Чтение 22–й страницы книги ~Одна тень на двоих~

долго рассматривал свою физиономию в зеркале, прикидывая, побриться ему
или не стоит. По правилам в воскресенье можно было не бриться, но визит
к Венику требовал соблюдения этикета и нарушения правил.

Бриться Данилов не стал. Пришлось бы начинать сначала всю канитель с
раздеванием и последующим одеванием, а бриться в свитере было не по
правилам.

День только начинался, но когда Данилов вышел на улицу, там
совершенно явно наступали сумерки. Мрачные ноябрьские сумерки,
запорошенные снегом, проткнутые размытым светом автомобильных фар,
промозглые до зубовной дрожи, мокроногие, отвратительные.

Нужно было сделать над собой усилие, чтобы заставить себя думать, что
это никакие не сумерки, а тихое осеннее утро. Данилов сделал это усилие
и постоял на скользких ступеньках, натягивая перчатки и заставляя
окружающий мир измениться.

Итак, утро. Впереди чудесный воскресный день. Вчера был не менее
чудесный субботний день.

Вчера разгромили дом, который Данилов любил и о котором заботился,
как будто это был ребенок, а не куча кирпича и досок. Данилов полночи
курил, представляя себе, как громили его дом, и ненавидел себя за то,
что разрушения произвели на него гораздо более сильное впечатление, чем
рана на голове охранника, а под утро ему приснилась ванна с краской, в
которой он должен был утонуть.

Данилов почти дошел до своей машины, зарывшейся в снег, как
аляскинская ездовая собака, когда у него за спиной негромко скрипнули
тормоза. Он оглянулся, делая шаг в сугроб. Грязный бампер замер в двух
сантиметрах от его ноги, и Данилов посмотрел с удивлением. Сначала на
бампер, а потом на плавно опускающееся стекло.

- Привет, - сказали из машины, когда стекло опустилось до половины, -
куда это ты в такую рань собрался?

- Доброе утро, - вежливо поздоровался Данилов и выбрался из сугроба
на кое-как расчищенный асфальт, - ты... ко мне?

Человек в машине усмехнулся.

- Догадливый ты наш. Уезжаешь?

- Уезжаю, - согласился Данилов.

- К любимой или по делам?

- По делам.

- Что за дела в воскресенье утром?!

- У меня разные дела, Олег.

- Ну, конечно. Деловой ты наш. У меня на самом деле к тебе тоже
исключительно деловой вопрос.

- Что же ты не позвонил? У меня встреча в другом месте.

- Да я даже помыслить не мог, что у тебя по воскресеньям с утра куча
деловых встреч!

- Не куча, а всего одна, - поправил Данилов, и они замолчали. Данилов
молчал, стоя на асфальте, а Олег Тарасов - сидя в своей машине.

- Давай я тебя на твою встречу подкину, - предложил наконец Тарасов,
зная, что Данилов может так промолчать до вечера, - а то ты сейчас
полчаса откапываться будешь, потом еще полчаса греться. По дороге и
поговорим.

- Нет, спасибо, - начал Данилов. Ему вовсе не хотелось, чтобы его
подвозили туда, куда он собирался, то есть к Венику. - Мне еще нужно
сигарет купить, а потом обратно возвращаться неизвестно как...

- Тачку поймаешь, - сказал Олег Тарасов и, перегнувшись через
сиденье, распахнул пассажирскую дверь, - садись, Данилов, не ломайся.
Мне правда с тобой поговорить надо.

- Приезжай вечером, - предложил Данилов, с тоской глядя на
распахнутую дверь, и понимая, что деваться ему некуда. От Тарасова, как
и от Веника, отвязаться было невозможно.

- Куда я еще вечером поеду!.. - возразил Тарасов. - Садись, не
ломайся, что ты как красна девица, Данилов!

Андрей еще потоптался, понимая, что выглядит смешно, снова шагнул в
сугроб и влез в машину.

- Ну вот и славненько, - заключил победитель Тарасов и тронул с
места.

- Ты где встречаешься-то, Данилов?

- В Жулебино. Олег присвистнул.

- Не близко. У тебя там кто? Прораб? Или любовницу новую завел?

- Не завел, - сказал Данилов. - Останови где-нибудь на Сретенке, мне
сигарет нужно купить.

- У меня есть сигареты. Можешь пока мои курить.

- Олег, мне нужно купить сигарет, - повторил Данилов ровно, -
.останови, пожалуйста, у любого ларька.

- Да ради бога, - пробормотал Тарасов, - не заводись только.

Это прозвучало глупо, и Данилов, пожав плечами, отвернулся к окну.

Олег Тарасов был его "другом детства". Они вместе учились в
музыкальной школе. Андрей играл на рояле, а он на скрипке. Потом у
Андрея случился нервный припадок, его нужно было лечить, и он перестал
играть. А Олег играет до сих пор.

