Чтение 22–й страницы книги ~Закатный ураган~

Пожал плечами.

Мол, что в них опасного?

Один пониже, покряжистее. Борода окладистая с сединой, ровно снегом притрусило невзначай. На голове — лисья шапка. Когда-то она была роскошная, а теперь слиплась осклизлыми сосульками, а спадающий через плечо хвост выглядел скорее как кошачий. Причем кота бродячего, помоечного.

Второй ростом повыше, но зато худой и сутуловатый. Левый глаз прищурен. Похоже от застарелого шрама. От непогоды укрылся под выцветшим, когда-то красным, гугелем.

В руках оба мужика держали длинные палки — верхний конец над головой торчит. На плечах сумки с поклажей. На слишком-то богаты на пожитки — мешки тощие.

— Не разбойники, — бросил охранник и посильнее натянул капюшон, чтоб на нос не капало. Казалось, он утратил к встречным всякий интерес.

Занек очередной раз вздохнул, переложил обе вожжи в левую руку.

Поравнявшись с незнакомцами, купец вежливо поклонился. Может и правда не разбойники?

— Да пошлет тебе Огонь Небесный добрых дорог, торговый человек, — приветливо окликнул его прищуренный. И закашлялся. Сильно. С надрывом.

"Не иначе легкие приморозил, — подумал купец. — Хотя где? Не было еще морозов. Значит, сырость. И ночевки в лесу без костра."

— И вам того же, — ответил Занек. — Да еще здоровья побольше.

— Эк сказал — "здоровья"! — прищуренный скривился. — В Верхний Мир все пойдут — и здоровые, и хворые.

— Верно, — согласился купец. — Токмо каждый норовит попозжее туды вскочить.

Лошадь уже миновала стоящих на обочине, и они пошли рядом. Тот, что в шапке, шагал легко, походкой опытного лесовика — охотника или траппера. Мужик в гугеле здорово хромал на левую ногу. Но непохоже, чтоб от раны или какого увечья. Просто ставил необычно — на пятку. Оттого шаг выходил прыгающий, птичий.

— В Ихэрен? — невзначай обронил Занек, не рассчитывая, впрочем, на правдивый ответ.

— Не, ближе, — отозвался прищуренный.

— Так просто али по надобности?

Из-под лисьей шапки сверкнул сердитый взгляд. Мол, чего в душу лезешь? Но прищуренный таки ответил:

— От добра добра поискать захотелось.

Тут купец вспомнил баронский бунт на юге, вторжение веселинов в закатные земли Трегетрена и понял, что сморозил глупость. Беженцы. Может даже бывшие дружинники чьи-нибудь. Вон и палки в руках вовсе не палки. Это только полный олух их за палки примет.. На самом деле это — луки расснаряженные. Добрые луки. Такой на четыреста шагов стрелу мечет, со ста шагов кольчугу двойного плетения насквозь пробивает. Натянуть его, что мешок репы одной рукой поднять. Но хорошему лучнику тугая тетива — не помеха. У него первая стрела в цель втыкается, вторая летит, а третья — с тетивы сходит.

Про трегетренских лучников часто говаривали — двадцать смертей за плечами носит. А все потому, что обычно в тул две дюжины стрел укладывается, а мазать уважающий себя стрелок позволит лишь одну из шести.

Дезертиры?

Похоже. Видно, из тех, кто еще не успел прибиться ни к какой шайке.

Ну, тогда бояться нечего. Однорукий — Занек так и не выспросил имени охранника, а тот сам не говорил, — легко управится с обоими. Как третьего дня в трактире с подгулявшим селянином. Сбил с ног, придавил к полу, даром что калека, и держал, пока забияка не протрезвел. И к мечу прибегать не потребовалось.

— Кидайте мешки в телегу, — купец приглашающе махнул рукой.

В лесу нагло и хрипато каркнула ворона. Издали, едва слышно, ей отозвалась товарка. Первая крикуха захлопала крыльями, сбивая мокрый снег с веток и, поднявшись выше деревьев, полетела на север. К Ард'э'Клуэну.

Мужики не заставили себя уговаривать. Побросали поклажу аж бегом. Словно боялись, что торговец раздумает. Не раздумает. Вместе все ж веселее, да и не так страшно.

