правда, что с ними я лучше себя чувствую. На что товарищ Бернштейн сказал
Капелюхе, что раз революции это не вредит, пусть носит свои шары.
был предупредить руководство обо всем, что кажется ему подозрительным и
губительным для нашего дела, но что как работника и товарища он уважает меня
и ценит. Но он предполагал, что эти мои шары, которые я однажды вводила
прямо при нем, надеясь шокировать его, что, мол, эти шары являются признаком
буржуазного разложения. И он рад, что ошибся.
мне рамки моей работы, что я - новая модель свободной коммунистической
женщины, которая не стесняется вопросов пола.
Жили мы тогда в городской слободе. Я, кстати, рано начала интересоваться
половыми вопросами. Подсматривала, как отец с матерью делают супружеские
дела. Я была длинная, голенастая девочка, ловила мальчиков и девочек чуть
помладше меня и водила в кусты под речкой, заставляла их снимать одежду и
показывать мне свои "игрушки". Я ходила по улицам и зачарованной смотрела на
случку собак и быка с коровой, представляя, как красный и блестящий орган
животного мог бы входить в меня.
прекрасный день меня изнасиловал пьяный отец. После того случая я начала
ходить к студентам. Они, в перерывах между случками, приобщили меня к
революции. Я начала потихоньку понимать, кто виноват в моем несчастном
положении. Я стала читать книги, самообразовываться. Пошла работать,
училась.
подкачало.
подбила всех заниматься освобождением тела. В принципе, это было не так уж
сложно, но в первое время, конечно, пришлось самой при всех раздеваться и
удовлетворять себя свечкой.
меня возбуждают и, разгорячившись на какой-нибудь пафосной ноте, я порой
кончала. Если кто приходил посторонний, он сначала ничего не мог понять.
Многие думали, что мне плохо. Однажды офицерик этот, Дима привел своего
приятеля, так тот чуть не кинулся меня ловить: думал, падаю в обморок.
Симпатичный был молодой человек, благородной внешности. Такие добровольцами
на германскую уходили и сейчас против нас воюют. Благородные... С
удовольствием бы его сейчас завалила, использовала, истерзала - теперь я
могу делать это красиво и с выдумкой.
иметь сношения мы не могли, он торопился. Боря - легендарная личность, у нас
его уважают. Сам Бернштейн знает его лет семь, еще с довоенных времен.
к нам. Кстати, Боря тоже считает, что внутренняя работа ЧК по выявлению
контры должна быть отделена от разведывательной работы, а последняя может
быть даже отдана какому-то другому учреждению. А то валим в кучу.
вспоминаю его толстую, трясущуюся рожу, внутренне смеюсь. Я ведь ради
развлечения взяла над ним власть, сделала его моим карманным человеком, а
зато как теперь пригождается! И раньше пригождался. Эх, если бы еще гонцы,
что ходят за линию фронта не гибли бы на передовой. Это совсем не нужно.
Если бы нам быструю связь, типа телеграфной! Бернштейн говорит, что на
военном флоте, на кораблях есть такая связь без проводов. Ну, ничего, все у
нас будет.
небольшое половое дело. Капелюхина заставила зубами вытаскивать из меня шары
за медную цепочку. Я для разнообразия ушла в пассивную роль, и они
отделывали меня как хотели.
действительно надо подлечиться? А то сил мало, а работать приходится много.
В городе действует белое подполье, мне кажется. Надо будет напомнить
Бернштейну взять заложников побольше - попов всяких и так далее. На всякий
случай. Если будет теракт какой-нибудь или саботаж, безжалостно расстрелять
всех заложников и набрать новых.
ураган. Наверное, это от осени. Не люблю это время года. Осенью у меня
всегда упадок сил. Дрянное, дрянное время. Осенью погибла моя
бабка-колдунья.
приводил на сходку Димка. Я тогда на нем славно попрыгала. Еще пара встреч,
и он был бы мой, я бы его согнула, смяла, я чувствовала это тогда. Он был
слаб и мягок, этот эмоциональный интеллигентишка. Ему никогда не справиться
со мной, не уйти бы от меня, не обхитрить, если война не закалила его. Ели
он вообще жив еще. Во сне он был в погонах штабс-капитана и кричал мне:
"Ведьма! Я тебя проткну осиновым колом!"
чтобы вдеть туда золотые сережки в виде колечек. Соглашусь. Я видела такие в
Москве. К нам на сходку однажды пришла какая-то немецкая баронесса. Кто же
это ее привел?.. Так меня поразило, что у нее в сосках и между ног были
продеты золотые колечки. Это было очень красиво. Наши возбудились страшно, и
весь вечер и полночи все скакали вокруг баронессы, забыв про наших девушек.
А она - Гертруда, кажется, ее звали, - периодически поддергивала себя за
колечки на груди, вытягивая соски. Это был ее способ возбуждения. Я уже
тогда знала: когда-нибудь и я захочу того же - с болью оттягивать себе
соски, получая острейшее наслаждение.
боль должна быть терпимой, как острая приправа к блюду. Именно как приправа.
Чистую же приправу есть невозможно, лишь вместе с блюдом. Но это моя боль.
Чужая же боль может быть беспредельной и только возбуждает мои инстинкты.
перевербована нашей разведкой. И еще кое-что подкинем.
сдала. Например.
Как-нибудь расскажу. Давай-ка лучше подумаем, как нам ее подставить. У меня
есть одна идея. Как фамилия резервного, которого ты с Боровым послал? Ну, со
шрамом от пивной кружки...
x x x
всей этой гонки за призраком. И вот призрак пойман. Осталась текучка. Но это
привычное дело. Главная напруга спала.
превосходного рукопожатия, заглянули в ресторан отметить нашу маленькую
победу в этой большой войне.
Алейникове, о Даше, о последней осени, о желтых листьях под маленькой
ножкой. Если бы не спадающее напряжение последних дней, не анисовая водка,
которой, как и вином славится у нас Хмельницкий, я бы, конечно, никогда не
поделился тем, что привык изливать только на страницы дневника. Я
выплеснулся весь и опустошился.
не напомнил мне о моих откровениях.
при каких обстоятельствах не стал бы выворачивать себя наизнанку.
мадам Желябовой. А куда еще?"
x x x
бритую?
сильно пьян, Олег?