велосипедом. Хозяин куда-то исчез.
Было тихо и мирно, только цикады без умолку звенели, совсем как у нас в
Крыму.
ярко-красном мотороллере солдат. Еще издали завидев его, долговязый парень
бросил свой велосипед и поспешно скрылся в сарае.
сигарет и, усевшись на бочке невдалеке от нас, закурил. Это был красивый,
статный парень, очень смуглый, в кокетливо сдвинутой на затылок красной
берсальерской феске с длинной синей кисточкой, небрежно переброшенной