- А это не нам решать - что тут достойно внимания, а что нет...Главное,
что техника сработала и ты сегодня мне ставишь ящик коньяку...
- Тебе и себе тоже...Упьюсь до чертиков.
Когда они вернулись в Ангелов переулок и вместе с Бродом прослушали еще
раз кассету, Вениамин сказал:
- Кто это сработал? - он положил руку на магнитофончик.
Одинец, ухмыляясь, кивком головы указал на Карташова.
- Мцыри тире Кулибин...
- Продолжайте, орлы, в таком же духе...Когда теперь этот Иван
Трофимович собирается выходить на связь с этой Татьяной Ивановной?
-Об этом не было сказано ни слова. Она в расстроенных чувствах и,
видимо, ждет подачи от Музафарова...Насколько я понимаю, в их беседе есть
что-то такое, что их объединяет и вообще я чувствую интригу...И об этом
говорит откровенная маскировка в их разговоре.
- Передайте технику Валентину, пусть он записывает все телефонные
разговоры этого Музафарова, - сказал Брод. - Ведь по номерам телефонов не
проблема узнать адреса?
-Разумеется, не проблема, если, конечно, линия не связана с ФАПСИ, что
в данном случае совершенно не исключается, -сказал Карташов.- И если это
так, то доступа к абоненту у нас не будет...
- Ну и черт с ними, лишь бы это не были провокаторы... Я думаю, этому
Музафарову можно доверять, - подвел черту под разговором Брод.
Однако в тот день все пошло по-другому расписанию. В дверь постучали и
в кабинет вошел Николай. Обычно его невозмутимый вид сейчас был подвергнут
какому-то незримому испытанию. На лице озабоченность, а в глазах
нетерпеливые искорки.
- Веня, надо поговорить! - глядя на Брода, сказал он. Видно, на языке у
него было что-то конфиденциальное.
- Не мнись, Никола. Здесь чужих нет.
- Дело не в этом...
- Тогда раскалывайся - что на душе?
- На стадионе "Локомотив" побоище. Болельщики петербургского "Зенита"
схлестнулись с фанами "Спартака". Мы только что об этом получили сообщение
от нашего человека...
- Так в чем же дело? Посылай два санитарных "рафика".
- Не получается. Блузман приболел, а его зам Семенов ехать наотрез
отказывается. Послал туда только одну машину.
- Так заплати ему за аккордную работу!
- Я самостоятельно финансовые вопросы не решаю, но дело даже не в
этом...
Брод поднялся и подошел к сейфу.
- Одинец уже в машине, - Николай бросил взгляд на Карташова.
- Понятно, - сказал Карташов и тоже встал, пошел на выход.
- Не гони волну, Мцыри! - остановил его Брод. - Вот эти деньги - твой
аванс. Вернешься, я тебе их отдам.
Через двадцать минут они были на стадионе. Вернее, у главного входа,
где несколько милиционеров сдерживали толпу озверевших молокососов.
- Ты только посмотри, Мцыри, как этот пидор в синей куртке бьет по
кумполу мента!
Из прохода хлынула группа пацанов, размахивающих руками. За ними еще
одна, видимо, нападавшая сторона.
- Подъедь поближе и встань за киоском, - сказал Одинец. - Я что-то не
вижу нашей машины.
- Они что - с ума сошли? Сюда бы сейчас мой взвод, - проговорил
Карташов, - мы эту мелюзгу в пять минут заставили бы лежать носами в
асфальт...
- Не скажи, молодежь сейчас другая. Тут половина накаченных наркотиками
и половина фашистов...Смотри, с каким энтузиазмом они колошматят другу друга
дубинами!
- Битва на Чудском озере...Мудаки опоенные, - Карташов нервно закурил.
- Видишь, подъехала какая-то "скорая помощь". Может, случайная...
- Здесь случайным делать нечего, - уверено сказал Одинец. - Наши
подбирают только с расколотыми черепами, которым все равно уже щи не
хлебать. Однако ты посмотри, что тут делается...
Они увидели, как в толпу врезался АТН - огромный фургон, поставленный
на шасси "Урала". Омоновский транспорт. Карташову не раз приходилось
выезжать на такой машине на операции.
Не успели они сделать по затяжке, как боковые борта открылись и из
машины стали выскакивать в полной боевой экипировке омоновцы. В ход пошли
щиты, дубинки и томфы. От такого зрелища у Карташова сильно забилось сердце.
Он застыл тушканчиком, вытянув шею и как истинный болельщик стал отмечать
хорошие и не очень хорошие удары своих бывших коллег.
- Нет, ты только взгляни, что это за рубка! - вскипел Одинец. - А где
же наша тачка? Или это вон тот "рафик"?
Омоновцы между тем стали отрезать беснующуюся толпу от улицы, замыкая
ее у подножия трибун.
