Чтение 22–й страницы книги ~Право на месть~

было!

Изо всех сил сжав кулаки, задержав дыхание, Андрей начал молиться:

"Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас!"

Теплая, липкая от пота кожа, жадные губы, руки, скользящие по спине...

"Святый Боже, Святый Крепкий..."

Кровь, толчками разбегающаяся по жилам, бедра, толчками выгибающиеся...

"Святый Боже. Святый..."

Медленно-медленно Андрей выдохнул и разжал кулаки. Он слышал, как часто
бьется собственное сердце. Схлынуло! Он победил Желание!

"Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас!"

Андрей губами прикоснулся к Наташиной щеке и увидел: она улыбнулась. Во
сне.

Свет он выключать не стал.

Невидимый меч опять лежал между ними. На прежнем месте.

Глава пятнадцатая

КОЕ-ЧТО УЗНАЛ о твоем Хане, - сказал Митяй. - Ничего хорошего, имей в виду.
Это...

- Митяй, - перебил, покосившись на Наташу, Ласковин. - Ты дома?

- Нет, в офисе.

- Я тебе перезвоню через полчаса, лады?

- Нет проблем.

Андрей с облегчением положил трубку.

- Какие-нибудь новости по твоим делам? - спросила Наташа.

- Ничего определенного. Какие у тебя планы на сегодня?

- Обычные. Заберешь меня с работы?

-С удовольствием.

Через полчаса Андрей вышел из дома и первым делом направился к телефону.

- Митяева.

- Я слушаю.

- Митяй, это Ласковин. Извини, не хотел говорить из дома. Что ты выяснил?

- Твой Хан - еще тот экземпляр. Боксер. За сто килограммов. Возник в Питере
прошлой весной и показал себя мощно. Сразу вылез в первый ряд.

- Откуда он, из Средней Азии?

- С чего ты взял?

- Хан!

- А... Я тоже спросил. Нет, Хан - прозвище. Сам-то он - не черный. И не
желтый. Но натуральный душман. На ринге просто звереет. Соперников калечит
только так - за год три покойника. Бойцы с ним работать не хотят, говорят:
неоправданный риск. Зрителям, ясное дело, нравится. Так что десять тонн - это не
подарок. Пошли на хрен. Я корешку своему сказал, он тебе, раз такое дело,
что-нибудь подыщет. За меньшие деньги, ясное дело, но зато цел будешь.

- Спасибо. А чем еще этот парень известен, кроме массы и зверства?

- Значит, не хочешь меня слушать?

- Митяй, я тебя как раз и слушаю.

- Так послушай историю, Башкеев тут рассказал: у них московской школе, еще
в застойные времена, соревнования устроили. А народ там был разный: и по стажу,
и по квалификации, и по категориям тоже. Но победил как раз не самый умелый, а
самый здоровый, кто круче всех блоки ставил. Блок - и руки нет. Блок - и второй
руки нет...

- Митяй! - перебил Ласковин. - Ты не Слава, не надо меня притчами кормить.
Этот Хан, он очень здоровый, да?

- Он деревянный. Бей не бей - только руки отшибешь.

- И что, его так никто и не положил? - поинтересовался Ласковин.

Чем дальше, тем интереснее!

- Положили. Дважды. Но не твоей комплекции бойцы. Ты, конечно, мастер,
Андрюха, но не Ояма же, верно?

- Верно, - согласился Ласковин.

- Так что, состыковать тебя с моим корешком?

"Вызов, - подумал Андрей. - Вызов!"

У него по спине прошел электрический ток.

"Вызов!"

- Воин никогда не отказывается от вызова потому, что противник опасен, -
сказал он. - Нас так учили, верно?

- Самурайский бред! - сердито сказал Митяй. - Ласка! Нам же тридцать, а не
тринадцать!

- Кому как, - Андрей засмеялся. - Спасибо, друг. Понимаешь, дело уже не в
деньгах. Спасибо. Береги себя!

- Ты тоже. Слушай, если надумаешь драться с этим Ханом - меня возьми. Мало
ли что...

- Заметано! - обещал Ласковин. - Обязательно возьму. Поглядишь, как я ломаю
дерево.

Следующий звонок Ласковин сделал лидеру "тобольцев".

- Я согласен, -.сказал он.- Когда и где?

- Послезавтра в одиннадцать подъезжай к метро "Приморская", - ответил
Корвет. - Я сам тебя встречу.

Третий звонок - Вадиму.

- Сегодня вечером в тире, - сказал тот. - Поговорим. Но особо не
рассчитывай. Дело - "глухарь". Разве что случайность поможет, или ребятки
кандидата сбоку подыщут.

- Это как?

- А так, что если зайца долго бить, то он и на трубе сыграть согласится.

Спустя сорок минут Ласковин стоял в зале перед своим сэнсэем, а тот без
удовольствия изучал своего ученика.

