Чтение 22–й страницы книги ~Испытай себя~

Мэкки несколько раз оглядывалась, будто желая убедиться, не испарился
ли я; под постоянным ее наблюдением находился я и тогда, когда мы прибыли на
место и кружились по полю в ожидании рассвета и появления Тремьена на
вершине холма.

-- г Где вы научились ездить верхом? -- подъехав и труся рядом,
спросила Мэкки.

-- В Мексике.

-- Вас обучал испанец!

-- Точно.

-- И он учил в'ас скакать с согнутыми руками.

-- Да, откуда вы узнали?

-- Нетрудно догадаться. Ну хорошо, подберите локти ближе к старине
Обидчивому.

-- Спасибо.

Она улыбнулась и отъехала устанавливать очередность проездки.

Все кругом было покрыто тонким слоем снега, но утро выдалось ясным, с
бодрящим, приятным морозцем. Кто хоть раз видел январский рассвет в Даунсе,
тот запомнит его на всю жизнь.

Забег за забегом стартовали всадники, и только стружки, которыми
посыпали тренировочную дорожку, летели из-под копыт -- наконец мы с Мэкки
остались вдвоем.

-- Я поскачу справа, -- сказала Мэкки. -- Тогда Тре-мьену будет лучше
видно, как вы держитесь в седле.

-- Премного благодарен, -- с иронией в голосе согласился я.

-- Вы прекрасно проедете.,

Неожиданно Мэкки покачнулась в седле, и мне пришлось протянуть руку,
чтобы помочь ей удержать равновесие.

-- С вами все в порядке? -- обеспокоенно спросил я. -- Вам следовало бы
отдохнуть побольше после того ушиба головы.

Лицо ее побледнело, в широко распахнутых глазах застыло смятение.

-- Нет... я... -- она судорожно глотнула воздух, -- я только
почувствовала... о... о...

Мэкки вновь пошатнулась, и по ее виду я понял, что она близка к
обмороку.

Я наклонился к пей и правой рукой крепко обхватил за талию, тем самым
предотвратив падение. Она привалилась ко мне, и это позволило мне теперь ее
прочно удерживать, а поскольку ее рука была продета через поводья, то лошадь
также держалась рядом с моей и не могла отойти -- морды наших скакунов почти
соприкасались.

Я перехватил ее поводья левой рукой, а правой -- просто крепко прижал к
себе; по мере того как ее лошадь отходила в сторону, Мэкки соскальзывала с
седла, пока наконец не очутилась лежащей на холке Обидчивого поперек моих
коленей. Я удерживал ее и не давал ей упасть, но с ней я не мог и спешиться,
поэтому обеими руками я начал подтягивать ее и взваливать на Обидчивого до
тех пор, пока она не оказалась в полулежачем-полусидячем положении поперек
передней части моего седла. Обидчивому это явно не понравилось. К тому же и
лошадь Мэкки уже отошла на всю длину поводьев и вот-вот готова была
вырваться; я начал мучительно соображать, что лучше: отпустить ее лошадь или
постараться удержать, везде лед, а он представляет опасность; если
отпустить, то, возможно, мне удастся убедить Обидчивого вернуться домой с
двойным грузом и избавить нас от больших несчастий, чем обморок.
Настоятельная необходимость оказать ей срочную помощь требовала действий, и
я готов был сделать все возможное.

Обидчивый безошибочно понял команду, поданную моими ногами, и послушно
повернул в сторону дома. Я решил, что лошадь Мзкки, пока она идет с нами,
тоже не буду отпускать, и та, будто получив сообщение о необходимости
возвращаться домой, словно в сказке, вела себя послушно и больше не пыталась
убежать.

Не прошли мы и трех шагов, как Мэкки очнулась и пришла в полное
сознание, подобно внезапно зажегшемуся огоньку.

-- Что произошло?..

-- У вас был обморок. В*ы начали падать.

-- Я не могла так устать, -- ответила она, явно не сомневаясь, что, тем
не менее, все так и было. -- Позвольте мне спешиться. Я ужасно себя
чувствую.

-- Вы можете стоять? -- волнуясь, спросил я. -- Давайте я лучше довезу
вас так.

-- Нет. -- Она перевернулась на живот и начала медленно сползать вниз,
пока ноги не коснулись земли. -- Какая глупость. Сейчас со мной все в
порядке, действительно, все нормально. Передайте'мне поводья.

-- Мэкки...

Неожиданно она отвернулась, и ее судорожно вырвало на снег.

Я спрыгнул с Обидчивого и, не выпуская поводьев наших лошадей, поспешил
на помощь моей спутнице.

-- О боже, -- слабым голосом, доставая платок, сказала она. -- Должно
быть, съела чего-нибудь...

-- Не мою готовку?

-- Нет, -- комкая платок, выдавила улыбку Мэкки. Они с Перкином вчера
вечером ушли до того, как я подал приготовленных в гриле цыплят.

