Чтение 22–й страницы книги ~След нумизмата~

кошек со своим очаровательным товаром в плетеных корзинках. Ну а дальше уже
кишел народ с самым разнообразным "зверьем": попугайчиками, хомячками,
рыбками. Тут же продавалось всякое подспорье для этих живых человеческих
забав: клетки и аквариумы, ошейники и шампуни, птичий корм и искусственные
кости.

Вторую половину площади занимали книжные развалы, ну а как раз между
ними толпился народ, уже хорошо знакомый Силину: продавцы монет, медалей,
залежалого антиквариата, икон и просто старинного барахла. Отдельно стояли
со своими полотнами художники, неодобрительно поглядывающие на небо, снова
грозившее дождем.

Силин с полчаса толкался среди народа, прикидывая по конъюнктуре рынка,
что он сможет продать сегодня подороже. После всех раздумий Михаил решил
остановиться на медалях, в этой области у него конкурентов почти не
оказалось. Силин присматривал место, где встать, когда неожиданно столкнулся
с мужиком, одетым в брезентовую рыбацкую робу и держащим в руках половинку
большого морского бинокля.

-- Это что у тебя такое? -- спросил Михаил, кивая на изрядно потертый
оптический раритет.

Мужик с цветом лица под стать серому осеннему небу и закатывающимися от
похмельного синдрома глазами с трудом, но оживился.

-- Настоящий цейсовский бинокль, морской, восьмидесятикратный. Батя еще
с войны привез. Половину-то я еще в детстве грохнул, а эта вот осталась.

От едкого запаха перегара Силин поморщился, но мужик понял все это
по-своему.

-- Да ты не сумневайся! -- зачастил он, время от времени облизывая
обветренные губы. -- Знаешь, как он показывает, нынешние по сравнению с ним
просто дерьмо!

Да, старая немецкая оптика работала безукоризненно. Галки и вороны,
рассевшиеся по деревьям вокруг рынка, неприязненно поглядывали на Силина
своими черными глазами-бусинками.

-- Сколько хочешь за него? -- спросил Нумизмат, не отрываясь от окуляра и
вертя верньер регулировки резкости.

-- Ну, на пару литров водяры, -- неуверенно начал рыбак.

Силин молча вытащил из кармана деньги и отдал их потрясенному мужику.

-- Дай Бог тебе хорошую невесту, -- пробормотал тот, торопливо
пересчитывая деньги и спиной раздвигая толпу. -- Ты не сомневайся, вещь
стоящая!

"А удачно начался день", -- подумал Михаил, укладывая в сумку бинокль.

На рынке он задержался еще на часок, выгодно продал две медали -- "За
отвагу" и довольно редкую "ХХ лет РККА".

Уже в первом часу дня Силин покинул рынок и отправился к ближайшей
автобусной остановке, раздумывая, где ему пристроиться с этим биноклем в
районе ипподрома. Эти его раздумья прервал большой черный автомобиль,
промчавшийся по дороге совсем рядом с тротуаром и окативший Нумизмата
грязной водой. Выругавшись, он отскочил в сторону и перевел взгляд с мокрых
брюк на проехавшую машину. Прежде чем та исчезла за углом, он успел
разглядеть на номере три одинаковых цифры.

"Пятьсот пятьдесят пять! -- вспыхнуло в голове Нумизмата. -- Та самая
машина, про которую говорил Зубанов".

Силин, не раздумывая, рванулся за автомобилем, испугав при этом ветхую
старушку, мирно выгуливающую престарелого японского хина. Импортная моська
зачастила вслед бегущему истошным, визгливым лаем, в сторону шарахнулась
пара молоденьких девчонок, но Михаил ни на кого не обращал внимания. Забежав
за угол, он увидел, как в дальнем конце небольшой улицы черная машина
свернула влево.

Что и говорить, судьба улыбнулась Нумизмату. Сразу за углом Силин
увидел мирно стоящий "чероки". Подойти к нему Михаил не решился, боялся
попасться на глаза владельцам машины -- вдруг узнают в нем вчерашнего
возмутителя спокойствия! Вернувшись за угол, он прислонился спиной к дереву
и долго переводил дух. Отдышавшись, он со всеми мерами предосторожности
принялся рассматривать стоящий автомобиль. Хотя окна в джипе были
тонированные, Силин все же разглядел, что в салоне сидели трое.

Прошло десять минут, двадцать -- все оставалось по-прежнему. Михаил
чувствовал, что он чересчур привлекает к себе внимание, и решил рискнуть,
сменить позицию. Опустив голову, он быстрым деловым шагом пересек тупичок,
где стояла машина по диагонали и вошел в подъезд трехэтажного старинного
здания на противоположной стороне улицы. Поднявшись на лесничную клетку
между вторым и третьим этажами он осторожно выглянул наружу и убедился, что
все осталось по-прежнему, его демарш никого не встревожил.