- Не зря в прежние времена вас из монастырей не выпускали, - проворчал
Зимородинский.

- А в чем дело? - спросил удивленный Ласковин. - Где-то ты успел говна
нахлебаться, - буркнул сэнсэй, - обгадился с ног до головы, за раз не отмыть!
Два дня работы - коту под хвост!

Андрей с удивлением оглядел свое свежевыстиранное кимоно. Слава явно имел в
виду что-то другое. Что?

- Не понял, - сказал он, нахмурившись. - Если я выпил вчера... так ты бы
раньше предупредил, что нельзя!

- Да пей ты хоть каждый день! - Зимородинский дернул себя за ус: верный
признак - сэнсэй думает. - Грязный ты! Давай выкладывай, что натворил!

- Да ничего особенного, - пробормотал тот. - Ну выпил с Митяем, ну в аварию
попал... чуть на три тонны не опустился...

Зимородинский как ни обеспокоен был, но расхохотался.

- Ничего особенного, говоришь? Ладно, давай с подробностями.

- Можно и с подробностями.

Андрей изложил свою беседу с Митяем, затем - "дорожное происшествие". С
особенным удовольствием- как он ловко осадил и растряс "крутых мальчиков".

- Понравилось? - спросил Зимородинский.

- Да вроде неплохо вышло, - уже чуя подвох, ответил Андрей.

- Наказал, значит, хлопчиков? Машину им помял и деньги забрал. Орел!

- "А ты не воруй!" - процитировал Ласковин. - Поделом наказал. Уверен, сами
подставились: прихват старый, знаешь ведь. Только не усекли, что кусочек - не по
зубам. Вернее, как раз - по зубам, - Андрей усмехнулся. - И по роже.

- Тигр! - сказал Зимородинский. - Тигр, он, конечно, сильнее шакалов. Я
ведь спросил тебя: хочешь быть тигром? Не помню, чтобы ты сказал: да.

- И что я сделал не так? - поинтересовался Ласковин.

- Не то плохо, что ты сделал, а то плохо, что тебе понравилось! Да и сделал
- не лучшим образом. От тебя такая волна пошла, что еще не раз аукнется.

- Может, растолкуешь мне, дураку? - сердито сказал Андрей.

- Угу, - согласился Зимородинский. - Тебе. Дураку. Рад, что докумекал.

Он поглядел на ученика, не станет ли возражать. Не стал. Себе дороже.

- Историю тебе расскажу, - произнес Вячеслав Михайлович.

"Опять!" - мысленно воскликнул Андрей. Мало ему Митяя.

Но снова не рискнул возразить. Сэнсэй лучше его знает, что надо. По
определению.

- Историю про обезьян, - сказал Зимородинский. - Жили-поживали в одной
клетке девять обезьян. Вожак, подруга его, любимый сынок подруги, еще одна
подруга, самец рангом пониже и так далее, вплоть до последнего, самого хилого
обезьянчика. И пришел к клетке зевака. И показалось зеваке, что вожак - очень
смешной, может, потому, что в клетке сидел. Без клетки зевака вряд ли посчитал
бы его смешным: клыки вожака - будьте-нате. Но клетка есть. И прутья у нее -
железные. Поэтому начал зевака вожака дразнить чтоб, значит, тот еще смешней
выглядел: камешки в него покидал. Вожаку вреда от них нет, но - оскорбительно. И
не дотянуться до обидчика никак. Даже не доплюнуть. Очень разозлился вожак.

Но тут рядом случилась девушка, симпатичная. И укорила она зеваку: разве
можно животных обижать?

И зевака сказал, что не злой он вовсе, а добрый, просто у него чувство
юмора есть. А в доказательство доброты слазал в карман, выудил оттуда конфету и
бросил самому хилому обезьянчику. И пошел своей дорогой. Вместе с девушкой.

Вожак же - остался, естественно. И конфета осталась. Злющий-презлющий вожак
- бац! - свою подругу, некстати подвернувшуюся. Та-в визг и цап зубами обезьяна
поменьше. Тот - следующего, и так по нисходящей. Так все этим увлеклись, что
самый хилый обезьянчик успел конфету сожрать (в ином случае непременно бы ее
отобрали) вместе со всеми обертками. Но взбучку и он получил, чуть позже, когда
очередь дошла. На нем и кончилось - в самом низу был хилый обезьян.

Ночью его пробрал понос, да такой, что к утру бедняга окочурился. Вот такая
история.

-А мораль? - спросил Ласковин.

Мораль такова: любым своим действием ты открываешь цепочку следствий. И
избежать их влияния, если ты разом всю цепочку не видишь, а ты пока не видишь,
можно единственным образом -не привязываясь к действию. Доброе ты сделал или
злое - тебе все равно. Не возвращайся назад, чтобы исправить сделанное. Ты не
можешь избежать того, что сделал. И не можешь знать, что ты сделал: доброе или
злое.

- Не нравится мне это, - честно признался Ласковин.