Чтение 22–й страницы книги ~Все дороги ведут в Рим~

- Они же боги. Но сделают вид, что не знают - так принято между богами. Никому не выгодно разъяснять друг другу, что же случилось. Минерва сделает вид, что никогда не помогала Иэре, ты тоже постараешься внушить всем, что был ни при чем. Юпитер - он тоже будет молчать о том, что сначала пленил Нереиду, позволил ей превратить колодец в Чашу, а потом его стражи упустили добычу. Царь богов позволил себя обольстить. И чуть не потерял целый мир.

- Почему ты позволил ей уйти? - Меркурий понимал, что вопрос излишний, но не мог не спросить. Просто потому, что Логос должен был на него дать ответ. Логос, а не Меркурий.

- Она моя мать.

- Почему тогда ты не пошел за ней?

- Потому что Юпитер - мой отец. И этот мир - мой.

Логос вновь выдохнул. И вновь странная теплота окутала Меркурия, и, вместо того чтобы задать очередной вопрос, он улыбнулся. В самом деле, зачем спрашивать? О чем? Почему все вышло так, а не иначе? Ответ прост - благодаря Элию. Да, Элий вмешался в ход божественной борьбы, нарушил замысел Иэры и превратил Логоса в вампира, но кровь Элия - это недобровольное жертвоприношение - навсегда связала бога с Землей. Меркурий с помощью Элия пытался ослабить Логоса. А вышло... вышло, что он его создал.

Легко думать, когда рядом с тобой Логос. Все тайны открываются одна за другой. И становится... неинтересно.

- Я догадался, в чем дело, когда понял, что забираю разум из мира... Догадался, почему так мучился вопросом "Кто же моя мать?". Почему я не мог сразу понять - кто она? Да потому, что за годы в колодце она изменилась разительно. Я видел лишь тонкий лист бумаги вместо сути. Она шептала мне: "Я - Нереида". А я не мог воспринять подсказку. Потому что она нашептывала ложь.

Меркурий хотел спросить, куда отправилась Мэра, но не спросил. Потому что знал, что Логос ему не ответит. Да это и неважно. Важно, что Логос теперь принадлежал Земле.

Если жизнь в Империи изменилась почти до неузнаваемости, то в Небесном дворце все оставалось по-прежнему. Или почти по-прежнему. Боги по-прежнему были прекрасными и легкомысленными, небесная твердь - неразрушимой, интриги - все такими же утонченными, а сплетни - остроумными. И пусть ветерок Кроноса гулял по переходам, заставляя серебриться прежде черные пряди, а нежную кожу исчиркивали одна за другой морщины, небожителей эти мелочи не слишком удручали.

Марс, к примеру, располнел, пухлые красные щеки подошли бы какому-нибудь добряку-булочнику, но в глазах Марса не прибавилось доброты. Да, взгляд его никак нельзя было назвать мягким, хотя он и улыбался, идя навстречу Меркурию и Логосу.

- А, братцы мои, говорят, вы опять что-то задумали? Решили немного повоевать. И, разумеется, ко мне с просьбой.

- Ты угадал, - подтвердил Логос.

- А как же иначе! Я ведь бог войны! - Вдруг явилась в его голосе какая-то тревога, будто он обеспокоился за свой статус. И улыбка исчезла: Марс хмуро глянул на Логоса. - Хотя ты устроил мне большую подлость.

- О чем ты? - Логос попытался изобразить неведение.

- Не о чем, а о ком. О дружке твоем Элии разговор. Не ты ль его натравил на меня? Почти год он меня изводил. И беднягу Сульде довел почти до безумия. Остановить войны! Вот что он надумал! Но чего вы с ним добились? Ничего.

- А по-моему, задумка была неплоха. Почти год без войны - такого старушка Гея еще не видала.

- Как же! Только что с тобой спорить? На другом видишь вошь, на себе клопа не замечаешь! [Римская поговорка.]

- Хочешь сам сразиться с Сульде? - спросил Логос. - Как раз подходящий момент.

- Кому он подходит? Тебе? Так ты и сражайся!

- Тогда мне нужен конь.

- Конь есть, и притом отличный.

Марс подмигнул Меркурию и поманил гостей в ближайший покой. Здесь в просторном зале на полу из синих и белых плиток стоял металлический монстр серо-зеленой раскраски с облепленными грязью гусеницами, с орудийным стволом, торчащим из плоской башни.