Освободившись от груза, они пошли вровень с передком, приноравливаясь к ходу повозки. Прищуренный опирался на распрямленную кибить лука, давая роздых ноге.

— Это мозоль у меня, — перехватил он взгляд с козел. — Уж чего не делал: парил, камнем тер, ножом резал, а она все едино нарастает. Как же я ненавижу ее, заразу...

— Меня Занеком кличут, — невпопад ляпнул купец. — Из Мурашиного Лога.

— А я — Берк, — легко пошел на знакомство прищуренный.

— А приятеля твоего как?

— А зови его попросту Хвостом. Он не обидится. Не гонористый уродился.

— Ну, Хвост так Хвост, — кивнул Занек. Да и в самом деле, чем плохая кличка? И не такие встречались. Счастье, что не похабная. — Лишь бы человек был хороший.

Купец украдкой взглянул на охранника. Может соизволит наконец имя назвать? Но тот молчал. Сгорбился и еще больше натянул край капюшона. Или лицо прячет?

— Во-во, — согласился прищуренный. Он оказался словоохотливым, в отличие от своего спутника, угрюмо впечатывающего подметки в липкую грязь. — Был у меня приятель, так его вовсе Одеялом звали.

— Как Одеялом? Почему Одеялом? — удивился Занек.

— Да вот так. Одеялом и все тут.

— Что ж за кличка такая дурацкая?

— Почему дурацкая? Хотя, верно. Мне она по молодости тоже дурацкой казалась. А уж Одеяло как злился! А потом ничего. Обвыкся. Откликаться стал.

— Иная кличка повернее имечка к человеку прилепляется, — помолчав, заметил купец. — А все потому...

— Все потому, что имя папка с мамкой мальцу-огольцу дают несмышленому, — ухмыльнулся Берк. — А кличку друзья-приятели взрослому лепят.

— Точно.

— И ежели есть за что кличку прицепить, она сама прицепится. Нас не спросит. Взять, к слову сказать...

— Взять, к слову сказать, Одеяло, — ловко вставил купец.

Прищуренный вновь оскалился:

— Я не про него хотел рассказать, а про Рябчика. Через батькину любовь к охоте парень прозвище заработал.

— А Одеяло? — не сдавался Занек.

— Эх, пристал со своим Одеялом!

— Чего ж это с моим? С твоим.

— Ладно. Дернул меня стрыгай помянуть того Одеялу, — покачал головой Берк. — Мы с ним в лагере рекрутов познакомились... Годков эдак...

"Точно дезертир. Из лучников."

— ... а годков будет ровно двадцать четыре. Во как. Он с отрогов Железного кряжа. А там все местные с чудинкой. То на ноги напялят такие поршни, что собаки кусать боятся. То шапку пошьют — веселинская гвардия отдыхает в холодке, а вороны ровно от пугала разлетаются. А это плащ нарядил — мама моя родная! Рядно рядном. Где верх, где низ? Где лицо, где изнанка? А десятник возьми да и ляпни: "Что ж ты, родное сердце, в мамкином одеяле в армию приперся?" Чего он про одеяло тогда подумал, десятник и сам не знал. Он сам потом мне признался. Хороший мужик был наш десятник, да согреет Огонь Небесный его душу. Попил как-то на марше гнилой водички. За три дня изошел. Умирал, просил, чтоб дорезали...

— Ну, и?..

— Да кто ж согласится? Мы ж не остроухие какие?

— Ты про Одеяло давай.

— Да что про Одеяло? Как ляпнул десятник, так и припечатал имечко. Будто коню тавро каленым железом поставил. Вот и стал... Тьфу ты, а ведь я и не упомню его родного имени-то! Значится, стал Одеяло Одеялом. И до сей поры кличку носит, если живой еще.

— Так он в лучниках королевских?

— Да уж, последний раз в буро-рыжих тряпках я его видел. В десятники выбился. Да! Он где-то в здешних краях лямку тащит армейскую. В форте... А, стрыгай! Забыл в каком форте.

— Так, может, встретитесь еще?

Берк хмыкнул:

— Я искать встречи точно не собираюсь.

В лесу снова закаркала ворона. С ней еще одна. А там, похоже, еще.

Хвост настороженно вскинул голову. Заозирался.

