вящена в проблему на правах самой близкой подруги.
беседах со многими из знакомых Екатерины Бенедиктовны, а Шульц утвержда-
ет, что в тайну были посвящены только три человека, кроме самой Аниско-
вец. Похоже, имеет место какое-то недоразумение. Марта говорит об одном,
а Настя имеет в виду совсем другое. Но отступать некуда, надо двигаться
вперед на ощупь и очень аккуратно.
ление, что об этом знают многие.
- Они могут знать только одно: Катя отказала ему от дома. Сделала это
публично и весьма резко. Вот и все.
отказала ему от дома, да еще публично и весьма резко? И почему никто не
жаждет это обсуждать? Вопросы нагромождались друг на друга, и вся
конструкция грозила каждую минуту с оглушительным треском развалиться.
поступок? - забросила Настя очередную удочку. - Ведь такой жест требовал
немалого мужества, согласитесь.
приготовившись к очередной неудаче.
ный человек и, будучи публично оскорбленным, мог начать рассказывать
все, что знал. Но он этого не сделал, и понемногу страсти улеглись. О
нем почти не упоминали, но все о нем помнили, в этом я могу вас уверить.
Правда, теперь прошло уже так много лет, что его откровения вряд ли мо-
гут быть для кого-то интересными и опасными. Ведь случился скандал в се-
редине семидесятых, тому уж лет двадцать. В то время - да, бесспорно, а
теперь - вряд ли.
Много - это значит действительно много, десятилетия. Они познакомились,
когда Катя была замужем за беднягой Швайштейном, а случилось это вскоре
после окончания войны. И с тех пор эта связь не прерывалась, хотя Катя
после смерти первого мужа дважды вступала в брак, да и романы у нее бы-
ли. Знаете, как это бывает - любишь одного, замуж выходишь за другого.
Или даже за других. Когда открылась правда, Катя отказала ему от дома,
но многолетняя привязанность так просто не проходит. Спустя несколько
месяцев она его простила.
позже, Катя сама ему рассказала, когда он порвал со своей юной профур-
сеткой.
- подытожила Настя. - Может быть, не имело смысла скрывать этот факт? Вы
сами говорите, все боялись, что, будучи оскорбленным, этот человек нач-
нет рассказывать все, что ему известно. Если бы все узнали, что Екатери-
на Бенедиктовна помирилась с ним, они вздохнули бы с облегчением. Разве
не разумнее было бы перестать мучить людей постоянными страхами?
идет не только о страхе.
близких пострадал от репрессий. Друзья, родственники, соседи. Наши с Ка-
тей ровесники, да и более молодые люди тоже пережили ужас ночных звонков
в дверь. Вы этого не знаете, вы еще очень молоды. Сначала мы терзались
вопросом: за что? А когда поняли, что ни за что, поняли и другое: мы,
каждый из нас или наших близких может стать следующим. Людей, виновных в
этих арестах, не прощали. Когда Катя совершенно случайно узнала, по чьей
инициативе был арестован ее муж, это было для нее ужасным потрясением. И
тогда она в порыве гнева заявила об этом в присутствии большого числа
людей. А потом поняла, что не может вот так просто разорвать многолетние
отношения. И стала встречаться с Семеном тайком. Ей было, видите ли,
стыдно перед людьми. Я могу ее понять, ведь тогда на волне обличительно-
го порыва слишком многие ее поддержали. Негодяй, трус, подонок, доносчик
и так далее. После этого она не могла бы смотреть людям в глаза, если бы
все узнали, что она продолжает поддерживать с ним отношениям Это был са-
мый трудный период в ее жизни. Знать, что человек способствовал аресту и
фактически смерти ее мужа, и не найти в себе сил перечеркнуть все те
прекрасные минуты, которые они пережили вместе. В общем, она его прости-
ла, хотя и мучилась все эти месяцы ужасно. Вы знаете, у Кати очень долго
не было седины, мы все ей завидовали, а за эти месяцы она стала почти
совсем белая.
тейн действительно был арестован по доносу этого человека, то найти его
имя и адрес не так уж сложно, данные должны быть в архивном уголовном
деле. И если все так, как рассказывает Марта Шульц, то неведомый пока
Семен наверняка и есть тот самый человек, с кем Екатерина Венедиктовна
Анисковец могла делиться чужими секретами. Сама Марта невольно это подт-
вердила, сказав, что "все испугались". А уж когда их отношения стали от
всех скрываться, тем более можно было без опасений выкладывать ему все,
ибо никаких контактов с общими знакомыми больше быть не могло. Семен
стал изгоем в кругу людей, общавшихся с Екатериной Бенедиктовной.
