профессор вовсе никакой не профессор, а самый настоящий аферист. -
Чувствуют - значит, чувствуют, ощущают так ощущают... Вроде нас с вами или
вон, как они, кошки, - кивнул он в сторону батареи, где пребывала Моя
египетская со чадами.
старый брахман начал готовить владыку к вступлению в спальню. Расколов
перед статуей кокос, он положил в обе половинки дикие яблоки бильвы,
посвященной Шиве, и налил в золоченые лампадки свежего масла. В тайном
помещении, где стояла круглая каменная плита, отверстие которой пронзал
черный столб, отполированный поцелуями и засыпанный лепестками, он
приступил к вечернему обряду ради благополучия всего мира. Приняв асану
лотоса и впав в прострацию, старик сосредоточился на почитании священного
слога <ОМ>, дабы защитить все живое от надвигающейся темноты и вреда,
который несут бесы и демоны ночи.
пляской храмовых танцовщиц. Но вот уже много лет, как деревни вокруг
обеднели, и все танцовщицы разбрелись кто куда. Старик не жаловался и ни о
чем не сожалел. Он был даже доволен, что в одиночестве выполняет
многотрудные обязанности, которые связаны со служением в пещерном храме.
Очнувшись от транса, он сто восемь раз явственно произнес: <Ом
намашивая>*, нанес тилак** и, задернув занавесь, отправился домой, чтобы
передохнуть часок перед обрядом почитания стражей стран света, которым
положено кадить ароматным дымом.
каждый раз старик старался назвать его по-новому: то нарекал кумира
Владыкой Третьего Неба, то Шарвой-разрушителем, который убивает стрелой,
то Махешварой, что означает просто <великий бог>. Были и другие имена:
Амаракша - повелитель богов и Шамбху Милостивый, Истинный Повелитель и
Долгокосый, Шамбху Могучий и страшное имя Бхайрава, которое рискованно
было произносить всуе. Но чаще всего старый жрец называл своего господина
Четырехруким, потому что у Храмовой статуи было четыре руки, и Владыкой
танца, так как бог танцевал на поверженном карлике, и Трехглазым, ибо
сияла у него во лбу огненная звезда. Давным-давно, когда люди и боги еще
жили вместе, Парвати, жена Владыки, играя, закрыла ему глаза своими
ароматными ладонями, и мир погрузился в кромешную тьму. Тот самый мир,
ради благополучия которого Шива выпил яд, отчего горло его стало навеки
синим. Тогда-то, дабы не оставить людей без света, он зажег свой третий,
надбровный глаз. Впоследствии в минуты гнева и раздражения он неоднократно
испепелял этим нестерпимым светильником демонов и людей, других богов и
даже целые миры.
дозволялось только брахманам высших степеней, а также отшельникам,
предающимся размышлениям о первопричине всего сущего и его конце. В восьми
этих формах заключалось все, что движет мирами: Земля - Шарва, Огонь -
Пашупати, Вода - Бхава, Солнце - Рудра, Луна - Махадева, Ветер - Ишан,
Пространство - Бхава и Угра - Жертвователь, понятие, включающее в себя
обязанности человека по отношению к высшим силам.
позволяло ему не упустить ни одного имени Шивы, которое уже само не явно
содержит все другие имена. Но последнее время брахман начал сбиваться и
путать. Такое свое состояние он объяснял не слабостью памяти, а
недовольством Мстительного Владыки, который скучает в одиночестве.