Карташов пошире открыл форточку. Крики, стоны, мат, какие-то непонятные
шумы влетали к ним в кабину.
- Нас там сомнут, - сказал он.
Одинец достал из-за пазухи мобильник. Руки подрагивали. Нащелкал нужный
номер.
- Слышь, Никола, тут идет мамаево побоище. Один "рафик" есть, но черт
знает, как к нему пробраться.
Со стороны стадиона выплеснулась новая волна беснующейся молодежи. Уже
рухнули ворота, в щепки разлетелись два киоска.
- Держи! - крикнул Одинец.
Карташов увидел у него в руках целлофановый пакет с белыми халатами. -
Быстро переодеваемся и шустрим туда. Приказ Брода.
- Здесь мне не развернуться, - Карташов хотел выйти из машины, однако
его остановил Одинец.
- Переодевайся здесь. Я залезу в салон и возьму носилки. Не психуй,
Мцыри, людей в белых халатах пока в России не бьют.
Через пару минут они бежали в сторону обезумевшей толпы. Их дважды
сбивали с ног, но Одинец, пробивая дорогу резиновыми ручками носилок, как
сумасшедший орал:
- Дорогу санитарам! Не мешайте, суки оголтелые, оказывать первую
медицинскую помощь!
Кто-то заполошно крикнул:
- Санитаров сюда! Поворачивай, бля, "скорую" к нам, - взывал паренек,
склонившийся над поверженным товарищем.
Но они шли своим ходом. Когда приблизились к цепочке омоновцев, Одинец
обратился к усатому, богатырского телосложения бойцу:
- Прошу, товарищ милиционер, оказать медицине поддержку! Проводите нас
к "скорой помощи"!
Усатый омоновец, словно ледокол, двинулся вперед, налево и направо
обрушивая удары томфой. Кто-то завопил благим матом: "Вышиби, блин, из мента
мозги!" Карташов видел, как одетый в кожанку мальчуган железной, витой
арматуриной окрестил такого же как сам фана. Кровь брызнула с рассеченного
лба и жертва, схватившись за голову, рухнула лицом в грязь.
- Стой! - крикнул Одинец и шагнул к упавшему парню. - Берем этого.
Однако носилки негде было поставить, Кругом шел жестокой рукопашный
бой.
- Отвали, мразь! - отмахивался от кого-то Одинец.
Орудуя сложенными носилками, он чистил себе дорогу. Их оттеснили и
раненый парень остался лежать без помощи, его топтали сильные шальные ноги.
Шедший впереди их усатый омоновец, отражая щитом удары арматуры и
кулаков, привел их все-таки к "рафику". Они видели как несколько ублюдков
раскачивали машину, другие, взобравшись на крышу, изображали из себя Ленина
на броневике. Они извергали такой мат, словно только что вышли из стен
какого-то высшего зековского учебного заведения.
Водитель был на месте.
- Макс, - окликнул его Одинец, - какого хрена ты тут стоишь!? Заводи
тачку!
Омоновец, видя, что "скорая" попала в переплет, крикнул: "Эй, фаны,
дайте дорогу медикам!" Но его призыв вызвал однозначную реакцию: прыщавый
балбес, зацепив омоновца за шею тонким тросиком, стал его душить. Заваливать
назад. Карташов видел, как прыщавый сорвал с милиционера каску и несколько
раз стукнул ею по голове блюстителя порядка. Пацан, чувствуя себя
победителем, стал напяливать шлем на себя.
- Что они вытворяют, дешевки вонючие! - Карташов уже не видел омоновца,
того месили ногами, обрушивали на незащищенную голову стальные прутья.
Карташов засунул руку под халат, нащупал полу куртки и под ней
почувствовал теплую рукоятку пистолета. Ему было безразлично, что произойдет
дальше - положив ствол на согнутую в локте левую руку, он прицелился в
маячившую перед ним стриженую голову прыщавого пацана. Выстрел почти потонул
во всеобщем шуме, но ему показалось, что все в мире замерло. Парень с
пробитым у самого уха черепом отлетел в сторону, сводящая тело смертельная
судорога еще вела его пару метров, пока ноги не сплелись и он кулем свалился
под ноги дерущихся собратьев.
Карташов, выщелкнув обойму, бросил ее на землю. Таким же незаметным
движением он освободился от своего ПМ.
Они уже были рядом с "рафиком", когда скинувшие с себя оцепенение
омоновцы ринулись на штурм. Тускло блеснули каски и щиты, толпа на глазах
стала сдвигаться в сторону трибун.
- Мцыри, ты наверное, охренел, - шипел сзади Одинец. - Нас свободно
могут замести...
- Они забрались в "скорую помощь" и увидели лежащего на носилках
молодого человека, половина лица которого отсутствовала. Глаз вытек и
височная кость белела под лоскутом кожи.
В салоне было трое санитаров и один из них, обращаясь к Одинцу, сказал: