Чтение 22–й страницы книги ~Свидание в Самарре~

сказала она.

- Какие, например?

- Женской школы.

- Ерунда. В случае если ученица в течение учебного года регулярно
пропускает занятия или внеклассные мероприятия, следует представить
справку от семейного врача на имя школьной сестры...

- Хватит, - сказала она. Она была смущена и рассердилась на себя. Сидит
и болтает о самом сокровенном с мужчиной, которого она в действительности
не знает. Второй раз за этот вечер он оказался для нее "первым": он первым
увидел ее раздетой (она имела серьезные и небезосновательные подозрения по
поводу того, насколько непрозрачными были ее панталоны) и с ним первым она
заговорила про "это". Она ненавидела все эвфемизмы, которые были в ходу, и
вспоминала обычно принятый в терминологии Брин-Мора: "освобождена от
занятий спортом".

Он вновь обнял ее и приблизил свое лицо к ее лицу. Он решил, что она
сердится на него, и на мгновенье он действительно был ей безразличен. Но
потом она прижалась к его плечу, протянула губы для поцелуя и откинулась
на спинку сиденья. Он спустил с ее плеч бретельки платья и принялся
целовать ее грудь, а она гладила его по голове. Она спокойно ждала, как он
поступит дальше, догадываясь, что будет, и приготовилась не
сопротивляться. Но она ошиблась. Внезапно он натянул бретельки обратно ей
на плечи. Дыхание у него стало ровнее и глубже, как у бегуна, закончившего
дистанцию несколько минут назад.

- У тебя еще не было мужчины? - спросил он.

- Нет, - ответила она.

- Правда? Прошу тебя, не лги.

- Правда.

- Ты любишь меня? - спросил он.

- Мне кажется, да.

- Сколько тебе лет? - спросил он.

- Двадцать пять. Двадцать шестой. Нет, уже двадцать шесть.

- Значит, ты решила, пока не выйдешь замуж, ни с кем не спать? Поэтому
у тебя никого и не было?

- Наверное, - ответила она. - Не знаю. - И, прикусив нижнюю губу,
добавила: - У меня ничего подобного еще не было.

Она обвила его шею руками. Он целовал ее.

- Хочешь ли ты выйти за меня замуж? - спросил он. - Или у тебя есть
кто-нибудь?

- Нет, по-настоящему нет.

- Так ты согласна?

- Да, - ответила она. - Но ведь ты не собираешься объявлять о нашей
помолвке прямо сейчас?

- Нет. Нам, наверно, надо вести себя разумно. Отправляйся в это
путешествие, а через два месяца посмотрим, не разлюбила ли ты меня.

- А ты любишь меня? - спросила она. - Ты ведь этого не сказал.

- Я люблю тебя, - ответил он. - И ты первая, кому я это говорю в
течение последних - сейчас тысяча девятьсот двадцать пятый - восьми лет.
Ты мне веришь?

- Пожалуй, - ответила она. - Восемь лет. Значит, с тысяча девятьсот
семнадцатого года. С войны?

- Да.

- А что тогда произошло?

- Она была замужем, - ответил он.

- Вы все еще встречаетесь?

- Последние два года нет. Она сейчас на Филиппинах. Ее муж служит в
армии, и у них трое детей. Все давно кончено.

- Ты женился бы на мне, если бы у меня уже был мужчина?

- Не знаю. Честно, не знаю. Я не поэтому спросил тебя. Я хотел знать,
потому что... Хочешь знать правду?

- Конечно.

- Если бы у тебя уже кто-нибудь был, я предложил бы тебе провести со
мною ночь.

- И тогда ты, вероятно, не предложил бы мне стать твоей женой?

- Возможно. Не знаю. Но сейчас я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж.
Хорошо? Смотри не влюбись там в какого-нибудь француза.

- Не влюблюсь. Я даже жалею, что мне нужно ехать, но понимаю, что это
необходимо. - Она говорила трагическим шепотом.

- Почему?

- По очень простой причине. У меня есть своя теория. Я всегда говорила
себе, что, когда полюблю так, что мне захочется выйти за этого человека
замуж, прежде чем объявлять о помолвке, я стану с ним близка, потом
некоторое время мы будем помолвлены и сразу же поженимся.

- Это означает, что ты ни разу в жизни не была влюблена.

- Нет, вовсе это не так. Не совсем так. Просто я не была влюблена с тех
пор, как приняла это решение. С тех пор, как узнала кое-что про любовь.
Господи! Эти часы правильные?