Сбившись в подсчете шагов и прозвищ, старик начинал воображать, что именно
говорит и делает в эти минуты Шива. Порой он настолько забывался, что
кощунственно присваивал себе права патрона и начинал бормотать:
мироздание вторит мне. Вот приподнял я правую ногу, легко отклонился
назад, весь равновесие и совершенство, и небесное колесо пришло в
движение, закружилось, мерцая факелами звезд. Мой танец пробуждает
творческую энергию Вселенной, он зовет из мрака невежества и лени к
животворному всеочистительному свету, который изливает вечный костер,
пылающий у меня на ладони. От меня исходит грозная сила. С моих волос
срываются молнии. Электрические вихри бушуют вокруг меня. Левой ногой я
попираю ленивого карлика, имя которому Майялака. Подобно жирному пауку,
плетет он паутину неведения, иллюзии и темного зла. Он сон, а я
пробуждение! Он лень, а я энергия! Он коварное наваждение, а я царь
знания! Смотрите, каким магнетическим светом озарена моя голова! Слушайте,
как рокочет барабанчик дамару под ударами моих пальцев. Я пробуждаю к
бытию новые миры. Вибрация звуков врывается в холод и мрак первозданного
хаоса. Так океанский ветер рвет в клочья низкие тучи и несет их в
иссушенную зноем пустыню. Они прольются благополучным дождем,
плодотворящим жизнь, и я, Шива, пробьюсь сквозь землю первым зеленым
ростком! В звоне моих запястий слышен гимн плодоносящей силе. Я прекрасен
и страшен, беспредельно милостив и беспощаден. Ничто не минует моего
всеочистительного костра. В урочный час все атомы бытия будут уничтожены в
пламени, все миры. Я непостижимое единство. Во мне слились все изначальные
противоборства: бытие и небытие, свет и тьма, мужские и женские начала
вещей. В мочке моего правого уха - длинная мужская серьга, круглая женская
серьга - у меня в левом ухе. Ибо един я, и моя женская энергия - шакти -
предвечно во мне. Я танцую, и рука моя обращена ладонью к вам. Это абхайя
- мудра - жест уверения и покровительства. Все, кто знает язык пальцев,
созданный мной, поймут меня. Все, кто идет к совершенству по ступеням моей
йоги, сольются со мной. Прекрасная кобра обвивает мой локоть. В
стремительном танце она развевается и летит по кругу, как газовый шарф.
Моя змея, моя опасная энергия, мое воплощение. Ожерелье из черепов
подпрыгивает у меня на груди, когда я танцую. Это мертвые головы великих и
вечно живых богов. В них непостижимая тайна круговорота миров и вещей,
совершенствования и разрушения Вселенной. Один мой глаз - живительное
Солнце, другой мой глаз - влажная плодотворящая Луна, горящий над
переносицей третий мой глаз - Огонь. Головы Брахмы, Вишну и Рудры, как
пустые кокосы, гремят у меня на груди, всевидящее сердце Агни пылает над
моими бровями. Что перед испепеляющей мощью его сияние звездных факелов?
Что перед ней даже Солнце в зените? Гневная вспышка надбровного глаза
ослепляет ярче тысячи солнц...
его. Вернее, так понимал неподвижный танец и безмолвную песню бронзового
изваяния престарелый жрец.
Красные огоньки курительных свечек едва мерцали в душном клубящемся
тумане. С каменных сводов, отшлифованных временем и водой, с их
бесчисленных, напоминающих дупла баньяна складок поминутно срывались
тяжелые капли. Разлетаясь известковыми брызгами, образуя в пещерном поде
причудливые столбы и глубокие каверны, они превращались в холодный туман.
Поднимаясь вверх и остывая, он оседал на складчатом своде, чтобы вновь и
вновь проливаться дождем. Удары отдельных капель и еле слышный шелест
тоненьких быстрых струек сливались в один приглушенный шум. Может быть,
престарелый брахман - хранитель пещеры - и различал, пока окончательно не
оглох, в однообразной мелодии дождя бой барабана и звон запястий своего
божества, но ныне некому стало слушать Шиву.
могильного холода, которые источали камни, он стал задыхаться и кашлять,
нажил ломоту в костях и жестоко мучался от постоянных прострелов. Поэтому
и предпочитал старый жрец ночевать в уединенной хижине на высоких сваях,
под непромокаемой кровлей из рисовой соломы. Там было сухо, тепло,
смолисто пахли всевозможные снадобья, завернутые в банановые листья, и не
тревожили душу красноватые огоньки курительных свечек, столь похожие на
глаза крокодилов.
оставался теперь один в своей каменной нише. Согнув правую ногу в колене и
оттянув книзу носок, он готовился начать свой сокрушающий миры танец, и
верная кобра в стремительном отлете очерчивала ему магический круг.
Владыка не мог пожаловаться на нерадивость своего служителя. На каменном
алтаре исправно тлели сандаловые свечи; деревянные блюда благоухали
горками живых цветов: влажных орхидей, фиолетовых, с нежными, быстро
вянущими лепестками, миртов, белых восковых пипал с желтым зевом, чье
дыхание горько и сладостно, как вода в джунглях; в кокосовых чашках
лоснился золотой от шафрана рассыпчатый рис; гроздья округлых королевских
бананов и зелено-розовые плоды манго казались только что сорванными с
деревьев.
одиночества. Его лик, прекрасный и ужасающий, надлежало скрывать от
простых смертных. Лишь в праздник шива-пуджу, в день большого поклонения,
старый жрец поднимал покрывало и демонстрировал грозного бога восторженной
Флинт Эрик
Контровский Владимир
Эриксон Стивен
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Березин Федор