Олег очень хороший скрипач. Конечно, не Спиваков, но все равно очень
талантливый мальчик. И работоспособный! А техника какая, а самообладание
и дисциплина! Очень достойный мальчик, очень.

Так всегда говорила мать. Из этого Данилов должен был сделать вывод,
что он, Данилов, не талантливый, не работоспособный, не
дисциплинированный и, следовательно, недостойный.

Олегу всегда было труднее, чем тебе, во много раз труднее. Он из
самой обычной, простой семьи. Никто не создавал ему идеальных условий,
как создавали тебе. Ему самому пришлось пробиваться, устраиваться,
доказывать, что он ничуть, не хуже многих других, И он пробился и
преуспел!

Данилов должен был сделать вывод, что он не пробился и не преуспел,
хоть и был из очень непростой семьи.

Иногда ему казалось, что мать сожалеет о том, что ее сын Данилов, а
не Тарасов. Если бы ее сыном был Тарасов, он бы не обманул ее надежд, не
подвел ее, оправдал доверие, отработал вложенные в него силы и средства.
Он очень хорошо смотрелся на сцене Большого зала консерватории, в
окружении блестящих музыкантов, вдохновенный, отрешенный, погруженный в
искусство. Мать смотрела бы на него и гордилась им, и отец не относился
бы к нему как к постыдной ошибке.

Впрочем, так было всегда, и глупо в тысячный раз думать об этом.

- Мне звонила Светлана Сергеевна, - сообщил Олег, когда Данилов
вернулся в машину и кинул на заднее сиденье блок "Мальборо", - у них
прием в среду. Ты знаешь?

- Это странно, конечно, - сказал Данилов, - но я тоже приглашен. - Да
ладно тебе! - Машина вильнула, объезжая сугроб, как будто тоже
воскликнула "ладно тебе!". - Что ты все подтекст ищешь там, где его нет!
Конечно, тебя пригласили! Ты же их единственный сын.

Данилов промолчал.

- Слушай, Данилов, мне тоже никакого удовольствия не доставляет с
тобой возиться. Просто Светлана Сергеевна просила меня...

- Возиться? - переспросил Данилов.

- Твоя мать просила меня встретиться с тобой и еще раз напомнить
тебе, что в среду прием и ты обещал там быть, - отчеканил Олег, - это
раз. Два - она просила меня уговорить тебя выступить на этом приеме.

Данилов так удивился, что перестал смотреть в окно и уставился на
"друга детства".

- Как выступить? Что значит выступить?!

- Данилов, выступить значит выступить. Подойти к микрофону, взять его
в руку и сказать несколько теплых слов своему отцу.

От одной мысли о том, что он выходит к микрофону и говорит "теплые
слова", у Данилова взмок висок и шее под воротником стало горячо. Он
потрогал висок и посмотрел на перчатку - на черных кожаных пальцах
остался мокрый след.

- Я не могу, - пробормотал он в панике, - я не могу... к микрофону.

Олег посмотрел на него с высокомерной жалостью и отвернулся.

- Я говорил Светлане Сергеевне, что ты не захочешь, - сказал он,
подчеркивая, что Данилов именно не захочет, - но она все равно просила.
Ты же знаешь, как она мечтает, чтобы вы с отцом наконец-то...

Я не захочу.

Паника не отпускала. Постыдная, гадкая, трусливая паника. Когда
Данилову было шестнадцать, паника его победила. Раз и навсегда. Шакалы
питаются мертвечиной, так и паника грызла мертвого Данилова, зная, что
сопротивляться он не в силах. У него нервы. Он слаб. Он ни на что не
годен.

Я не смогу.

- Я не смогу, - повторил он вслух и посмотрел на Тарасова умоляюще, -
я лучше тогда совсем не приду, Олег. Ты же знаешь, что я не могу
говорить в микрофон. Да еще стоять на... - Слово "сцена" не
выговорилось, застряло в Данилове, и Олег сжалился.

- Нет там никакой сцены. Нужно просто сказать в микрофон, что ты
гордишься отцом, знаешь, сколько сил он вкладывает в свою работу, как
ему помогает мать и что-то в этом духе. Данилов, хоть раз в жизни нужно
показать родителям, что ты их тоже любишь.

- Тоже?

- Конечно, они тебя любят, и ты их любишь тоже, - произнес Олег с
нажимом, - ну что ты из всего на свете делаешь проблемы!

Конечно, он делает проблемы из всего на свете. Он и есть самая
большая проблема своих родителей.

Самое главное - мать так до сих пор и не поверила в то, что тогда он
на самом деле не смог больше играть. Она считала, что он просто
притворялся.