Товарищ Ознобишин предоставляет слово, и один из тысячи Степанов
Кузьмичей пересказывает ребятам доклад Ленина на съезде партии, которому не
минуло еще двух месяцев. Поднимает детей к вершинам политической мысли, хотя
и сам еще не достиг ее высоты... Строение Красной Армии. Рабочее управление
промышленностью. Продовольственный вопрос. Образование комитетов бедноты.
Гражданская война с кулаками...
Кружит вокруг да около. Все, что перечисляет он, это, конечно, главное,
но и неглавное. Никак ему не удается ухватить стержневую ленинскую мысль,
которая надолго, очень надолго определит стратегию Коммунистической партии.
Месяцем позже прочтет ленинскую речь Славушка и тоже не поймет, поймет
позже...
"...я оглядывался на прошлое только с точки зрения того, что
понадобится завтра или послезавтра для нашей политики. Главный урок - быть
чрезвычайно осторожным в нашем отношении к среднему крестьянству и к мелкой
буржуазии. Этого требует опыт прошлого, это пережито на примере Бреста. От
нас потребуется частая перемена линии поведения, что для поверхностного
наблюдателя может показаться странным и непонятным. "Как это, - скажет он, -
вчера мы давали обещания мелкой буржуазии, а сегодня Дзержинский объявляет,
что левые эсеры и меньшевики будут поставлены к стене. Какое
противоречие!.." Да, противоречие. Но противоречиво поведение самой
мелкобуржуазной демократии, которая не знает, где ей сесть, пробует усесться
между двух стульев, перескакивает с одного на другой и падает то направо, то
налево. Мы переменили по отношению к ней свою тактику, и всякий раз, когда
она поворачивается к нам, мы говорим ей: "Милости просим". Мы нисколько не
хотим экспроприировать среднее крестьянство, мы вовсе не желаем употреблять
насилие по отношению к мелкобуржуазной демократии. Мы ей говорим: "Вы
несерьезный враг. Наш враг - буржуазия. Но если вы выступаете вместе с ней,
тогда мы принуждены применить и к вам меры пролетарской диктатуры".
Поймет позже, а сейчас мальчик всматривается в Быстрова и слушает,
слушает...
Странное у Степана Кузьмича лицо. Иногда оно кажется высеченным из
камня, иногда расплывчато, как туман, глаза то голубые, то железные, его
можно любить или ненавидеть, но безразлично относиться к нему нельзя.
Такова, вероятно, и революция. К ней нельзя безразлично...
- А теперь рассказывайте, - заканчивает Быстров. - Что думаете делать.
Вот хоть ты! - Пальцем тычет в паренька, который согласно кивал ему во время
выступления. - Вернешься вот ты с этого собрания, с чего начнешь?
Паренек поднимается, должно быть, он ровесник Славушке, хоть и повыше
ростом, и пошире в плечах, но детскости в нем больше, чем в товарище
Ознобишине.
- Мы насчет карандашей. Бумаги для рисования и карандашей. Простые
есть, а рисовальных нет...
- Откуда ты?
- Из Козловки.
- Варвары Павловны наказ? - догадывается Степан Кузьмич и объясняет,
чтоб поняли другие: - Такая уж там учительница, обучает искусствам.
Баронесса! - Но не насмешливо, даже ласково. Испытующе смотрит на паренька:
- А хлеба у вас в Козловке много припрятано?
Испуганные глаза убегают.
- Я же говорил: хлеб и кулаки. Кто понял?
- А вы приезжайте к нам в Критово, - дерзко вдруг говорит Саплин. -
Покажем.
- Как твоя фамилия?
- Саплин.
- Ах, это ты и есть Саплин? Слышал! Что ж, приедем.
- Побоитесь, - еще более дерзко говорит Саплин.
- Не тебя ли? - Быстров усмехается. - Далеко пойдешь!
Саплин порывается сказать еще что-то, Славушка перебивает его на
полуслове:
- Степан Кузьмич, послушайте лучше Соснякова. Он чего-то против.
- Против чего?
- Против коммунизма.
- Покажи, покажи мне его, где этот смельчак прячется?
- А он не прячется, он перед вами.
Сосняков кривит губы, пожимает плечами, идет к карте, где сидел
вначале, роется в своей торбе, вытягивает тетрадь в синей обложке и
возвращается к столу.
- Ты что - хромой?
Если он против коммунизма, можно его не щадить.
- Не хромее вас! Я не против коммунизма. Только неправильно называть
всех подряд коммунистической молодежью. Не согласны мы...
Саплин не усидел, вмешался:
- Ты от себя говори, а не от всех.
- А я не от себя говорю.
