парадному входу нашего института. На ней было открытое желтое платье, а под
мышкой, под персиковым локтем левой руки, она несла какую-то папку. Прямые и
тонкие, как шелк, русые волосы падали на обнаженные плечи, удлиняя ее
круглое лицо с зелеными глазами и полными детскими губами.
остановке, собираясь ехать на "Мосфильм". Но автобус ушел, а я остался
стоять на остановке с открытым ртом, думая, что нет, так не бывает, не может
вот так обыденно выйти из автобуса живая принцесса моих детских снов --
сказочная Аленушка, героиня всех русских сказок, которые я, еврейский
вундеркинд, знал, конечно, в детстве наизусть...
плюс Татьяна Ларина, плюс Красная Шапочка, плюс бедная Лиза, плюс
Снегурочка, плюс Соня Мармеладова и так далее, и так далее уходила от меня
через улицу имени Эйзенштейна. И ровно через десять шагов должна была
смешаться с толпой длинноногих принцесс и поблядушек, которые именно в это
время, в июне, тысячами съезжаются в наш ВГИК со всей страны в надежде
поступить на актерский факультет и стать кинозвездами. Наши старшекурсники
постоянно выуживали среди них самых роскошных и длинноногих див, готовых на
все ради эфемерной помощи этих старшекурсников на вступительных экзаменах.
Вот и сейчас там, в этой толпе у входа во ВГИК, уже котами ходят наши армяне
с третьего курса режиссерского факультета. Конечно, они немедленно подвалят
к "Аленушке" и...
удивления.
От полного совпадения этой девушки с идеалом моих именно детских, еще до
сексуальных снов я теперь, вблизи нее, совсем потерял голову. И промямлил
самое банальное: -- Я только что защитил диплом режиссера. Может быть, вам
нужна помощь для актерского показа?
берут только до восемнадцати.
промямлил тупо: --Тогда это... Извините... Всего хорошего...
иногородних абитуриенток поселяют на первых двух этажах нашей общаги,
добавил: -- Я живу в общежитии, комната 401. А вы? Вы откуда приехали?
автобус. Меня зовут Анной. Анна Муравина. Вы будете за меня болеть? -- в ее
зеленых глазах было все -- и веселое девичье кокетство, и вызов, и страх
абитуриентки, и летняя истома ее персикового тела, и спокойная уверенность
неотразимо красивой женщины.
покрылись гусиной кожей.
убежал к подходившему автобусу...
Анны десятки раз -- к другим женщинам, в другие города и даже Америку. Но
вот я опять в России -- и кто же мне снится в первую ночь, едва я закрыл
глаза?
выцарапывал из стены известку, жевал ее и думал о том, какой я дебил. Вот
уже неделю я каждый день хожу во ВГИК, проверяю списки абитуриентов
редакторского факультета, но нет в этих списках никакой Муравиной! А я,
кретин) даже не спросил ее телефон'! Ну разве из такого тюфяка может выйти
режиссер? Встретил женщину своей жизни и тут же бежал, даже не взяв ее
телефон! А из восемнадцати Муравиных, указанных в московском телефонном
справочнике, восемь номеров не отвечают, а десять послали меня к чертям. Как
же мне найти ее? На редакторский факультет ВГИКа принимают, как известно,
только детей нашей кремлевской элиты, так неужели она из них и телефон ее
папаши засекречен?
и материл себя как мог. Кто-то постучал в дверь, я не ответил -- пошли они
асе, я не хочу никого видеть, я хочу сдохнуть!
просьбу соседей о соли, чае или спичках, но первое же слово комом застряло у
меня в горле.
глаза, она близоруко прищурилась:
пришла. У меня через неделю экзамен по литературе, и я подумала...
ей историю русской литературы. Пушкин и Лермонтов, Толстой и Достоевский,
Гоголь и Салтыков- Щедрин, Фет и Тютчев, Кольцов и Некрасов, Надсон и
Бальмонт, Маяковский и Хлебников, Пастернак и Платонов, Мандельштам и
Ахматова...-- все классики русской литературы шли за нами по набережным
Москвы-реки, по Чистым прудам и по Гоголевскому бульвару. Я тащил их через
всю Москву без устали, как бурлак, я потрошил их произведения, я сталкивал
их с царями и революционерами, я цитировал их наизусть целыми кварталами,
проспектами и бульварами. При этом контраст между юной и царственно-русской
красотой Ани и моим нищенским еврейским видом был такой-то я постоянно
наталкивался на выражение шока в лицах прохожих. Но чем голодней становился
к концу дня мой желудок, тем ярче и вдохновенней разгорались мои лекции...
двойку. Оказалось, она не в ладах с правописанием и сделала в своей работе
больше сорока грамматических ошибок.
приезжала на такси, и после нескольких часов прогулки она словно ненароком
заводила меня в какое-нибудь модное кафе или ресторан и заказывала сациви,
шашлыки, "Цинандали". То, что платила она, а не я, убивало меня! Откуда у
нее деньги? Я уже знал, что она была год замужем за известным актером, а
теперь разводится с ним, живет у матери в рабочем районе на окраине Москвы,
и рой сынков партийной элиты чуть не каждый день появляется под ее окнами на
"мерседесах" и "Жигулях". И я подозревал, что деньги, которые она тратила на
меня в ресторанах,--от них. А эти ребята даром не платят...
пробовал вырвать ее из своей души. Обычно эта бессонная и кровавая, как
аборт, работа продолжалась неделю, а потом, не выдержав, я говорил себе:
"Ладно, позвони ей! Позвони и ты увидишь, что ее нет дома, что она уехала
кутить на какую-нибудь правительственную дачу!". Но она оказывалась дома, и
мы снова встречались. И как я ни отказывался, опять попадали в ресторан
"Метрополь" или "Националь", и она опять тратила на меня за вечер столько,
сколько средний рабочий зарабатывает за две недели.
11.30 вечера, твердо рассчитывая не застать ее дома. А когда она сонно
ответила на звонок, я сказал, что должен видеть ее немедленно. И не
где-нибудь, а в центре Москвы. Мой расчет был прост: если у нее ночует
мужчина, она ни за что не приедет из пригорода в центр, это почти час на
метро.
театром, я сказал:
потому что я нищий и безработный. Но дай мне полгода! Обещай, что за
следующие шесть месяцев ты не выйдешь замуж! Можешь делать, что хочешь,
можешь встречаться, с кем хочешь, -- я не буду тебе ни звонить, ни мешать.
Но дай мне эти полгода! Я должен знать, что, если я за эти. полгода пробьюсь
в кино, ты еще будешь свободна! Я люблю тебя!
сырости той сентябрьской ночи. -- Если ты хочешь, я могу подождать полгода.
Но почему мы должны были встретиться сейчас, срочно?
драться за свое кино. Я дошел до ручки!
полгода!
стены пробью! --Хорошо, Вадя. Я буду ждать тебя.
твоя невеста... -- и она поцеловала меня прямо в губы.
он был головокружительней даже той минуты, когда меня, 17-летнего, сделала
мужчиной моя 30-летняя соседка. И вообще, хотя мы с Анной встречались уже
два месяца, я только в этот миг впервые прикоснулся к Ане физически, впервые
ощутил пьянящую глубину ее губ, упругость ее груди и байковой тепло ее тела.
ней! Теперь, как боксер перед выходом на ринг, я уже весь был поглощен