о котором рассказывал Старик, и подтверждавшие каждое его слово. Предме-
ты "оттуда" резко отличались от повседневных вещей привычного мира, от
них пахло опасностью, порохом, гарью, кровью, они гипнотизировали, вызы-
вали волнующее, тревожное чувство причастности к давно прошедшим герои-
ческим событиям. А сам рассказчик отодвигался на второй план, уходил в
тень: в нем не было никакой экзотики, обычный человек, такой же, как все
вокруг.
кий, всегда загорелый, только глубокие морщины вокруг рта и глаз, морщи-
ны на лбу, белые волосы говорили о том, что человек многое повидал на
своем веку. Тонкий крючкообразный нос придавал ему сходство с хищной
птицей, и были моменты, когда это сходство усиливалось выражением лица,
взглядом и прищуром глаз, неотвратимой целеустремленностью.
ным. В свое время ему доверяли очень многое и от его решений зависело
немало. В его мозгу хранилось тайн не меньше, чем в бронированных сейфах
специальных архивов, и сведения эти не выходили наружу - например, я,
много раз слышавший отдельные эпизоды его биографии, так и не представ-
лял, как они увязываются между собой и как связаны с более широкими со-
бытиями, не знал, чем занимался Старик всю войну и какие задания он вы-
полнял.
нельзя купить, запутать, обмануть, сбить с толку, выведать или пытками
вырвать то, что он не считал нужным сообщать. Даже убить его было
нельзя, во всяком случае многие пытались это сделать и не смогли. В Ста-
рике сидели четыре пули, все пистолетные - он близко сходился со
смертью, и, казалось, они не причинили ему вреда, даже шрамы заросли и
стали почти незаметны.
вал. Дело не в знаках отличия, наград у него хватало не только наших - и
польские кресты, и венгерские ордена, и именное оружие, которое и тогда
вручалось нечасто, а уж сейчас разрешалось хранить в единичных случаях.
Судьба Старика вообще сложилась как-то нескладно. Вроде все шло хорошо -
выполнял задания, возвращался живым, звания шли быстро, в капитанах он
вообще не ходил: прыгнул в тыл врага старшим лейтенантом, а вернулся ма-
йором. Но потом все пошло наперекос: что получилось - я не знаю, хотя
уверен, что вины Старика тут не было, просто время жестокое да служба,
не слушающая оправданий, только он чуть не угодил под трибунал, но отде-
лался разжалованием в лейтенанты.
по-другому не мог, сумел стать классным профессионалом, знатоком прес-
тупного мира, точнее, того мирка, который еще оставался, обычаи, тради-
ции и язык которого берегли вымирающие "паханы", редкие, как зубры, даже
в колониях особого режима.
ных, и они его знали, боялись, уважали по-своему. Нераскрытых преступле-
ний у Старика почти не было, на допросе он мог разговорить любого, даже
к самым отпетым, ворам в законе, находил подход.
пектора и майорского потолка так и не поднялся, потому что образования
не имел, начальства не чтил, "подать себя" не умел. Каждый из этих не-
достатков в отдельности, возможно, и не сыграл бы большой роли, но взя-
тые вместе они служили надежным тормозом при решении вопроса о выдвиже-
нии.
ва, Старик прожил в общежитии, уже перед самой пенсией получил квартиру
в ведомственном доме, и нельзя сказать, чтобы очень этому обрадовался.
Он всегда был выше житейских забот, не думал о быте, да и о себе, пожа-
луй, не думал.
ориентироваться, принимать единственно правильное решение, быстро стре-
лять и уворачиваться от выстрелов, входить в контакт с людьми, опреде-
ляя, кто друг, а кто - враг, рисковать своей и чужими жизнями, предуга-
дывать действия противника и переигрывать его, прятаться, маскироваться,
атаковать, где все подчинено одной цели - выполнению задания и где имен-
но это является смыслом жизни, а еда, отдых, одежда, место ночлега прев-
ращены во второстепенные, обеспечивающие детали, без которых при необхо-
димости можно обойтись.
когда не добивался ни путевок, ни квартиры, ни садового участка, поэтому
же не стал отвлекаться на институт, хотя был не глупее тех, которые учи-
лись у него азам сыска, а получив дипломы, поглядывали уже несколько
свысока.