- Спешат на несколько минут.

- На сколько?

- Не знаю.

- Господи, ты понимаешь, который сейчас час, даже если они спешат на
полчаса? Нам пора возвращаться. Мне ужасно не хочется, но прошу тебя,
милый.

- Хорошо, - согласился он.

На полдороге в город ей на память пришло нечто такое, что заставило ее
ахнуть, съежиться, почувствовать себя глубоко несчастной. Самая беда была
в том, что об атом предстояло сейчас же сказать ему.

- Джо, милый, - начала она.

- Да?

- Я только что вспомнила ужасную вещь. Черт бы все побрал. Ах, если бы
люди...

- В чем дело?

- Мы не сможем встретиться завтра вечером.

- Почему? Что-нибудь уже нельзя отменить?

- Нельзя. Мне следовало предупредить тебя об этом, но я не знала, что
мы... Я хотела... А мы... Из Гиббсвилла приезжают проводить меня.

- Кто? Как его зовут?

- Он не один. С ним...

- Кто? Я его знаю?

- Возможно. Джулиан Инглиш. И с ним Огдены. По-моему, ты их знаешь.

- Фрогги? Конечно. Мы и с Инглишем раза два встречались. Он учится в
колледже, да?

- Нет. Уже кончил.

- А ты в него не влюблена? Нет? Он ведь малый так себе. Жульничает,
когда играет в карты. Увлекается наркотиками.

- Неправда! - воскликнула она. - Ничего подобного. Вот пьет он,
пожалуй, больше, чем следует.

- Неужели ты не понимаешь, что я шучу, дорогая? Я ничего про него не
знаю. Встреть я его, я не уверен, узнал бы я его. Наверное, все же
узнал... Надеюсь, ты не влюблена в него?

- Я влюблена в тебя. Я в самом деле люблю тебя. И поэтому-то мне так
неприятно. Хорошо, если бы ты смог быть с нами завтра, в мой последний
вечер перед отъездом. Но мне кажется, что этого делать не стоит.

- Конечно, не стоит. Мистеру Инглишу может не понравиться.

- Не в этом дело. Я думаю не только о нем. Джин и Фрогги едут из
Гиббсвилла в Нью-Йорк, специально чтобы проводить меня, и мы собирались
как следует кутнуть завтра вечером. Сейчас меня это ничуть не радует, но
отменить их приезд уже поздно.

- Да, черт побери, ты права. Ты исчезаешь как призрак, которого, может,
и вовсе не было.

- Будешь мне писать?

- Ежедневно. Вандомская площадь, четырнадцать.

- Откуда ты знаешь?

- Знаю. Потому что из двух туристических фирм ты должна была выбрать
"Морган-Харджес", а не "Америкэн экспресс". Я буду писать каждый день, а
по субботам телеграфировать. А что я получу взамен? Почтовую открытку,
которую мне было бы стыдно показать собственной матери, шарф от "Либерти"
и, быть может, данхиловскую зажигалку.

Они остановились и купили в аптеке расческу, чтобы она могла войти в
"Коммодор", где остановилась вместе с Либ Мак-Крири и Из Стэннард, ее
соученицами по Брин-Мору, которые отправлялись в путешествие вместе с ней.
Как только автомобиль подъехал к тротуару, ветерок исчез, появилась жара,
все кругом опять стало раздражать, и ей хотелось вернуться к себе в номер
и лечь в ванну. Прощание их было несколько поспешным, и она не испытала
никакого удовольствия, ибо чувствовала, что выглядит как страх божий.

Именно об этом он и упомянул в одном из своих первых писем. Он вынужден
был оставаться в Нью-Йорке, сидеть в жаре, в то время как она наслаждалась
прохладой на борту парохода и чувствовала себя человеком. Ее письма были
пылкими, радостными, ласковыми, полными новой и внезапной любви. Вместе с
ней плыли Николае Мэррей Батлер, Энн Морган, Эдди Кантор, Дженевьев Тобин
и Джозеф И.Уайденер. Слова "интересно, люблю ли я его" были как припев -
так часто она их произносила, - и она то и дело напевала про себя:
"Интересно - интересно".

- Кого? Джо Уайденера? - спрашивала Либ.

- Его тоже зовут Джо.

- Джо Инглиша, который тебя провожал?

- Его зовут Джу. Джу - сокращенно от Джулиан.

- Кого же тогда?

- Ты его не знаешь, - отвечала Кэролайн.

- Нет, знаю. Это тот молодой человек, что привез тебя в отель в жутком
виде.