- Ну, каково? - Марс вскочил на броню и похлопал железное чудище, как доброго скакуна. - Ну, каков конек?

- Это же танк, - заметил Логос вполне резонно. - Как ты его сюда доставил?

- Друг мой, жеребцы устарели. Теперь в ходу вот эти железные твари. Бери, он в отличном состоянии.

- Мне нужен летающий конь, а не эта консервная банка, которая сгорит в один миг при удачном попадании.

- "Консервная банка", - передразнил Марс. - Ничего ты не понимаешь в военной технике. У него скорость тридцать миль в час, трехдюймовая пушка [Римский дюйм - 24,6 мм.] плюс два пулемета и толщина брони - два дюйма. - Логос отрицательно покачал головой. - Не подходит? Тогда бери Пегаса.

- Ну уж нет! - возмутился Логос.

- Тебе не угодишь. Сразу видно - бог разума.

- Слушай, братец Марс, - вмешался в разговор Меркурий, - выторгуй у Одина Слейпнира.

- Че-чего?! - изумился Марс и едва не упал со своего стального коня. - Да он скорее тестикулы себе со стеблем отрежет, чем отдаст Логосу своего скакуна.

- Я бы на твоем месте не заявлял так категорично, - не желал сдаваться Меркурий. - С Одином надо поторговаться. Если мы проиграем, Одину придется иметь дело с Сульде, вряд ли он об этом мечтает.

- Торговля - это по твоей части. А что мы можем ему предложить?

- Твой танк. В залог, - предложил Меркурий.

Логос усомнился, что Один может отдать своего чудо-коня за обычный танк, но увидев, как Марс распластался на броне и завопил: "Не отдам!", понял, что предложение Меркурия не лишено здравого смысла.

- Знаешь, сколько сил мне пришлось затратить, чтобы доставить танк сюда? - возмутился Марс. - Это совсем не просто - поднять такую махину на небеса.

- Значит, ты можешь отправить танк Одину! - с наигранным воодушевлением воскликнул Меркурий. - В залог.

- В залог! - передразнил Марс. - Если к богам что попадет, назад ни за что не получишь!

- Но у нас будет Слейпнир, - напомнил Логос.

- Нет, - задушенно выкрикнул Марс. - Назад я танк не получу!

- Да у людей этих танков десятки, если не сотни! - осерчал Логос. - Раздобудем другой.

- Другой мне не нужен! Только этот! Одину предлагай другой! Если сможешь.

Это была свежая мысль. Стоило ею воспользоваться.

- А как он поднял сюда танк? - шепотом спросил Меркурий у брата, когда они вышли из покоев Марса, - Ты знаешь?

- Не знаю. Но думаю, два молодых всемогущих бога сумеют поднять миллион фунтов в небо.

Бенит прочел номер "Акты диурны" почти с удовольствием. Как красочно описано унижение сената! Отцы-сенаторы обижались и роптали, выполняя распоряжения Бенита. Пусть-ка теперь ползают на коленях перед ничтожествами, захватившими столицу. Разумеется, власть патронов - на день, на два... Но кое-кому придется отведать плетки. Ха, Бенитовы уроки не прошли даром. Господа сочинители научились лизать задницу диктатору и даже не заметили, что объект поменялся. О, премудрость держащего стило в деснице, она не сравнится ни с чем на свете! Минерва отдыхает рядом с вами, бесценные мои стилоносцы!

Если бы Бенит мог, он бы двинул три легиона на Рим, отбил столицу и приструнил бунтарей. Тех, что орали на форуме, и тех, что писали таким ужасным стилем. Но легионы исчезли. Растворились. Рассосались. Остались пустые палатки и черные плешины там, где стояли полевые кухни. Да еще два пятнистых грузовика без двигателей. Мусор. И - ни единого человека. Даже легаты покинули диктатора. Аспер, правда, клялся в преданности. Но и он исчез, когда пришло послание от Большого Совета. Главы стран Содружества собирались на экстренное совещание в Аквилее. Бенита ждали. Как же иначе! Ведь он - глава Империи! Порцию эту послание почему-то встревожило, и она стала упрашивать Бенита не ездить в Аквилею, а отправиться в Брундизий. В Брундизии стоит верный ему флот и...

