Чтение 22–й страницы книги ~Автономный рейд~

распоряжении. Включая телок -- в любом виде и любой масти-размера. Я так
понял, что они, после денег разумеется, представляют для тебя главный
интерес?

Откровенно хмурясь, когда он пугал, на последних словах я расцвел. Пора
соглашаться -- якобы от того, что некуда деться и от перспективы заработка.
Оживившись, дал понять, что начинаю серьезный торг:

-- Бабы, конечно... Это хорошо. Но интересно:

что другое из того, чем вы, так сказать, располагаете, в моем
распоряжении конкретно. В денежном, так сказать, выражении?

-- А зачем тебе деньги? То бишь ты о каких деньгах?

-- Как о каких? Почему всего десять процентов?

-- А кто тебя спас, разминировав и во всем разобравшись? Я ж не один
тут. Да и подстраховать тебя нужно будет. Вот и получается, что всего, с
тобой, нас десятеро. Ну и всем поровну.

Так. Значит, те, кто видео налаживал, тоже в доле. Это хорошо.

Но важно было показать, что я всерьез проникся его замыслом. А когда
проникаются всерьез, хотят получить побольше:

-- А кейс-то кто добыл?! Мне ж еще друзьям нужно отстегнуть: они ж тоже
засветились. На них же тоже охота пойдет!

-- Так мы же кейс вернем, забыл, что ли, бестолочь? -- не на шутку
разозлился Михуил.

-- Ага, я -- бестолочь. "Так, мол, и так, -- скажу я своим парням, на
которых заказчики наедут. -- В кейс я заглянул, но что увидел, вам не скажу!
Сам получу кусок, а вы пока тут, в уголке, тихонько посидите, не мешайте".
Ну и кто я буду после этого? Да и вы -- долго ли протянете?

Повисла такая пауза, что я чуть не рассмеялся: мордатый Михуил явно
забыл о моих соратниках.

Интересно, с чего это он мне баб чуть ли не по каталогу предлагает? У
него что здесь, особый бордель, что ли? Вот тихушник. Никогда бы про него
такого не подумал. Бордель -- это серьезно: с одной стороны, засветиться
легче легкого, но с другой -- богатые связи, опыт и вышибалы всякие. Короче,
змеюшник. Похоже, влип я по самую маковку.

-- Гхм-гм! -- откашлялся наконец репродуктор. -- Ты говоришь о своих
компаньонах по охранному агентству?

-- Ну!

-- Боишься их?

-- Не то слово! -- Я поежился, не боясь переиграть. Мне ли не знать,
каковы мои друзья во гневе.

-- Тогда... Давай считать, что все вы в доле. А ты просто один из них.
Чего молчишь?

-- А что тут говорить? Я за них решать не могу. Но очень сомневаюсь,
чтобы они при таком раскладе согласились на одну десятую.

-- Сколько же вам нужно? -- Голос Михуила изменился.

Посуше стал, собраннее. Появилось ощущение, что до этого я в нем
ошибался: не забывал он о моих друзьях. Ждал, гад, когда и в связи с чем я
сам о них вспомню. Проверял. Если так, то его заинтересованность во мне
становилась понятнее, а тот, кто за ним, кто решал и ниточки дергал, делался
опаснее. Не верил я, что и бордель, и странные, походящие и непохожие в то
же время на тюремщиков охранники -- это дело рук Михуила. Все ж таки, болтая
за выпивкой, человек хорошо раскрывается. Не похож Полянкин на человека,
способного организовать подобное. Попользоваться -- верю, может. А создать
-- вряд ли.

-- Почем я знаю? -- Я сыто зевнул. -- От условий зависит. Обычно Пастух
спрашивает: приглашаете или нанимаете? Если нанимаете, вся добыча -- ваша,
но и все расходы тоже. И гонорар само собой...

-- Не тяни. А что означает, что вас "приглашают"?

-- Обычно, извините, он на это отвечает: "Либо добыча пополам, либо
пошли вы со своими приглашениями в..." В общем, недалеко, но поглубже.

В репродукторе щелкнуло, и еле слышный фон пропал. Отключили там
микрофон. Стало быть, Михуил не из страха со мной дистанционно беседовал. У
них там целый хурал возле микрофона собрался. Ладно, пусть посоветуются.

Репродуктор опять зашипел и голосом Михуила проявил скептицизм:

-- Насколько можно на твоего Пастуха положиться?

Я захохотал. Этот вопрос Михуил явно от себя, не согласовав, брякнул.

-- Чего ржешь, Олег? Забываешься!

-- Михал Федрыч, любезный! Пастух не пионер. Он никогда не скрывает:
каждый -- за себя, один Бог -- за всех. У нас просто: хочешь -- верь, хочешь
-- нет. Хорошо заплатил -- хорошо служим. А при плохой оплате мы и не
беремся.

-- Так сколько это -- "хорошо"?

-- Ну я ж сказал: половина. Игра в открытую: я прихожу к своим и
говорю, что затевается. Все говорю.

-- А если они откажутся?

-- Если откажутся, тогда и подумаем.

-- Тогда... -- И опять мертвая тишина в динамике. -- В общем, иди к
себе. Там тебе опять игрушка приготовлена. А я -- подумаю. Иди, чего сидишь?

-- Если, Михал Федрыч, мы партнеры и все такое, то... Чего ж вы меня в
камере маринуете? Как зэка. Даже хуже. Ни чайку попить, ни телик посмотреть.
Даже мыла, простыни и одеяла нет! Я ж тоже человек, почему со мной -- так?!

