Чтение 22–й страницы книги ~Доставить живым или мертвым~

появилась живая искра заинтересованности.

-- Ваш участковый оказался крепким парнем, хотя мы мучили его восемь
часов. Половину кишечника пришлось удалить...

-- А можно с ним переговорить?

-- Да ради Бога, мы вчера его из реанимационной перевели в двухместную
палату. А ваш человек...который охраняет, ему иногда помогает походить по
коридору и вообще опекает, словно родного сына.

"Опекуном" Усача был сержант Трофимов из уголовного розыска, пожилой и
уже отошедший от активной деятельности человек.

Трофимов сидел на топчане, в нескольких метрах от двери, ведущей в
палату под номером 23. Они поздоровались, Вронский спросил "как дела?", ему
ответили "пока полный ажур, товарищ капитан" и на этом они разошлись.

Усач лежал на кровати и читал книгу. При виде вошедшего Вронского хотел
подняться, но тот, быстро подойдя к кровати, и, взяв его за плечо, сказал:
"Лежи, Ваня, я сяду на стул с тобой рядом."

Вторая кровать была пуста.

-- Ну, что -- поговорим, дело, кажется, начинает туго закручиваться.
Расскажи все -- когда, где с кем, о чем, почему ну т. д.?

-- Понимаю... Курить зверски хочется, а тут вроде бы неприлично...

-- Давай немного покалякаем, а потом вместе сходим в какой-нибудь
закуток и подымим.

-- Согласен. Значит, так...

...Из разговора выяснилось, что к Усачу однажды подошла женщина,
торгующая на рынке, и пожаловалась, что кавказцы привезли арбузы и половину
ее места, за которое она платит рынку, заняли арбузами. Она стала им
объяснять, а один из них показал ей нож и велел навсегда заткнуться...

-- Я пошел разбираться, и действительно несколько арбузов лежали рядом
с ее лотком. Я нашел хозяина...из Астрахани, дагестанец и велел ему убрать
свои арбузы с чужой территории. Затем меня, словно черт рогом под бедро
саданул... Тут же рядом торговали двое кавказцев и я решил у них спросить
лицензию на торговлю черешней. Конечно, никакой лицензии у них не было и они
стали меня упрашивать, чтобы я разрешил им доторговать...Стали плакаться,
что за лицензию надо больше платить, чем они наторгуют, и тут они меня
купили...Ну как купили...Когда у нас выяснение отношений дошло до кипения и
я хотел уже их отвезти в отдел, один из них меня спрашивает: значит,
по-твоему, лучше чеченцу бегать с автоматом по горам, чем мирно торговать
черешней? А мне и возразить нечего. Насыпали они мне кулек черешни...крупная
сочная... и я оставил их в покое. Эту черешню я тут же за воротами рынка
отдал безногому нищему, пусть, думаю, полакомится...Можете сами у него
спросить, он там и сейчас попрошайничает.

Вронский кивнул головой, не проронив ни слова.

...Потом участковый еще несколько раз заходил на рынок и по делам и
просто для разнообразия, встречал этих продавцов, но никаких дел с ними не
имел. Но однажды один из них, как потом выяснилось, Масаев Руслан спросил --
не знает ли Усач, где на время можно снять квартиру? Вопрос не из ряда
вон...обыкновенный, житейский. И назвал участковый адрес Киреева. Одинокий,
две комнаты...

-- И сколько они тебе за посредничество заплатили?

Усач замолчал. Отвернулся к стене.

-- Хорошо, об этом потом...Скажи, Ваня, ты догадывался, с кем имеешь
дело?

-- Клянусь матерью...Они вовсе не походили на бандитов, обходительные,
шутили, анекдоты травили. Трудно даже представить...

-- Сколько раз ты оказывал им услуги? Ну типа той, когда ходил за их
вещами?

-- Единственный раз, я уже об этом давал показания Гордееву из ФСБ.

-- Но ты же не мог не понимать, что было в тех кульках...Только слепой
мог не видеть или не почувствовать...Там же был пистолет, который не был
даже завернут...Как ты это объяснишь?

-- К сожалению, я это понял только тогда, когда меня брали наши...

-- Согласись, Иван, это звучит как-то неубедительно. Скажи честно,
когда ты узнал о содержимом пакетов -- когда брал их из тайника или когда
уже тебя прихватили наши ребята?

Усач молчал. Чего-то не договаривал.

-- Хорошо, оставим этот вопрос до лучших времен. Ты знал третьего,
того, который тебя пытался убить и кто убил водителя такси?

-- Ну как знал -- видел. Он тоже ошивался на рынке, сначала я думал,
что это какой-то шерамыжник, пробивала...Звали его Михайло. Он с Гасановым и
Масаевым тоже жил у Киреева...