Тут и Ознобишин не удержался:
- А от кого же?
- От бедняков Корсунского и Рагозина. - Сосняков с неприязнью взглянул
на Славушку. - А вот от кого ты... - Не договорил, раскрутил тетрадку. -
Нельзя всех стричь под одну гребенку. Вот этот, например... - Указал на
своего односельчанина, того самого растерянного парня, который показался
Славушке Иванушкой-дурачком. - Толька Жильцов. Его отец каждое лето по три
работника держит. Какой ему коммунизм?! Разослали бумажку, прислать
представителей... Вот сельсовет и прислал: меня от бедняков, а его от
кулаков. Объединять молодежь надо по классовому признаку... - Он опять с
подозрением взглянул на Ознобишина. - Сам-то ты от кого? Уж больно
чистенький...
- От волкомпарта, вот от кого, - вмешался Быстров. - Выполняет
поручение волкомпарта.
- Вот я вам сейчас и зачту, - продолжал Сосняков, раскрыв тетрадь, не
обращая внимания на Быстрова. - Я составил список. У нас в Корсунском и
Рагозине двести восемьдесят три хозяйства. Шестьдесят восемь бедняцких,
безлошадных, тридцать семь кулацких, которые держат батраков, а остальные и
туда и сюда. Так кому же идти в коммунизм? И тем, кто без лошадей, и тем, у
кого батраки? Как бы те, с конями, не обогнали безлошадных!
Быстров сам из Рагозина, что-то не примечал там Соснякова, должно быть,
мал был, крутился под ногами, а вот вырос и дело говорит, вот кого в
командиры, но и Ознобишина жаль, один позлей, другой поначитанней, этот
только вынырнул, а Славушка - находка Быстрова, поставили парня на пост и
пусть стоит, но и Сосняковым нельзя пренебречь.
- Что же ты предлагаешь?
- Выбрать по деревням комитеты бедноты из молодежи.
- Загнул! Мы скоро все комбеды ликвидируем. Укрепим Советскую власть и
ликвидируем...
Сосняков, кажется, и Быстрова взял под подозрение, но на молодежных
комбедах не настаивал, только добавил, что к учителям тоже следует
присмотреться, не все идут в ногу, есть такие, что шаг вперед, а два в
сторону.
"В чем-то Сосняков прав, - думал Быстров, - тону я в повседневных
делах, те же комбеды, тяжбы из-за земли, продразверстка, дезертиры, ребята
здесь тоже на первый взгляд симпатичные, а ведь подастся кто-нибудь в
дезертиры..."
Высказывались и о карандашах, и о дезертирах, и Быстров даже
Иванушку-дурачка вызвал на разговор.
- Ты Жильцова Василия Созонтыча сын? Много вам земли нарезали в этом
году? Работников-то собираетесь брать?
- Сколько всем, столько и нам. Ныне работники знаете почем? Папаня
теперь на мне ездит...
Резолюцию составляли сообща, перечислили все задачи Советской власти,
выполнить - и наступит коммунизм.
- Теперь записывай, - подсказал Быстров. - Желающих вступить в Союз
коммунистической молодежи.
Славушка повторил с подъемом:
- Кто желает вступить в Союз коммунистической молодежи?
Тут-то и осечка, смельчаков не шибко много, да еще Сосняков с
пристрастием допрашивал каждого: кто твой отец, сколько коров да лошадей и
какой у семьи достаток...
Записалось всего восемь человек, даже до десятка не дотянули.
Славушка еще раз пересчитал фамилии, вздохнул, - надеялся, что от
охотников отбою не будет, - и посмотрел на Быстрова: что дальше?
- По домам, - сказал тот. - Отпускай всех по домам, а кто записался,
пусть останется. Лиха беда начало. Москва тоже не сразу построилась. Год-два
- все придут к нам...
Сказал, надо выбрать комитет.
Выбрали Ознобишина, Соснякова, Саплина, Терешкина, великовозрастного
парня, тоже ученика Успенской школы, и Елфимова из Семичастной - деревни,
расположенной в полуверсте от Успенского. Выбрали председателя волкома.
- Волкомпарт рекомендует товарища Ознобишина...
Саплина назначили инспектором по охране труда.
- Сам батрак, - предложил Быстров. - Знает, что к чему.
Соснякову поручили заведовать культурой.
Вышли из школы скопом, торопились в исполком. Быстров обещал выдать
всем по мандату.
- Чтоб были по всей форме!
13
Прасковью Егоровну поразил второй удар.
Утром Нюрка пришла помочь одеться, а старуха ни ногой, ни рукой.
- М-мы, м-мы...
Николаев Андрей
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Ильин Андрей
Курылев Олег
Орлов Алекс