— Что, ворон твой приятель боится? — улыбнулся Занек.

— Ворон не ворон, — протянул Берк и вдруг окрысился. — Ты его не замай. Всех нас еще поучит в лесу обретаться... Сопли еще утирать не выучился, а уже охотился.

— Люди в лесу, — буркнул Хвост.

— Что за люди? — испугался купец. — Откуда?

— Ну, я ж тебе не чародей, брат Занек, — пожал плечами охотник. — Насквозь не вижу.

Надсадно заскрипела лесина у края дороги. Наклонилась и, обламывая ветки соседних буков и вязов, тяжело рухнула поперек колеи.

"Таки вляпались! — мелькнуло у купчины. — Я ж знал, я ж чувствовал — нельзя в тринадцатый день в путь трогаться. Что будет теперь? Поди, узнай, помогут нечаянные спутники тебе или лесовикам?"

Тем временем по обе стороны от упавшего ствола нарисовались разбойники. Слева четверо и справа трое. Бородатые, лохматые. Одежка латаннаяперелатанная. Зато в руках топоры да рогатины. Лезвия начищены и поблескивают. Кровушки свежей просят.

Занек прочитал по угрюмым, решительным лицам, как пописанному — кто б ни угодил засаду, живыми никого отпускать не собираются. К чему лишние хлопоты со стражей баронской или гарнизоном ближайшего коронного форта? Проще и надежнее остряком в висок, обушком по затылку. Нет человека, нет и языка болтливого.

И кто повстречался купеческому обозу на пути — дезертиры, с последней войны по лесам шастающие, или крестьяне, решившие непривычным манером подправить обнищавшее после непомерных поборов хозяйство, или баронские челядинцы, ошивающиеся по округе в поисках приработка, — не имеет никакого значения.

Однорукий охранник, видать, тоже это понял. Легонько потянул завязки плаща, движением плеч скинул его на спинку козел. Спрыгнул в грязь, не щадя кавалерийских сапог.

Увидев вышагивающего им навстречу по-аистиному — иначе ходить грязь не позволяла — однорукого сухощавого мужичка с мечом на поясе, лесные молодцы зашептались, переглянулись недоуменно. Мол, что за петрушка? Потом вперед выдвинулся детинушка — что поставить, что положить. Такой бычка-трехлетку перебодает, и кабанчика под мышкой унесет в ночь на Халлан-Тейд.

— Ты чо, дядя? — басовито прогудел детинушка, поигрывая топором на длинной рукоятке — не иначе из лесорубов вышел. Остальные одобрительно закивали. Богатырь, пожалуй, был в шайке за главного.

— Да ничо, племяш, — ответил однорукий. Он взялся за рукоять меча, но вытаскивать клинок на свет не спешил. — Вы бы того, рябяты, шли б своей дорогой. Не обломится вам тут ни кусманчика.

Здоровяк поначалу выпучил глаза от подобной наглости — он привык, чтоб его боялись, ну, на худой конец, уважали и опасливо прислушивались, а тут такое! "Не обломится..." Потом захохотал. Хлопнул ладонью по толстой ляжке. Его ватажники охотно подхватили смех. Думали, скучная работенка предстоит, а тут потеха. Еще, дескать, внукам сказывать будем, как потешились.

— Дай ему, Горушка, раза! — выкрикнул опирающийся на рогатину разбойник в армяке с наполовину оторванным рукавом. — Покажи, где раки зимуют!

— Ну, гляди, дядя, не обижайся, — Горушка смачно сплюнул, вытер губы тыльной стороной ладони, перехватил топорище поудобнее.

— Эх, рябяты, рябяты... — вздохнул охранник, сутулясь под давящими взглядами ватаги.

Детина ухнул, замахиваясь топором. Занек, помимо воли, сжался в комок, уже представляя, как лопается череп его спутника под напором безжалостного железа, охнул и хотел было сигануть с передка прямо в кусты, а там — куда глаза глядят, лишь бы не поймали. Но застыл, завороженный событиями.