Он велел ей замолчать и немедленно собираться в дорогу. Они едут в Аквилею. Бенит был уверен в себе. Стоит ему выступить на Большом Совете, стоит напомнить, кто он, и все разногласия прекратятся. Разве он собирается отнимать титул у Постума? Пускай мальчишка именует себя императором. Но править должен Бенит. И кто думает иначе - тот идиот.

Отдать мальчишке в такую минуту власть над Империей! Да Постум ее потеряет, как упустил власть над Римом! Ведь именно по приказу императора преторианская гвардия покинула столицу. Какое совпадение - именно накануне бунта... Или - не совпадение? Неужели Постум сделал это нарочно? А что если мальчишка знал о заговоре? Что тогда? Получается... Ученик превзошел своего учителя? Только и всего?

Бенит хлопнул ладонью по столу.

- Вот мерзавец! - И против воли в голосе его прозвучало восхищение.

Вечером Серторий просматривал свитки, сидя на первом этаже Палатинской библиотеки. Большую часть книг уже сожгли, и черный жирный пепел плавал на поверхности бассейнов в нимфеях. Но много кодексов и старинных свитков, пергаментных, в полуистлевших футлярах уцелело. Серторий рылся в библиотеке по ночам. Свитки патрон запретил жечь. Неважно, что там написано. Но свиток - живой, созданный руками, к нему прикасались руки переписчика. Почему-то переписчиков Серторий ценил куда больше, нежели авторов книг. Бедные, согбенные над неудобными столиками переписчики срастались с пергаментными свитками. И, главное, они ничего не могли исправить в том, что переписывали. Они должны были слепо копировать фразы, неважно, удачны были эти фразы или банальны. Они день за днем повторяли на пергаментах чужие мысли и не могли запечатлеть ни одной своей. Они были рабами вдвойне - по положению и по сути. Почему никто не потрудился однажды утром раздать им по чистому пергаменту и приказать: а теперь пишите сами, что хотите. После того как вы в тесной комнатушке переписали столько книг под диктовку, после того как вы насытили столько пергаментов и папирусов чужими мыслями, запишите свои. И ваши свитки вложат в футляры и оставят навеки в залах Палатинской библиотеки. Пишите!

Серторий так отчетливо представил, как растерянно переглядываются переписчики, щуря усталые покрасневшие глаза. Как осторожно каждый обмакивает свое стило в чернильницу. Как боятся они тронуть пергамент. И как наконец один, самый смелый, записывает первую фразу.

Серторий покачал головой. Разумеется, это фантазия. Позволить каждому вписать свою фразу. Уж точно не об этом мечтал великий Платон. Серторий достал еще один футляр. Этот оказался необыкновенно тяжел. Что внутри? Неужели книга? Серторий тряхнул. И на колени ему выпало сверкающее золотом яблоко. И на нем надпись "Достойнейшему".

Серторий взял яблоко в руки. Надо же, какое тяжелое. Неужели в самом деле золотое? "Достойнейшему"...

Серторий вдруг покрылся потом, хотя в библиотеке было прохладно. Отер лоб. Огляделся. Рядом никого не было. Что это значит? Неужели?..

Он хотел спрятать яблоко под тунику, но пальцы почему-то не слушались. Яблоко было не его. Он держал золотой плод, и пальцы его немели и сами разжимались. Патрон положил яблоко на стол, не в силах его удержать. Серторий вспомнил давнюю историю: много лет назад боги подарили золотое яблоко Элию. Человеку, который сделался Цезарем, а потом выбрал путь перегрина и изгнанника. Но если яблоко здесь, в Риме... Значит, Элий еще вернется за ним. Патрон положил яблоко назад в футляр.

Серторий так задумался, что не сразу обратил внимание на шорох в соседней комнате. Теперь услышал и бросился на шум. Какой-то человек, открыв потайную дверцу в задней стене шкафа, спешно запихивал внутрь тайника книги и свитки. Рассыпанные листы каких-то рукописей валялись на полу. Заслышав шаги, человек попытался захлопнуть дверцу, но было поздно: Серторий увидел тайник.

- Кто ты? - спросил патрон.

Человек выпрямился, прижимая к груди книгу. Мужчина был очень худ и лыс. Серторий подумал почему-то, что ему немного осталось жить. И еще подумал почему-то, что пугать его бесполезно.