На последней фразе голос мой натурально дрогнул. Но не от обиды. Вдруг
подумалось: не преувеличиваю ли я содержание человеческого в себе самом? У
меня зудело внутри от желания мчаться сломя голову в камеру. Чтобы увидеть
Ее.

-- Что? А... Вот еще напасть на мою голову -- комфорт тебе
обеспечивать. Хорошо, посиди пока, где сидишь.

Поскольку еще одно оружие никогда не лишнее, то я открыл сигареты,
достал одну и прикурил, сунув потом пачку и зажигалку в карман брюк. Пыхнул
дымком, старательно не затягиваясь, и задумался. Вернее, попытался. Мне
казалось, что моя головенка вот-вот лопнет от обилия всего, что требовалось
разложить по полочкам, потом препарировать, а потом по-новому разложить и
сцепить. Так, чтобы получился хотя бы один вариант, при котором я смогу
выпутаться сам и выпутать Ирину.

И одновременно -- неведомая мне прежде легкость. Даже --
одухотворенность в теле. Словно отвалилась висевшая все эти годы между ног
гиря. Я и не подозревал о ней, пока она не исчезла. Несмотря на кислое
положение, душа наслаждалась. Даже страхом, что наткнусь на омерзение
зеленоглазой, наслаждалась! Ведь в любом страхе и -- надежда. Пусть не знаю,
как долго продлится эта эйфория. Все кончается. Сейчас, кроме этой надежды,
другого смысла в моем существовании не было. Выживать ради надежды на
встречу с Ней мне нравилось.

Одна из телекамер тихонько зажужжала, повернулась, меняя сектор, и я
пожалел, что не согласился вернуться в свою конуру. "Свою"! -- быстро же я
обживаюсь. Во всяком случае, там тихо, покойно и обстановка столь бедна, что
не отвлекает. Можно не спеша обсудить расклад с Пастухом. Мысленно.

Репродуктор опять отхаркался, и неприятно оживленный голос Михуила
сообщил:

-- Ну что, Олег, готовы твои новые апартаменты. Иди устраивайся.
Сергей, проводи. Хотя подожди. Ты учти: то снадобье, которым я тебя угостил,
экспериментальное. Могут быть побочные эффекты. Вроде эйфории и даже горячей
страсти к объекту. Так что учти: это не любовь. Это -- химия, парнишка.

Он мерзко захихикал. Алкаш Серега вынырнул из тени прохода и ждал,
щурясь на меня. Я фыркнул, но от комментариев воздержался. Очень уж ехидный
тон был у Полянкина, и я побоялся выдать вгонявшую меня в краску надежду.

Да, в сравнении с прежней камерой это были апартаменты, хоть и точно
так же упрятанные в кирпичные подземные толщи. После нар и параши роскошью
кажется типичный одноместный номер средней советской гостиницы. Обои с ярким
цветочным орнаментом, полутораспальная тахта, тумбочка у изголовья с
настольной лампой и пепельницей. Шторы, из-за которых пробивался свет
"дневной" лампы, сопровождаемый характерным противным зудом, почти новые. В
углу телевизор -- импортный, с дистанционником, но из дешевых. Стул, стол --
помесь обеденного с письменным; слева от входа -- дверь в совмещенный
сортир, но сама туалетная комната большая и очень белая, облицованная
отличным кафелем. Два нюанса отличали этот номер от обычного гостиничного:
за шторой не было окна в силу подземного расположения; и попрек тахты лежала
на спине, вздев к потолку колени, голая женщина, с руками, привязанными к
щиколоткам, распертым короткой палкой. Но не та, что в прошлый раз. Не
Принцесса. Сначала я не знал, легко осилив чахлое, как зуд, томление между
ног: радоваться этому или печалиться. Стараясь держаться естественно, обошел
номер, обследуя его на предмет микрофонов и объективов. Отыскав две
видеокамеры и три микрофона, громко сказал:

-- Мне надоело быть этим... порнозвездой! Если за пять минут всю --
всю, говорю! -- трехомудию электронную не уберут, я ее сам раскурочу... Хотя
добро, конечно, и жалко. Партнеры, мать вашу!

И чтобы не терять времени, принялся простукивать и прощупывать стены.
Нашел отлично заделанную небольшую дверцу и странный прямоугольник в стене
напротив кровати. Вероятно, односторонне прозрачное окно. Женщина напряженно
следила за каждым моим движением, стараясь дышать неслышно. Минут через
пятнадцать, когда я уже выдрал вместе с куском провода микрофон из-под
раковины в сортире, появился Серега. Встал на пороге, безразлично глянул на
женщину и удивленно -- на меня:

-- Пойдемте, Олег Федорович. Хозяин велел.

Ишь ты, по имени-отчеству.

Не столь я наивен, чтобы предположить, будто моя строптивость произвела
впечатление. По жизни, не в кино, строптивых либо ломают, либо списывают в
расход. Винтику, который не то что капризничать, а даже всего собственное
мнение позволяет себе иметь, живо шляпку сворачивают. Но тому, кто очень
нужен в данный момент, хотя и намечен в перспективе на устранение, могут
дать послабление в мелочах. Чтобы расслабился, порадовался вниманию. От
этого рвения инициативы у него будет больше, а осторожности -- меньше. Было
бы глупо с моей стороны забыть об этом, оказавшись в роли вербуемого. Но я,