учил молодых, консультировал опытных, помогал асам. Бывали случаи, когда
дипломированные сыщики заходили в тупик и не могли помочь им ни справоч-
ные картотеки, ни информационно-поисковая система, ни машинная память,
тогда они шли к Старику, не то чтобы на поклон, а вроде бы просто расс-
казать, посоветоваться, мол, одна голова хорошо да две лучше, и Старик
брался за дело, рылся в собственной памяти, тянул за тоненькие, одному
ему известные ниточки, находил давно забытых осведомленных людей и, гля-
дишь, давал результат. Отставка ничего не изменила, Старик продолжал
жить так же, как раньше, так, как привык. И по-прежнему ни во что не
ставил комфорт и материальные блага.
жалению. Если бы все были такими, как он... Увы! Я изо всех сил старался
походить на Старика, но сомневался, что мне это удается.
инстинкте самосохранения, убеждал, что отвернувшийся к двери тамбура че-
ловек с сигаретой не Глушаков и проверять его нет никакой необходимости,
во всяком случае сейчас, одному, я примерил к ситуации Старика и спросил
у курящего документы.
Стариком тридцать семь лет назад с убитого им эсэсовского офицера, зах-
ватывающие истории интересуют не сами по себе, он же не мальчик десяти
лет от роду. И не научный интерес им движет, хотя, может, и играет ка-
кую-то роль, но не основную; а главное, что подающего надежды ученого
волнует, - теперь это видно невооруженным взглядом, - смог бы он сам в
пустом городе выйти один на один с врагом? Смог бы победить и с теплого
еще тела снять документы и трофей?
перспективой, а вот забрали же сомнения, мол, чего я стою, и пытается их
разрешить - присматривается к "людям действия", примеряет их поступки,
ищет отличия себя от "них".
бора и не додумаемся до десятой доли тех вещей, которые ты придумал, за-
то отобрать у пьяного нож, пистолет выбить, наручники надеть, в притон
ночью войти - это у нас лучше получится. Каждому свое. И мы от нашего
неумения и незнания не страдаем, а ты свое, похоже, болезненно пережива-
ешь. Потому что еще в каменном веке выслеживать, убивать и свежевать
дичь считалось делом сугубо мужским и потому почетным, а вот там звезды
рассматривать, огонь жечь, на стенах рисовать мог вроде бы каждый кому
не лень. И хотя охотники обеспечивали день сегодняшний, а созерцатели и
рисовальщики - завтрашний, сейчас это всем ясно, в генах все равно сох-
ранилось деление на мужское ремесло и всякое там разное.
ния мучить, нужна какая-то встряска, взрыв какой-то нужен, да чтобы он
наложился на давний душевный надлом, неуверенность в себе, скрытую, за-
леченную, похороненную как будто, а оказывается - живущую. И отгадку на-
до искать в прошлом твоем - юности, а может, в детстве...
черты характера Элефантова, сыгравшие определяющую роль в рассказываемой
истории, следовало заглянуть на тридцать лет назад...
из стереотипных представлений, его должны были безмерно баловать. Всю
жизнь ему внушали, что именно так оно и было, в качестве примеров приво-
дили необыкновенную, купленную на толкучке за большие деньги коляску,
покупаемые на рынке апельсины и всегда наполненную вазочку с конфетами
на обеденном столе. Сам Сергей ничего этого не помнил.
очагу - счастливая мать неловко захлопнула дверцу такси, прищемив ему
руку. К счастью, резиновый уплотнитель смягчил удар, а компрессы и при-
мочки привели распухшую и посиневшую кисть в норму. Сергей этого не пом-
нил, но случай многократно пересказывался как забавный курьез, и только
много лет спустя, сжимая и разжимая кулак, он смог оценить истинную юмо-
ристичность давнего события.
дители не верили этому, тем более что в его памяти откладывались собы-
тия, которые они, конечно, давно забыли. Например, попытка вызвать
большой снег. Отец сказал, что снег выпадает от дыхания людей, и Сергей,
лежа закутанный в одеяло на санках, всю прогулку старательно выдыхал
воздух ртом прямо в небо.
сугробы вровень с подоконником, и испытал первое в жизни разочарование.
Куликов Роман
Жюль Верн
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Херберт Фрэнк
Распопов Дмитрий