гости и праздник, вынесли скамью и табуретки, застелили стол скатертью, а
также распалили самовар, набив его еловыми шишками. Евгений радовался и
порхал по саду, точно бабочка, Михаил Степанович с неодобрением поглядывал
на Иннокентия, которого я вынесла на свежий воздух и усадила в центре стола.
Иннокентий Павлович все еще жаловался на чашечку и заметно страдал.
возобновлении шпионской деятельности. Однако в дыре соседи так и не
появились и вскоре затихли. Обед удался на славу, Евгений дважды бегал за
поллитровкой, оттого вскорости прилег под яблоней на старом одеяле.
Иннокентия я отнесла в мамашину спальню, а Михаила Степановича, затеявшего
исполнять русские народные песни, определила на кухню - мыть посуду. Мы с
Мышильдой остались возле самовара ждать, что будет дальше. Ждать пришлось не
особенно долго. В дыре возникла голова Сашки-Клея, он посмотрел на стол и на
нас за ним потом с некоторым трудом протиснулся в дыру и подошел к нам с
радостной улыбкой на устах.
встречи с ним, и сразу предложила:
хорошо и даже полезно для души в жаркий денек попить чайку из самовара, сидя
в саду под яблоней. По всем основным жизненным принципам у нас с Сашкой
наблюдалось завидное согласие. Почуяв родственные души, мы потянулись
навстречу друг другу этими самыми душами и вскоре достигли таких потрясающих
высот взаимопонимания, что могли уже обходиться без слов, выражая
переполнявшие нас чувства взглядами и вздохами. Я вздыхала так, что у Сашки
глаза стали сходиться на переносице и сам он заметно обмяк, склоняясь к моей
груди с явным желанием обрести на ней тихую пристань. Думаю, этим дело бы и
кончилось, тем более что понятливая Мышильда была столь тиха и незаметна,
что бандитский командир начисто забыл о ее существовании.
своего: на вопли обратили внимание, сначала Сашка, потом Мышильда, потом и
мне нельзя уже было глухой прикидываться без того, чтобы Клей не начал
беспокоиться о моем здоровье.
присутствие, я поднялась и, улыбнувшись Клею, сказала:
легкую походку, однако, скрывшись за деревьями, бросилась бегом. Мне не
терпелось выяснить, почему визжит последний, и наказать виновных по
заслугам. Как я и предполагала, по справедливости надо было наказывать
обоих. Иннокентию Павловичу потребовалось в туалет, а Михаил Степанович
отказался его сопровождать, сославшись на занятость. Разумеется, Иннокентий
Павлович и сам мог допрыгать, но и Михаилу незачем было изображать из себя
чересчур загруженного. Я вошла в дом, возвысила голос, а они разом принялись
жаловаться. Я возвысила голос вторично, Михаил Степанович кинулся к
Иннокентию и торопливо вынес его в туалет, продемонстрировав недюжинные силы
и выучку медбрата, через пять минут последний был уложен на место, затих под
моим взглядом и вроде бы даже задремал, а Михаил Степанович с удвоенным
рвением взялся за посуду, для настроения исполнив "Выйду на улицу" зловещим
шепотом.
и сумел задать сестрице большое количество вопросов, касающихся моей
персоны. Мышь, не жалея красок, описывала мои достоинства, в чем я могла
убедиться лично, подходя к заветным кустам. Я вышла на тропинку, сестрица
примолкла, а Сашка встретил меня младенческой улыбкой.
его в тайны моей семейной жизни.
повреждена коленная чашечка. Иннокентий Павлович был послан нами на разведку
с целью сбора информации о бывших хозяевах дома.
выяснили бы мы, что долгое время хозяева жили бедно и вдруг купили машину
или в круиз отправились по Средиземному морю. О чем это нам говорит?
Похоже, толковостью он не отличался.
Мышильда, с невинным видом глядя ему в глаза, радостно кивнула. Сашка
улыбнулся в ответ, решив, что мы скорее всего не в себе, и мы улыбались,
тоже решив... в общем, у нас было свое мнение.
пристали хулиганы на улице. Просто кошмар какой-то... и ударили его, причем
дважды. Один раз по колену. Теперь он лежит и время от времени кричит.
было собралась подняться, как в просвете между деревьями увидели ковыляющего
Иннокентия, со всевозможной заботой поддерживаемого Михаилом Степановичем,
по подлости или для поднятия духа исполнявшим "Эх, дубинушка, ухнем!".
призадумалась:
лекарства?
внимания. Мужской дуэт протрусил в обратную сторону, чай остыл, а Сашка
поднялся.
руку, я сунула ему свою, и Александр неловко ее поцеловал, вызвав у меня
слезы умиления, после чего скрылся в дыре.
взгляд в ту сторону, где находился фундамент, и, не сговариваясь, ринулись
копать.
возникли Коля-Веник и Сережа-Шайба, оба с лопатами. Мы замерли, видя столь
грубое вторжение на нашу территорию, мысленно готовясь к решительной схватке
не на жизнь, а на смерть. Оказалось, зря. Готовились то есть.
тоже подошел.
надо копать.
окончательно. Вместо того чтобы достойно трудиться, наблюдали за каждым
ударом лопат помощников, а также прислушивались: не раздастся ли вожделенный
лязг металла по крышке сундука. В общем, не работа, а сущие мучения. Вечером
мы с Мышильдой единодушно пришли к выводу, что никакой пользы от этакой
помощи нет. Находясь в скверном расположении духа, я объявила вечер
безалкогольным, чем повергла Евгения Борисовича в уныние, и напомнила
Михаилу Степановичу, что его больничный лист закрыт и он сегодня заступает
на ночное дежурство. Михаил Степанович пробовал было возражать, не учтя
моего гневливого состояния, в результате чего отправился в шалаш, не
закончив ужин. Иннокентию Павловичу тоже досталось, я лично осмотрела его
колено и заявила, что в пределах километра он может передвигаться
самостоятельно и неплохо бы ему взять на себя кое-какую работу по дому.
После чего Иннокентий затих, Евгений убежал в неизвестном направлении, а мы
с Мышильдой устроились в палисаднике послушать соловья.
***
бурно вздымавшаяся грудь выдавали крайнюю степень праведного возмущения.
меня на пустырь. Я тоже забыла одеться и неслась следом, чувствуя, как от
закипающего во мне гнева дрожит земля. - Вот! - рявкнула Мышь, ткнув пальцем
в свежий раскоп.
флигелем было аккуратно раскопано. Я заметила, что Эдуард так же, как и мы,
копал на метр в глубину.
корточки и спросила:
носом "Люди гибнут за металл". Это явилось последней каплей в чаше моего
терпения. Я шагнула к шалашу, извлекла ничего не понимающего. Михаила
Степановича, вынесла его на улицу и, поставив лицом на восток, где находился
родной город, сказала:
важнейшему для семьи делу. Прощайте.