- Кто ты? - повторил Серторий вопрос, подходя вплотную.

- Авл Верес, хранитель библиотеки, - ответил тот, сглотнув.

- Ты знаешь, что из нашего идеального государства поэзия будет изгнана? - спросил Серторий.

- Слышал, - кратко отвечал смотритель.

- И что ты прячешь в таком случае?

- Все.

- Дай-ка сюда, - Серторий указал на книгу, что смотритель держал в руках.

Верес нехотя протянул миниатюрный томик.

- Ариетта М. "Стихи". - Серторий перелистал. - "М" - это тысяча, тысячелетие... Однако... Немало надо иметь самомнения, чтобы выбрать такой псевдоним. И чем же ценна эта книга?

Верес молчал. На последней странице было записано наспех, небрежно. "Календы ноября 1976 года".

Осень семьдесят шестого... В те дни Серторий и Береника начали другую жизнь.

Патрон вновь перелистал книгу и отдал смотрителю.

- Тогда добавь еще этот свиток. Это послание Элия.

Серторий протянул Вересу футляр с яблоком и спешно вышел из библиотеки. Во дворе стоял гвалт и ор: Береника производила прием детей в воспитательный дом, где отныне вдали от родителей будут воспитываться будущие стражи идеального государства. Родители с детьми на руках ожидали здесь с утра, чтобы отдать своих ненаглядных малышей в будущие правители. Но отбирали далеко не всех. Лишь самых здоровых и крепких, кто не хныкал, когда его щипали за руку, а кусался. Отобранных дородные матроны тут же уводили в императорские покои - теперь Палатин принадлежал будущим стражам. Там малышей стригли наголо, купали в бассейне и одевали в одинаковые белые туники без всяких меток. Отныне никто не знал, кто чей сын и кто чья дочь и кому принадлежит белая туника. Когда стражи вырастут, они будут кусать всех без разбора.

Мудрец был Платон. Мудрец и гений.

Но Элий все равно вернется.

ГЛАВА XX

Игры Большого Совета против Бенита

"Если Бенит посмеет бросить остатки верных ему войск на Рим, то патроны римского народа Береника и Серторий, а также новый гений-покровитель Рима Гюн сумеют дать отпор. Да здравствуют ПАТРОНЫ!"

"Акта диурна", канун Календ июля [30 июня.]

В Аквилее было нестерпимо жарко. Жара в Риме приятна. А здесь - удушает.

"Надо будет перенести заседания Большого Совета в Рим, когда оттуда изгонят мерзавцев-патронов", - решил Бенит.

Ему очень хотелось обвинить в перевороте Постума, но не получалось: одну из главных ролей в римских безумствах играли исполнители во главе с Гюном. Макриновы выкормыши, бывшие гении. Бунт у этих тварей в их платиновой крови. Бенит никогда не доверял исполнителям. Макрина - вот кого надо отдать под суд за идиотизм! А исполнителей - за измену. Однако Постум позволил этому безумству свершиться. Но у Бенита нет доказательств. Мальчишка действовал очень тонко. Гениально...

На заседание Большого Совета Бенит явился в военной форме. Его алый плащ, обшитый золотой бахромой, выгодно выделялся на фоне белых тог членов Большого Совета. Бениту предоставили слово первым, и он счел это добрым знаком. Это была почти победа. Боги наделили его красноречием. Он всегда убеждал и толпу, и сенат. И Большой Совет всегда - или почти всегда - с ним соглашался.

И вот он поднялся. Обвел посланцев союзников и провинций тяжелым взглядом.

- Вы меня предали! - воскликнул гневно.

А дальше...

Дальше была пропасть. Красноречие внезапно покинуло Бенита. Он начал заикаться, что-то долго путано объяснял. Каждое слово было тяжелее камня, и все они летели мимо цели. Вместо эффектной речи сыпались бестолковые упреки. Больше всех досталось Постуму и Элию. Хотя нелепо было упрекать мальчишку и изгнанника в нынешних катастрофах, диктатор и сам это понимал. Взъярившись, Бенит стал поносить страны Содружества, потом стал ругать провинции. Глухой ропот пробежал по рядам. Шум все нарастал, члены Большого Совета уже говорили во весь голос, не слушая оратора. Он повысил голос... Но чей-то дерзкий выкрик смутил Бенита, и диктатор замолчал на полуслове. Он сел, не закончив речь. Многие не поняли, что он хотел сказать. Бенит был весь мокрый, пот каплями катился по лицу, хотя в зале работали кондиционеры.

