Несколько секунд мы молча стояли, прислушиваясь. Потом взялись за лопаты.
Одновременно воткнули их в землю, нажали ногой.
большие зеленые глаза. Над ними торчали... рожки! А потом (даже теперь я не
могу спокойно это вспоминать) оттуда донесся нечеловеческий, душераздирающий
крик... Такого крика я не слышал никогда в жизни.
уж точно.
должно быть, не знала наша Васюковка за всю свою многовековую историю. Мы
влетели во двор к Яве (он был ближе) и, заперев калитку, подперли ее
поленом.
прижавшись с обеих сторон к здоровенной овчарке Рябке. Это была такая злющая
псина, что могла самого черта загрызть. И как ни убеждали мы себя утром, что
мы олухи, что это был самый обыкновенный кот, что как раз коты иногда и
кричат так истошно, о новом ночном походе не могло быть и речи. Мы тайком
позабирали с кладбища свои лопаты и никому ни слова не сказали о нашем
приключении.
распалась сама собой. Мы с Явой смастерили из старого трехколесного
велосипеда ледовый самокат, и утраченный авторитет вернулся к нам снова.
ночью на кладбище. Ты должен стать летчиком, и тебе совсем ни к чему, чтоб
ты начал дергаться и заикаться от страха. Пусть враги твои туда ходят. Пусть
они дергаются и заикаются".
полна пазуха мокрого, скользкого, холодного страха, я говорю себе: "Нужно
идти, Павлуша. Если б это нужно было тебе самому, ты бы ни за что не пошел.
Но тут дело, ты знаешь, сложное. И ты пойдешь. Потому что должен вернуть
часы хозяину любой ценой".
самом.
закрыты, мы точно знаем, что они еще не спят. Потому что тихо. А когда они
заснут, мы сразу услышим. Да и не только мы: в соседнем доме услышат, ведь
окна открыты. Вы не думайте, я очень уважаю дядю и тетю. Они хорошие, добрые
и сердечные люди. Дядя передовик производства (на Доске почета висит) и,
кроме того, мастер спорта. А тетя такие коржики печет - умереть можно от
удовольствия! Но что поделаешь, если они... Ш-ш! Стойте!
Хррря-а-а... Хр-хр-хр-пфу-у-у...
уж храпят дядя с тетей, ну и храпят! Если бы кто устроил соревнования в этом
деле, они наверняка бы стали чемпионами мира!
привязываем к перилам. Только не думайте, что это мы для какой-то романтики.
Боже сохрани! Просто мы вынуждены спуститься с балкона по веревке, потому
что в двери выйти невозможно - некому за нами запереть.
веревке понавязали, чтоб легче было.
самого дома. Там мелькают фигуры и слышится музыка - наверно, справляют
новоселье (прошла только неделя, как дядя с тетей переехали в этот новый дом
у Печерского моста). И оттого, что где-то рядом люди не спят, а веселятся,
ночное наше путешествие кажется мне уже не таким страшным и необычным.
стартовый пистолет дяди. После долгих раздумий и колебаний мы решили его
все-таки взять на всякий случай. Но раз уж мы твердо решили быть всегда
честными, то написали дяде письмо и положили его вместо пистолета,
нужен! Мы идем на серьезную операцию. Может, и не вернемся. Тогда ищите наши
тела в подземельях Лавры. Иначе мы не могли. Дело идет о нашей чести. Мы
обязательно должны вернуть одному человеку его вещь. Мы не хотим, чтоб нас
считали ворами.
идти. И так не хочется отдаляться от этих окон освещенных, от музыки их
веселой. Но нужно спешить!
большей, чем днем, помчал по улицам, все время тренькая на ходу, как будто
со страху. Сошли мы на площади Славы - там, где вечный огонь и могила
Неизвестного солдата. И пешком направились к Лавре. Пересекли знакомый
Валькин двор, (Знала бы она, что мы сейчас тут! Храпит себе, десятый сон
видит!)
начали спускаться к церкви Рождества Богородицы. В груди стучало все сильнее
и сильнее. И что это за свойство такое у темноты - каждый кустик населять
ужасными, странными существами, которые шевелятся там, готовые вот-вот
кинуться на вас. Даже места, днем веселые и светлые, кажутся ночью страшными
и зловещими. А что уж говорить о кладбищах, церквах, подземельях, куда и
днем-то не очень весело заходить.
Раз... Другой... Третий... Мы остановились, вглядываясь в зловещую темноту.
Было такое чувство, что колокол забивает нам в сердце какие-то ледяные
гвозди. Бомм!.. Бомм!.. Бомм!..
тише, почти беззвучно - будто хотели, чтобы не услышал тот, кто подстерегал
нас за каждым кустом. По спине и затылку бежали мурашки, словно чьи-то руки
тянулись к нам из темноты и щекотали сзади. Я старался не оглядываться,
чтобы вдруг не увидеть зеленые глаза.
метнулся и вскрикнул. Мы присели, затаились, втянули головы в плечи. И я так
стиснул пистолет, что чуть не выстрелил. Хорошо, что спусковой механизм у
этого стартового рассчитан на спортсменов и очень тугой, а то я наверняка
бабахнул бы с перепугу у себя в кармане. Пропали бы тогда мои новые
шевиотовые брюки.
друзей", - решили мы, подняли головы и расправили плечи.
печатая шаг, и смеяться..." Но мои ноги не слушались, и на плоских камнях
сводчатого подворья "Звонницы на Дальних пещерах" пошли опять по-кошачьи -
тихо и беззвучно. А смех так глубоко застрял у меня внутри, что даже сам я
его не услышал. Зато я услышал другое. Из-за надгробия на могиле генерала
Кайсарова вдруг донесся приглушенный голос:
Просто не смогли выйти из дому. Точно... Голос был знакомый, но не Будкин.
каменной глыбой появились три головы.
показалось, не то разочарование, не то недовольство - будто он ждал кого-то
другого.
заметили еще во время драки, и высокий, худощавый малый в черной маске -
должно быть, "чувак".
таком месте, производит нехорошее впечатление. "Да, приходится вздрагивать
чуть не каждую минуту. Если дальше так пойдет, то я буду непрерывно
дергаться и дрожать как в лихорадке. Нужно взять себя в руки", - подумал я.
Но брать себя в руки было не так-то просто - не давался я себе в руки!
"динамический", что я когда-то подарил Яве, сломался, а "батареечного" мы
как-то по глупости не достали и у дяди дома не было (вот если б знать, что у
нас будут такие ночные приключения!). На всякий случай взяли мы коробку
спичек. Да разве сравнишь спички с фонариком!
был даже рад тому, что у нас нет фонариков.