-- Я чувствую недомогание уже несколько дней.

-- Сотрясение мозга.

-- Нет, это началось еще до катастрофы. Видимо, это результат
напряжения после судебного процесса. -- Она сделала несколько глубоких
вдохов и вытерла нос. -- Сейчас я чувствую себя вполне нормально. Не знаю, в
чем тут дело.

Она с недоумением смотрела на меня, я же отчетливо увидел, какая мысль
промелькнула у нее в голове и изменила выражение лица, на котором отразилась
смесь удивления и надежды... и радости.

-- Ах! -- возбужденно воскликнула она. -- Вы думаете... я имею в виду,
что меня подташнивает по утрам уже всю эту неделю... а после двух лет
бесплодных попыток я уже перестала на что-либо надеяться, но все равно я не
знала, что это приводит к таким болезненным ощущениям в самом начале... я
имею в виду, я даже не подозревала... все эти женские недомогания проходят
у меня очень нерегулярно.

Она замолчала и рассмеялась.

-- Не говорите Тремьену. Не говорите Перкину. Я немного подожду, чтобы
убедиться наверняка. Но я уверена. Этим объясняются многие странные
ощущения, которые я испытывала на прошлой неделе, например зуд в сосках. Мои
гормоны, должно быть, бунтуют. Не могу этому поверить. Мне кажется, я
взорвусь.

Я подумал, что никогда раньше не видел такой неподдельной радости, и
был чрезвычайно рад за Мэкки.

-- Вот это открытие! -- продолжала она. -- Будто глас ангельский...
если это не богохульство.

-- Повремените с окончательным выводом, -- осторожно сказал я.

-- Не будьте глупеньким. Я знаю. Неожиданно она опустилась на землю:

-- Тремьен, должно быть, сходит с ума, что нас нет.

-- Я поскачу к нему и скажу, что вы нездоровы и должны возвращаться
домой.

-- Нет, ни в коем случае. Я в порядке. Никогда в жизни не чувствовала
себя лучше. Все великолепно. Подсадите меня.

Я сказал, что ей необходим отдых, цо она категорически отказалась. В
конце концов мне пришлось уступить ее - настойчивости -- я аккуратно
приподнял свою спутницу и усадил в седло, сам же вскарабкался на широкую
спину Обидчивого. Как ни в чем не бывало она натянула поводья и,
оглянувшись, чтобы убедиться, следую ли я за ней, средним кантером поскакала
по дорожке. Я присоединился к ней, надеясь, что весь путь мы будем
выдерживать этот темп, но, как только я догнал ее, она немедленно увеличила
скорость; осадить коня у меня не хватило бы опыта -- мог бы запросто
вылететь из седла, поэтому, прижав руки к холке Обидчивого, как учила Мэкки,
я понесся вслед, положившись на удачу.

Под конец Мэкки пустила свою лошадь быстрым галопом, и именно на такой
скорости мы проскакали мимо Тремьена. Я был абсолютно уверен, что Тремьен не
покинул своей наблюдательной площадки и смотрит на нас, хотя даже боковым
зрением я его не видел, поскольку полностью сосредоточился на том, чтобы не
потерять равновесия, не выпустить поводьев и не прозевать какого-нибудь
препятствия прямо перед собой.

Обидчивый, слава Всевышнему, замедлил бег сразу же, как это сделала
лошадь Мэкки, и остановился в весьма естественной манере без всякого намека
сбросить седока, будь то в пятницу или в какой другой день. Бездыханный и в
то же время возбужденный, я подумал, что еще * одна или две такие пробежки,
и я запростр сыграю в ящик прямо с широкой спины Обидчивого.

-- Где вас черти носили? -- обратился ко мне Тремьен сразу же, как
только подошел к участникам пробежки. -- Я уж подумал, что у вас душа ушла в
пятки и вы решили не рисковать.

-- Мы просто разговаривали, -- вмешалась Мэкки.

Тремьен взглянул на ее сияющее в данный момент лицо и, вероятнее всего,
сделал неправильный вывод, но комментировать это никак не стал. Он велел
всем вернуться назад, спешиться и остальной путь идти пешком, держа лошадей
в поводу, -- словом, все как обычно.

Мэкки, заняв свое место во главе смены, попросила меня быть замыкающим
и проследить за тем, чтобы никто не отстал. Я так и сделал. Трактор Тремьена
тарахтел где-то далеко позади.

Громко топая, он вошел на кухню как раз в тот - момент, когда я
доставал из буфета апельсиновый сок, и без какой-либо преамбулы
требовательно спросил:

-- О чем вы разговаривали с Мэкки?

-- Она сама вам расскажет, -- улыбнулся я.

-- К Мэкки "вход воспрещен", -- воинственно вскинулся Тремьен.

Я отложил банку с апельсиновым соком и выпрямился, не совсем, впрочем,