эмоций и думать только о деле, но все-таки оставались вещи, делать кото-
рые она не могла просто органически. В том числе она не могла, вернее не
любила, бывать в ситуации, когда ее воспринимали в роли просителя и де-
лали ей огромное одолжение, хотя на самом деле речь идет о работе, о ее
служебных обязанностях и о служебных обязанностях тех людей, которые ей
это "одолжение" делают. Ее первое посещение архива КГБ-ФСБ два года на-
зад стало и последним. Появляться там снова у нее не было ни малейшего
желания. Конечно, с точки зрения служебной дисциплины это выглядело неп-
ростительным капризом, права на который офицер милиции просто не имеет.
Но, поскольку других капризов у Анастасии Каменской не было, этот ма-
ленький "пунктик" коллеги ей прощали и брали на себя все мероприятия,
связанные с необходимостью просить и уговаривать, выпрашивать желанную
визу на документе и часами ждать под дверью.
и адресом. Семен Федорович Родченко пребывал в полном здравии и проживал
в центре Москвы, в высотном доме на площади Восстания.
привычно усаживаясь верхом на стул в кабинете Каменской и утаскивая чаш-
ку с кофе прямо из-под носа у Насти. - Может, я чего-то в этой жизни не
понимаю, но наш Семен Федорович - благороднейшая личность, вот ей-крест.
новенькое.
Родченко засадил? Ничего подобного. Там все постарались. И Иван Елизаро-
вич Бышов в том числе. В деле доносов - штук десять, авторы - люди из
окружения Екатерины Бенедиктовны, но бумажки в основном хиленькие, без
яркой фактуры. А сообщение дорогого Семена Федоровича - в самый раз. И
по дате оно самое последнее. Чуешь, какой сюжетец?
страсть как хотел его упечь. И имел возможность давить на людей из окру-
жения супругов Швайштейн, вынуждая их дать на него показания. Но люди
оказались то ли недостаточно злые, то ли недостаточно сообразительные,
то ли недостаточно пугливые и давали материал, который на крепкое дело
никак не тянул. А Семен Федорович такой материальчик дал. Оно и понятно,
у него злости и сообразительности должно было быть побольше, коль он
состоял в любовных отношениях с Екатериной Бенедиктовной. А может быть,
тут другой разворот был. Например, Семен Федорович в чем-то очень сильно
зависел от того, кому мешал доктор Швайштейн. Или боялся этого человека.
Одним словом, не мог не подчиниться, хотя и не стремился навредить мужу
любовницы. Просто выхода у него не было. Знаешь, Юрик, я всегда боюсь
давать моральные оценки событиям того периода. Одни говорят - выхода не
было, заставляли, шантажировали. Другие обличительно тычут в них пальцем
и утверждают, что порядочного человека нельзя заставить или запугать. Я
не знаю, кто прав, кто виноват. Но я знаю одно: когда угрожают не тебе
лично, а твоим близким, твоим детям, ты все что угодно сделаешь, только
бы их не тронули. Я слишком хорошо помню, как мне угрожал Арсен по теле-
фону и как я безумно испугалась за папу и за Лешку. И за дочку Володи
Ларцева, которую Арсен похитил и которой меня шантажировал. Я ведь сде-
лала все, как он мне приказал. Отказалась от дела, прекратила работу,
распустила группу, взяла больничный и сидела дома. Другое дело, что, да-
же сидя дома взаперти и с прослушивающимся телефоном, я все равно сумела
его обмануть, но это уже вопрос из другой оперы. А почему ты сказал, что
Родченко благороднейший из доносчиков?
та Шульц. Поскольку ты не была в курсе дела, то истолковала ее слова
по-своему.
ред разглашением амурных похождений и супружеских измен. Что же, выхо-
дит, все эти люди знали друг про друга, знали, что писали доносы на мужа
Екатерины Бенедиктовны, и после разоблачения Родченко испугались, что он
тоже их всех заложит?
дал. Потому я и говорю, что он благородный. Коль его публично опозорили,
было бы вполне естественно огрызнуться по принципу "а судьи кто? ". Но
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Марко Джон
Жюль Верн
Орлов Алекс
Беляев Александр