Бенит не успел достать платок, чтобы отереть лоб, как поднялся Альпиний. Прежде глава Галлии демонстрировал сдержанную преданность, ибо держал в уме печальную судьбу Бренна. А тут он вдруг с невероятной дерзостью по-плебейски ткнул пальцем в Бенита:

- Что нам тут говорили? Разве не Бенит возглавлял Империю столько лет? Разве это не он, вместо того чтобы создавать авиацию и бронетанковые войска, разводил лошадей?! Он хотел создать конницу лучше, чем у монголов! А они тем временем создавали танки. Это Бенит развязал войну в Африке! Он захватил Вифинию!.. Он!

Диктатор сидел, не в силах пошевелиться. Ему казалось, что все это происходит не с ним. В то же время каждое слово гневной филиппики гвоздями входило в его мозг и прибивало язык к небу. Бенит не мог оторвать взгляда от бледного лица Альпиния, от рдеющего на щеках болезненного румянца, от длинных светлых волос, тщательно расчесанных и, кажется, завитых, от темных горящих глаз и горящего золотого торквеса на шее.

Бенит внезапно почувствовал, что рот пересох. На ощупь отыскал на столе стакан и сделал большой глоток. Тупая боль живым существом толкнулась в животе, будто не сок был в стакане, а яд.

- Он позволил сброду захватить Рим! И бунтовщиков поддержали исполнители! Его исполнители! Псы, которых он воспитал! - вбивал все новые и новые гвозди Альпиний.

- Исполнители! - повторил Бенит и нелепо хихикнул. Ну конечно... Исполнители!

Надо было защищаться. А он не мог. Его будто парализовало.

- Мы обязаны оградить страны Содружества от варваров и внутренних неурядиц. Бенит не может этого сделать. Он должен уйти! - подвел итог Альпиний.

- Это все Постум, - прошептал Бенит. - Волчонок вырос и показал себя. Он увел гвардию... Он предал меня и предал Империю...

Но его возражений никто не слушал.

Дальнейшие полчаса совершенно выпали из сознания Бенита. Кажется, говорил представитель Испании. Консул Франкии тоже что-то заявлял. Бениту все стало неинтересным. Он поднялся и пошел к выходу.

- В чем дело? - остановил его Альпиний.

- Разве заседание не кончилось? - спросил Бенит нетерпеливо.

Альпиний растерялся. В словах диктатора ему послышалась издевка.

- Мы еще должны принять резолюцию.

- А-а... - Бенит сел на место.

Альпиний стал зачитывать резолюцию. Бенит окинул взглядом сидящих и вновь поднялся.

- Кажется... она ни для кого не новость? - Бенит оттопырил нижнюю губу. Возможно, это должно было означать улыбку.

- Я послал проект резолюции тебе вчера, - напомнил Альпиний.

Кажется, Порция действительно передавала ему резолюцию. Бенит ее читал. Неужели это та самая резолюция? Вновь острая боль вспыхнула под ребрами. Диктатор ухватился за ручки кресла и медленно опустился на сиденье.

"...С четвертого дня до Нон июля необходимо немедленно восстановить власть императора Постума в полном объеме согласно конституции Империи и договору стран Содружества..."

Да, он читал это вчера. Но не позволил себе поверить, что кто-то осмелится предложить такую резолюцию. Однако осмелились. Только трое членов Большого Совета голосовали против. Один воздержался. Бенит не голосовал. Остальные были "за".

- Теперь я могу идти? - спросил он нетерпеливо.

И получив утвердительный ответ, вышел из зала заседаний с таким видом, будто ничего не случилось. В коридоре он столкнулся с Луцием Галлом. И не удивился встрече.

- Меня утомляет эта жара, - проговорил Бенит и вытер платком лоб. - А тебя?

- Ужасная погода, - подтвердил сенатор. - Надо бы уехать на время из Италии.

- Куда? - Бенит оскалился, и смысл его гримасы даже Луций Галл не мог разобрать. - В Виндобону?