Прошло еще сорок минут, лишь затем Силин увидел, как открылись дверцы
машины и появились двое коренастых, плотного сложения парней. Один из них
остался на крыльце дома, второй прошел в подъезд. Вскоре он вернулся, но не
один, а с высоким худощавым человеком. Тут Нумизмат вспомнил, что в сумке
лежит бинокль, но, пока он лихорадочно возился с молнией, трое на другой
стороне дороги подошли к машине. Худощавый остановился и коротко махнул
кому-то наверх рукой. Силин лишь заметил, как колыхнулся в одном из окон
четвертого этажа белоснежный тюль. Рука, задернувшая штору, явно
принадлежала женщине.

Это было уже кое-что. Михаил не сомневался, что нужный ему человек рано
или поздно вернется в этот дом. Оставалось только ждать.
ЧЕРНАЯ ТЕТРАДЬ

Андриенко.

"Я, Андриенко Александр Фомич, профессор Санкт-Петербургского
университета..."

В тот воскресный день профессор, как всегда, с утра работал в своем
кабинете. С тех пор как умерла жена Александр Фомич стал истинным
анахоретом. В прежние времена Варвара Никитична непременно бы вытащила его
или в церковь, или в гости к многочисленной родне. И хотя Андриенко обожал
свою жену -- все-таки прожили вместе тридцать лет, -- спустя год после ее
смерти профессор очень полюбил эти спокойные выходные в четырех стенах. Как
всегда, он занялся переводами скандинавских саг. Зная шесть языков, в
большинстве своем "мертвых": древнегреческий, латынь, языки кельтской
группы, Андриенко последние годы мечтал увязать в одно целое древнейшую
историю славян, скифов и норманов. Где-то здесь, в переплетении судеб этих
народов, и родилась русская нация.

От работы его отвлекло появление слуги. Профессор и сам слышал
отдаленное позвякивание древнего колокольчика на входной двери, но надеялся,
что "чаша сия" минует его. Увы.

-- Барин, вас там какой-то господин спрашивает, -- объявил Мирон, слуга,
вывезенный покойной Варварой Никитичной еще лет за двадцать до отмены
крепостного права из ее воронежского имения.

Андриенко с неудовольствием посмотрел на Мирона, толстого, лысоватого
человека лет пятидесяти. С тех пор как умерла супруга профессора дворецкий
изрядно разъелся и еще больше обленился. Даже неприхотливому, не от мира
сего ученому стало казаться, что в доме стало гораздо меньше порядка и
чистоты.

-- Что за господин? -- с раздражением спросил Александр Фомич.

-- Какой-то Дергунов.

Андриенко напряг свою незаурядную память, но не припомнил среди
знакомых, друзей или родственников никого с подобной фамилией.

-- Что ему надо? -- все более раздражаясь, допытывался профессор.

-- Говорит, что по поводу монеты.

"Очевидно начинающий нумизмат. Наверняка притащил какой-нибудь старый
пятак и уверен, что такого ни у кого нет," -- подумал Александр Фомич, со
вздохом откладывая в сторону тетрадь с переводами саг.

-- Ладно, зови, только сам побудь рядом. Вдруг это жулик какой.

Вскоре в дверях кабинета показался невысокий молодой человек с
тщательно постриженными тонкими усиками над припухлыми, девичьими губами.
Одет гость был по последней моде, в укороченный сюртук с широкими лацканами,
с подвязанной вместо галстука шелковой косынкой.

-- Честь имею представиться, Дергунов Николай Осипович, уроженец города
Саратова, ныне проживаю в столице, подал прошение о приеме на
государственную службу.

Профессор также представился. Предложил гостю сесть. Несмотря на свой
ухоженный вид, гость ученому мужу не понравился. Смущала развязная манера
движений и разговора, а чересчур живые глаза быстро пробежались по всей
обстановке кабинета. Кроме того, от гостя нестерпимо несло одеколоном от
Роже, а профессор не любил эти искусственные цветочные ароматы.

-- Чем могу служить? -- спросил Андриенко, наблюдая за тем, как молодой
щеголь пытается на неудобном старинном кресле принять наиболее изящную позу.

-- Мне порекомендовали вас как самого известного в столице нумизмата, --
начал разговор Дергунов.

-- Ну почему же, есть люди куда более известные, например барон Кане или
Великий князь Георгий Михайлович. Но я действительно один из соучредителей
Санкт-Петербургского археолого-нумизматического общества, -- не без гордости
закончил Андриенко.

-- К сожалению, ни барона Кане, ни Великого князя в столице сейчас нет,
-- сказал саратовский гость, а затем перешел к делу: -- Полгода назад здесь, в
Санкт-Петербурге, умер мой дядя по материнской линии, Обухов Михаил Львович.
В наследство он мне оставил квартиру и кое-какие достаточно скромные
сбережения. Среди разного рода имущества имелась и небольшая коллекция
монет...

Профессор насторожился. Он знал практически всех коллекционеров
столицы.

-- Простите, как фамилия вашего дяди? -- переспросил он.

-- Обухов, Михаил Львович.

-- Не припомню такого, -- признался Андриенко.

-- Ну, это понятно, коллекция небольшая, всего-то монет тридцать. К тому
же он последние десять лет жутко болел, практически не выходил из дома. А
года за три до смерти совсем лишился речи и движений. Так вот, я значительно