Вронский из папки извлек конверт с фотографиями. Одну из них,
скопированную с видеопленки, он протянул Усачу.

-- А этого узнаешь?

Участковый, чтобы хоть как-то реабилитироваться в глазах следователя,
незамедлительно откликнулся.

-- Это не он....Но я его тоже видел на базаре.

Усач закрыл глаза и стал вспоминать. Он понимал, что сейчас каждое
слово будет иметь большое значение в его дальнейшей судьбе.

-- Могу ошибиться, но он мне представляется именно с велосипедом. Лицо
на фото не очень разборчиво, а вот велосипед...И кепка -- точно, это
знакомый Михайло.

-- Как ты думаешь, он был связан с Гасановым и Масаевым?

-- Если был знаком с Михайло, то, видимо, и с ними как-то связан.

-- А как по-твоему, этот Михайло и этот велосипедист еще в Волгограде?

Усач пожал плечами.

-- Это зависит от того, что они хотят здесь найти.

-- А как ты думаешь, что можно искать, имея на руках револьвер и
несколько тротиловых шашек?

-- Только приключения на свою задницу.

...Вронский, возвратившись в Управление, тут же позвонил главному
прокурору и попросил того о встрече. Когда она состоялась, он изложил факты,
и озадачил прокурора тем, чтобы УФСБ и РУБОП выделили в его распоряжение
оперативников.

-- Сколько тебе нужно, столько и получишь, -- заверил Вронского
прокурор.

-- Не менее сорока человек...

-- Ну это ты, парень, несколько загнул. Что они будут делать -- сидеть
у тебя в приемной?

-- Они будут у меня пахать, рыть носом землю...Дайте мне сто сорок
человек и я всех озадачу. Слишком велик риск грандиозного теракта.

-- Да на тебя уже работают все силовые структуры области...

-- А толку?

-- А это, извини, зависит от тебя. С чего начнешь?

-- Уже начал. Если отыщем человека в черной бейсболке с велосипедом,
считай, полдела уже сделано. Через него выйдем на других. Исполнителей.

-- А почему ты думаешь, что этот парень с велосипедом не относится к
числу исполнителей?

-- Потому что он на велосипеде и курит "Приму"...Он -- звонарь,
второстепенная шестерня и не более того. Возможно, оказывает кому-то мелкие
услуги. Во всяком случае, это статист, но из таких, которые могут пойти на
все... И потому мы его заловим.

-- Как бы я хотел, Володя, быть таким же уверенным в себе, как ты, а то
меня совсем сомнения заели. То ли завод взорвут, то ли резиденцию
губернатора...

-- Губернатор им не нужен. Террористы тоже умеют считать и они большие
прагматики.

-- Ну что ж, -- сказал главный прокурор, -- раз ты все о них знаешь,
иди, разыскивай. Ни пуха тебе ни пера...

11. Волгоград. Следователь Вронский выходит на след.

Михайло позвал сидящего на крыльце и лузгающего семечки Сергея. Они
пошли в сарай, где под копной сена лежали мешки, пузатые словно откормленные
поросята.

-- Бери за углы, -- сказал Сивко, -- и не роняй.

Когда все четыре мешка оказались в избе, Сивко велел напарнику сходить
погулять.

-- Далеко не ходи, скоро понадобишься.

-- Тогда дай на пару затяжек, а то скучно просто так шляться по улице.

Михайло достал кожаный кисет и отсыпал Сергею в ладонь горсточку
растертой анаши.

-- Не жмись, хохол, говна жалко?

-- Тебя, придурка, жалко. И так чуть маслы передвигаешь.

-- Да это у меня такая походка, дед так ходил.

-- А моего деда твои москали забротали и в НКВД поставили к стенке. И
еще трех его братьев и невестку.

-- И теперь ты мстишь за них?

-- Я нахожусь на войне и потому никому не мщу. Иди на улицу, здесь
курить нельзя.

Сергей вышел и отправился в сад. По ходу сорвал несколько переспевших
груш и, войдя под шатер смоковницы, улегся под ней. Ему было хорошо. Даже
очень хорошо. Курил, наркота начинала щекотать душу, а он, уставившись в
небо, на котором кроме синевы ничего больше не было, взирал в ее
непроницаемую бездонность. И рисовались ему быстро и хаотично сменяющиеся
картины, которые необъяснимо ласково щекотали все его нутро. То, что делает
Михайло, его как-то не волновало, хотя и дураку было понятно, что тот
готовится сотворить. Но ему было все равно, ибо жизнь в данном виде и
образе, которая предстала перед ним, меньше всего вызывала в нем сочувствия.