- Не знаю, не знаю, - заюлил Луций Галл, отступая. - Но жара в самом деле невыносимая. У меня постоянно болит голова. Она тяжелая, как котел. Надо бы лед приложить.

Тут как раз кстати из зала заседания вышла делегация Галлии, и Луций Галл затерялся среди белокурых галлов.

Бенит вернулся к себе. На столе его ждал обед. Но он велел Порции убрать тарелки. Сама мысль о еде вызывала тошноту.

Он выпил разбавленного водой вина и опять ощутил острую боль в желудке. Боль, впрочем, тут же прошла. Мелькнула мысль об отравлении. Но смерть почему-то не казалась особенно страшной. Если боль будет не сильнее, чем эти два сегодняшних приступа, то в отравлении нет ничего неприемлемого.

- Надо было вызвать Германские легионы и... - начала было Порция и замолчала. Вспомнила, что Германских легионов больше нет.

- Не волнуйся, - сказал Бенит. - У меня есть секретное оружие.

Порция не сомневалась, что заявление насчет оружия - блеф, но сделала вид, что верит.

Резолюция, принятая на заседании Большого Совета, ее не удивила. Сегодня - канун Календ июля. Через четверо суток истекают полномочия Бенита. Через четыре дня диктатор превратится в простого гражданина. Странно только, что Бенит ничего не предпринял для своего спасения. Разумеется, он мог бы собрать сенат и заставить отстранить Постума от власти из-за военного времени. Так и планировалось сделать после возвращения диктатора из Франкии. Бенит был уверен, что у него достаточно времени. Но оказалось - времени нет. В Риме теперь Береника и Серторий, сенаторы разбежались кто куда. И - в этом сомневаться не приходилось - многие бежали к Постуму. Сенат не собрать, Постума не отстранить... Волчонок вырос и обхитрил учителя...

- Не волнуйся, Порция, - повторил Бенит. - Всем великим приходилось платить за свое величие. Вспомни Юлия Цезаря. Да, кинжалы убийц причиняют боль. Но они бессильны против подлинного величия. Запомни: бессильны. Запиши: бессильны. - Он знал, что она записывает наиболее удачные фразы в специальный кодекс, и в разговоре с ней непременно повторял то, что приходило в голову. Он, как советовал еще Тацит, мечтал оставить "благожелательную память о себе". - Но я просто так не сдамся. Нет, друзья мои. Ни за что. Я уже сделал ход. Уже нанес удар. И пусть Постум попробует его отбить. Я еще нужен Риму. Только я, а не какой-то сосунок. Ты веришь в меня?

- Разумеется, - ответила Порция и отвела глаза.

III

Богатства Рима считались несметными, но почему-то они исчезли мгновенно. Не стало ничего. Ни злата, ни серебра. Ни зерна, ни вина, даже рыбы в море - и той не стало. На рынке тайком торговали вонючей мелкой рыбешкой. Она шла по цене деликатесов. "Патроны римского народа" отнимали ее у торговок и раздавали детям. Но дети почему-то все равно оставались голодными и страдали поносом. Казалось, так просто: смешай бедность с богатством и получишь достаток. Но после смешения осталась одна бедность, а богатство куда-то исчезло. Пора было, как в древние времена, искать "врагов народа" [Этот термин употреблялся в Древнем Риме.].

Лишь мрамора было вдосталь. И статуй наделали как минимум сотню. Двадцать - Береники. Тридцать - Сертория. И пятьдесят - его, Гюна. Божественного гения. Свое уродливое лицо в мраморе гений мог разглядывать часами.

Когда пришло сообщение о бегстве Бенитовых легионов, весь Рим пустился в пляс. Те, кто сочувствовал Бениту, сидели по домам, закрыв ставни. А был ли кто-то, кто сочувствовал? Разве что Сервилия. Но о ней почему-то все забыли. Она заперлась в своем доме, откуда в первый день мятежа забрали все ценное, пила неразбавленное вино - тайный погребок грабители не нашли. В триклинии вместе с ней пировали Гней Галликан и драматург Силан. Силан читал новые стихи, и они нравились Сервилии. К концу вечера пришли еще несколько молодых литераторов, принесли с собой корзину земляники. Пили столетний фалерн, ели землянику, пачкая пальцы и туники, и смеялись. Всем было беспричинно весело. Сервилия выглядела как никогда величественно.