со странным именем "Снеговалка". А ближе к Псебаю, по ту сторону долины,
дерзко подымались в небо две каменные головы Шаханов. Дикая красота окружала
нас. И молодая ночь.
некоторой долей хвастовства.
горизонта. Белые зубцы вершин сейчас были светлее неба.
насколько мне известно, в горах.
была девчонкой; может быть, бегала вот здесь с толпой визгливых голенастых
сверстниц. Я подобрал другое объяснение:
в военных играх, а то закатывался с ребятами на неделю-другую в горы. Потому
и не виделись.
деревянных перилах. Внизу лизала камни черная вода. Она пела свою вечную,
неразгаданную песню.
надежды голос Дануты помог мне справиться с нарастающей тоской.
впервые встретил и увидел ее, а вечером - свидание. Такое чувство, словно
давно и хорошо знаем друг друга. Как это возникает? Почему?..
сердитесь. Вы верите в судьбу?
буду ждать. И отвечать на них.
и пошли - рука в руке. Данута все ускоряла шаг, торопилась.
полчаса, а мы вон как долго.
ее тетя. На плечах ее был накинут большой теплый платок. Я поздоровался,
назвал себя.
одолеть произношение. Акцент и неправильно сказанные слова сразу выдавали в
ней чешку.
платком. Мы постояли еще немного. Кажется, они очень любили друг друга. Тетя
Эмилия, в сущности, была для Дануты матерью.
остался возле дома один.
какую-нибудь песню. Так высоко взлетела моя душа. Перед сном ко мне вошла
мама.
Мамины глаза повлажнели, она сказала "спокойной ночи" и тихо закрыла за
собой дверь.
одного пассажира на станцию Армавирскую, я столкнулся на улице с Семеном
Чебурновым.
праздничных сапогах офицерского фасона. Наглые глазки его живо обшарили мой
потрепанный костюм, сбитые ботинки. Чебурнов сравнил - и остался доволен.
стать, думал, что Семен скиснет, да? А Семен не из таких. Хотя он и есть
пострадавший от княжеского произволу, но мужик деловой и сухим из воды
как-нибудь выйдет. Ты часы получил? Ну и ладно. Зато я деньгу хорошую вышиб,
обновы вот себе купил, жинке тоже. Дом под железо подвожу. Этот дурачок,
который Сан-Донато, наутро протрезвился и плакал мне в жилетку, пятьдесят
целковых отвалил за обиду. И еще управляющего уговорил, чтоб с должности не
трогал. Вот такое дело получилось. А ты, значит, теперича у нас зубру
хранить собрался? Не завидую, прямо скажу, потому как с Лабазаном непременно
столкнешься, а у него глаз вострый, мушку через прорезь отлично видит. Учти,
как друга предупреждаю. Избегай. Нехай эти зубры сами...
лишь только словоохотливый Семен сделал паузу в длинном своем монологе.
брательником, с Ваняткой, на пару. Наш обход у Белой, забегай как-нибудь,
посидим, чачей побалуемся, мне черкесы иной раз подбрасывают. Добрый
самогон.
поднятой голове. Будто и не перенес унижения, будто даже уважение к себе
прирастил.
Носковы, но безрезультатно. Дом их стоял тихий, окна занавешены. У меня
упало сердце: уж не в Лабинскую ли они уехали? Время до шести тянулось
страшно медленно.
резались в "дурака" - словом, отдыхали перед новой поездкой в горы.
Обрадовались, усадили. Разговор пошел. Я сказал, что завтра уезжаю. А потом
к слову спросил, не случилось ли кому из них оказаться свидетелем трагедии с
бывшим управляющим Охотой Носке и его женой.
приятеля:
Кожевников отвел взгляд, сказал в сторону:
еще не было, хотя они и образца 1891 года, мы ходили со штуцерами. Тяжелые,
неудобные, ствол длиннющий. Носили их через грудь, не так плечо давит. Ну, и
покойник Носке, Франц Францевич, когда в горы ходил, тоже обвешивался через
грудь. Он молодой был, здоровый и отчаянный, все сам да сам норовил.
Дисциплину держал, порядок любил.
образованных на эту должность подбирал, из Австро-Венгрии, значит, которые.
Они хорошо знали и лес и зверя, в университетах обучались. Сперва папаша
Носков управлял, Франц Иосифович, я как раз при ем в егеря пошел, а потом уж
евонный сын, Носке, мы его Федором называли. Ну вот, как раз он, молодой-то,
съездил на родину за женой, привез ее в Псебай, молоденькую, красивую и тоже
ловкую, отчаянную. Дочка у них уже была, она ноне в Лабинской проживает,
учит там ребятишек в школе. А с женой еще и сестра приехала, постарше
которая, Эмилией звать. Твои родители знакомы с ей, она недалече от вас
живет. Да... Так вот, вскорости собрался он в горы, а жене интересно,
конечно: возьми да возьми с собой, хочу на мир с высоты поглядеть. Он и
взял. Решили они подняться на ближний хребет, что за Черноречьем, Гольным
называется, у него вершина лысая, в скалах вся, а подходы хоть и крутые, но
с хорошей травой. Я с ими шел, еще трое наших. Мы как раз из лесу вышли - в
вперед, а Носке с женой поотстали. Она в таком платье, все на подол себе
наступала, хохотала, смущалась. А он, конечно, помогал ей, руку тянул,
втаскивал, где круто, и тоже со смехом; в общем, весело шли. На ей туфельки
кожаные, а такая подошва, сам знаешь, не для горного луга, то и дело
скользит, как на лыжах. Управляющий и подталкивал ее и за руку вел, она
падала, до слез хохотала. Празднично, в общем, к смерти шли. Я остановился,
смотрю сверху, вижу - у него штуцер через грудь да стволом вниз; только
подумал, не спуститься ли да не взять ли ружье, а он в это время обернулся к
жене, что-то сказал, руку протянул и вдруг поскользнулся сам - да на спину.
Штуцер прикладом по камню, а стволом чуть не в лицо ей. И тут грохнуло. Мы
не поняли еще, что там такое, а она покатилась вниз, и вся голова черная, от
крови. Носке диким голосом закричал - да за ей. Схватил, прижал. И сознание
утерял. Ведь надо же так, пуля прямо в голову. А весу в той пуле девять
золотников. Понимаешь, что сделалось...