Однорукий ударил косо, снизу-вверх, не тратя драгоценного времени на боевые стойки . Едва покинув ножны, клинок вспорол бедро Горушки, скользнул по кости. Великан в голос заорал, бросая топор. Штаны его разом взмокли от горячей крови. А охранник возвратным движением располосовал неудавшемуся грабителю грудь. Разрез на кожушке запузырился алой влагой. Охнули остальные ватажники.

Горушка тяжело опустился на колени, а потом завалился набок. Захрипел, забил ногами.

— И-и-тить твою мать! — завизжал перекошенным ртом лесной молодец с оторванным рукавом. Взмахнул рогатиной... И упал навзничь, словно от удара могучего кулака.

Второй разбойник вцепился пальцами в древко стрелы с серым оперением, выросшее у него из груди. Закружился, как пес, ищущий где бы улечься спать.

Оглянувшись, Занек увидел сосредоточенные, мрачные лица Хвоста и Берка. И натянутые луки. Наконечники стрел едва-едва шевелятся, поглядывая по сторонам в поисках новой добычи.

Ватага попятилась к лесу. Вначале медленно, неуверенно, но вскоре страх пересилил, и они бросились в чащу наперегонки, отталкивая друг друга плечами.

Однорукий перепрыгнул через переставшего уже шевелиться Горушку. Мельком глянул на корчащегося со стрелой в груди. Ткнул острием клинка. Обернулся, стряхнул капельку крови с лезвия.

— Я узнал тебя, Берк Прищуренный. Сразу узнал.

Берк медленно отпустил тетиву. Сказал спутнику:

— Хватит, убери.

Хвост неохотно подчинился. Покосился на купца. Зло бросил однорукому:

— И я узнал тебя, петельщик.

Охранник вытер меч о рукав Горушки. Неспешно вернул его в ножны. Потер ногтем большого пальца старый шрам от ожога на щеке.

— Я больше не петельщик.

— Я тебя помню. Ты был с Валланом на Красной Лошади.

— Был. Ну и что? — пожал плечами однорукий и вдруг удивленно приподнял бровь. — А ты что, тоже там был?

— А что?

— Да ничего. Ты первый начал вспоминать.

— Эй, братцы, хорош друг дружке клыки показывать. Ровно кобели цепные, — прикрикнул на них Берк. — Давай бревно подвинем. Эй, Занек, клич своих огольцов, ежели штаны не обмочили.

Вшестером спихнуть с дороги поваленное дерево оказалось довольно просто. Даже с учетом того, что один из них был одноруким.

Запрыгивая на козлы, охранник заявил во всеуслышанье:

— Меня Лабоном зовут. Я служил полусотенником в гвардии Трегетрена. До конца яблочника. С этим, — он поднял культю правой руки, — в гвардии не держат. От пенсиона по выслуге я тоже отказался. Все ясно?

Хвост смолчал.

Занек кивнул. Ему-то что? Петельщик и петельщик. Зато охраняет, спасибо Огню Небесному, надежно и всего-то за харчи.

Берк примирительно махнул рукой:

— Да ладно, Лабон. Не бери в голову. Я тоже ушел из армии.

Перед сумерками купец распорядился устраивать привал.

На этот раз они обустроились быстрее, нежели раньше, — помощь двоих опытных путешественников пришлась как нельзя более кстати.

Скоро забулькали два котелка. В один Занек сыпанул, не жалея, четыре полных пригоршни отборной полбы. Во второй Хвост бросил несколько щепотей сушеных трав. Потянуло бодрящим ароматом чабреца и донника.

Ели по очереди, зачерпывая ложками, которые у каждого сыскались за голенищем.

После ужина Нерк и Перк кинул на пальцах, кому котел от каши отскребать. Довольный Нерк уселся рядом со старшими, а Перк, поджав губы, принялся тереть медное нутро снегом, который к ночи перестал вроде таять. Может, к утру и вовсе подморозит?

— Давай начистоту, — Лабон вернул на рогульку котелок с травяным настоем удивительно ловко, хоть и обходился одной рукой всего лишь полтора месяца с небольшим, — я Валлана послал подальше, если вас кого это интересует.

— Что ж так? — хмыкнул Хвот.

А Берк открыто удивился:

— Прямо так и послал?

— Ну, не прямо, — бывший петельщик почесал щетину на подбородке. — А то б я с тобой сейчас болтал у костерка... Держи кошель открытым. Так, для себя решил, мол, посылаю. Он об этом не знает. Но уже догадывается, думаю.

Прищуренный кивнул, удовлетворенный ответом.

— А чего послал? — повернулся Лабон к Хвосту. — Так не по нутру мне нонешние порядки трегетренские. Ну, не по нутру и все тут. Понятно?

— Понятно, — согласился Хвост. — Токмо не ведал я, что тебя в лесу повстречаю. Верного пса капитанского. Он ведь теперича вовсе в верха выбился. Был бароном, стал кронпринцем. Неужто своих перестал жаловать?

— Я его перестал жаловать, — неожиданно зло проговорил Лабон. — Я! — спокойнее добавил. — Когда мы на север уходили, Валлан бойцом был. Пощады к врагам не знал, но за своего мог в огонь сигануть. А в Трегетройме сейчас другой человек сидит. За селинкину юбку двумя руками держится. С чародеем, надо и не надо, советуется. Тьфу...

— Значится, обиделся ты на Валлана? — Берк поковырял палочкой прогорающие угли.

— Не-а. Не обиделся. Плюнул на все. Решил до Кейлина податься.

— Чего? — недоверчиво покосился на него Хвост.

— А чего слышал. Кейлин-то, наследник престола, живой. И корону надеть должен был он, а не Селина. Теперь он армию собирает на границе с Ихэреном. Что, слухи до вас не доходили?

— Доходили, доходили, — успокоил его Берк, запустил пальцы под гугель, почесал темя. — Мы... это... тоже до Кейлина лыжи навострили.

— Это правильно, — одобрил однорукий. — Да, слушай, а то забуду. Одеяло твой у Кейлина сейчас. Перебежал вместе со всем своим десятком.

— Да ну?

— Вот тебе и "да ну"! У деревни Щучий Плес. Это дня четыре отсюда тихим ходом. Эх, верхом-то я бы за два дня добрался, а то и за один.

— Что ж коня не прихватил? — съехидничал Хвост.

— Да как-то забыл в конюшню заглянуть, когда на прогулку выбирался. А после... Ну, не скопил я за тридцать годков службы тугой кубышки. Что поделать? А конокрадом никогда не был. Сам таких всю жизнь до осины провожал.

— Ладно вам, — Берк полез за пазуху, извлекая гнутую трубочку. — А то сейчас рычать начнете. Откуда про Щучий Плес знаешь и про лучников, что переходят к Кейлину?

— А был я там, — просто ответил Лабон. — Видишь руку?

— Левую?

— Правую!

— Нет, она ж у тебя...

— Верно. И я не вижу. Вот под Щучьим Плесом она и осталась. Меня Валлан послал голову Кейлина ему привезти. Да он сильнее оказался. Одолел меня. Вначале на мечах. А после и благородством. Я бы его живым не отпустил. Там у брода почитай все мое войско к принцу и переметнулось. Да оно и к лучшему. Честнее, — Лабон обвел глазами собеседников.

Прищуренный снова почесал голову под гугелем. На сей раз — висок.

— А мы... это...

Хвост нарочито закашлял.

— Да ладно, Хвост. Скажем. Чего уж там.

— Ну, брат Берк, как знаешь, — буркнул бывший старатель. — Не раскаялся бы потом.

—А-а, — отмахнулся лучник, — пущай Селина с Валланом раскаиваются. Значится так, Лабон. Мы тоже до Кейлина навострились. С конца яблочника по путям-дорогам петляем. А давеча прослышали, дескать, собирает наш принц... Да чего там принц... Опосля смерти Витгольда, Кейлин наш король. Так вот. Собирает, мол, его величество верных родине и престолу людей. Вот и мы отправились.

— И где ж вы их искать вздумали? — хитро улыбнулся Лабон.

— А где и ты. У форта Турий Рог.

— Верно. Слухом земля полнится. Что ж. Кейлиновым новобранцам такого стрелка, как ты, Прищуренный, и не достает. Не забыл еще, как рекрутов учить?

— Не забыл, — Берк хотел рассмеяться, но закашлялся, едва не задохнулся.

— Хоть в Кейлиновом войске Валлана подловлю, — вдруг мрачно проговорил Хвост. — От самой Красной Лошади за ним гонюсь, а все никак.