Чтение 22–й страницы книги ~На свободное место~

лбу. Фотограф делает нужные снимки, затем тело выносят на середину сарая,
над ним нагибается врач, рассматривает что-то, потом безнадежно машет
рукой и говорит следователю:
- Видите сами. Два удара ножом. И мгновенный летальный исход. Завтра
получите подробное заключение. Можно увезти?
- Минуту еще, - говорит следователь и оборачивается ко мне: - Осмотрите,
Виталий, его одежду. Внимательно только. Я сейчас протокол закончу.
Да, его не ограбили. Все оказывается на месте - бумажник, кошелек, часы,
всякая карманная мелочь. Я все это передаю подошедшему снова следователю.
Убитому на вид лет сорок пять, сквозь черные волосы уже проглядывает
лысина, смуглое лицо, одет добротно, дорогой меховой воротник на модном
пальто, красивый темный костюм, сорочка, галстук, ботинки - все дорогое,
все самое модное. Куда он собирался, этот человек в тот вечер? На прием? В
гости? В театр? За что его убили? Кто велел это сделать? Как всегда,
тысяча вопросов окружает нас в этот момент. И ведь симпатичное лицо.
Впрочем, было симпатичным. Нет, невозможно смириться с убийством в мирное
время, в мирном городе...
- Какое странное имя, - говорит следователь, рассматривая бумаги убитого.
- Гвимар. Слыхали такое имя когда-нибудь? Гвимар Иванович Семанский.
Действительно странное имя. Испанское, что ли? Откуда оно у русского
человека может взяться? Кто были родители, давшие такое странное имя? Кто
был сам этот человек? Да, это сейчас главный вопрос.
Тем временем тело увозят в морг. Все документы остаются у следователя.
Эксперт и оперативники заканчивают осмотр сарая. К сожалению, он ничего не
дал, никаких следов, будто ветром убитого задуло в этот проклятый сарай.
Следователь прощается со мной и, взглянув на часы, предлагает:
- Давайте в восемнадцать часов у Федора Кузьмича. Все там обсудим.
- Хорошо, - говорю. - А я тут пока еще покручусь.
- Правильно, - соглашается следователь. - Попробуйте установить, между
прочим, откуда он вышел, этот человек, из какой квартиры.
- Именно, - киваю я.
И вот, в конце концов, мы снова остаемся вдвоем, Егор Иванович и я.
Проводив взглядом последнего из уходящих, исчезнувшего в черном проеме
ворот, Егор Иванович сокрушенно вздыхает, бросает недокуренную сигарету в
снег и машинально придавливает ее каблуком, потом обращается ко мне:
- Знаешь, чего скажу?
- Чего?
- На другой день, как его убили, - Егор Иванович кивает в сторону ворот,
куда не так давно унесли труп, - вот тут крупнейшую кражу залепили, - он
указывает на окно стоящего во дворе дома.
- Какой этаж? - невольно настораживаясь, спрашиваю я.
- Третий. А что?
- И Семанский в тот вечер спустился с третьего этажа. Когда они его во
дворе ждали. Леха сказал.
- Что ж он, по-твоему, из той квартиры непременно шел?
- Кто его знает, - я пожимаю плечами и в свою очередь спрашиваю: - Кто там
живет, в той квартире, знаешь?
- Само собой. Как не знать. Я уж после кражи раза два, считай, побывал
там. Значит, так. Сам на фабрике работает. Начальник отдела. Солидный
товарищ. Персональная машина у него. Ну, и собственная, конечно, имеется.
Фамилия Купрейчик, зовут Виктор Арсентьевич. Ну, а жена - доктор, молодая
еще.
Егор Иванович умолкает.
- Все? - нетерпеливо спрашиваю я.
- Все, - кивает Егор Иванович. - Двое их, значит, осталось. Ну, у него,
правда, еще семья. Но та не в счет. Он с этой законно.
- Ты говоришь, осталось двое. А сколько же их было?
- А недавно еще трое было. Батюшка ее еще. Его квартира-то. Знаменитый
профессор, академик. Тоже по медицине. Фамилия Брюханов, не слыхал?
- Слыхал.
- От батюшки небось?
- Ну да.
После того как отец смотрел в госпитале тяжело раненного Игоря, а потом
еще двух или трех наших ребят, многие уже знают, кто он у меня, и я
чуточку горжусь, а больше, пожалуй, мне неловко от этой популярности.
- Ну, ясное дело, - кивает Егор Иванович. - По одной линии работали. Но
Брюханов-то все же академик. После него знаешь сколько осталось. Одних
картин не сосчитать.
- Давай-ка уточним, - говорю я. - Кража, значит, когда была?
- Двадцать первого, в среду. А сегодня у нас пятница.
- Так. А убийство, по словам Лехи, произошло во вторник, вечером. Неужели
одна и та же группа? Чем же им этот Гвимар Иванович помешал?
- Надо работать, - опять вздыхает Егор Иванович. - Так разве скажешь, чем
да почему?
- Сейчас в ту квартиру идти, наверное, бесполезно? - спрашиваю я. - Небось
на работе хозяева-то. Как думаешь?
- Кто их знает...
- Давай на всякий случай зайдем, - решаю я. - Все-таки шестой час уже.
Его, значит, Виктором Арсентьевичем зовут. А супругу как, не знаешь?
- Инна Борисовна. А фамилию отца оставила. Брюханова, значит.
- Знаменитая фамилия, - киваю я. - Гордиться надо.
Все время, пока мы ведем этот спокойный деловой разговор, я не могу
отделаться от мысли, которая не дает мне покоя, просто жжет меня: значит,
все-таки убили... Не врал Леха, не хвастал. Убил... Как рука поднялась?
Какая должна быть пустая душа, какое тупое равнодушие к людям, к
человеческой жизни. Откуда это берется? Человек кричит, а он не чувствует
его боли. Вот за себя он, гад, боится, себе плохого не хочет, себе небось
желает всех доступных его пониманию радостей. Ну, держись, Леха, держись.
Убил ты все-таки человека. Так тебе это не пройдет, не может пройти. И
тебе, Чума, тоже... Тебе особенно...
Мы заходим в темный подъезд, и старенький лифт с усилием тащит нас на
третий этаж. У высокой, тяжелой двери, аккуратно обитой квадратами
красивого дерматина, как спинка кожаного дивана, с медной, слегка
потемневшей от времени табличкой "Профессор Б. К. Брюханов" я кручу
старинный звонок, и он надсадно, с усилием верещит за дверью. Мы
прислушиваемся. Я уже собираюсь снова приняться за работу, когда до нас
доносятся чьи-то шаги и женский голос испуганно спрашивает:
- Кто там? Кого вам надо?
- Это я, Инна Борисовна, участковый ваш Савельев, - говорит успокаивающим
тоном Егор Иванович. - Откройте, пожалуйста.
Звякает замок, дверь приоткрывается, но она на цепочке. Из-за двери
выглядывает настороженное женское лицо. Узнав Егора Ивановича, женщина
кивает ему и, сбросив цепочку, распахивает дверь.
- Пожалуйста, - говорит она. - Входите.
Теперь я могу ее разглядеть. Очень высокая и полная, она кажется старше
своих лет. А лицо узкое и как бы породистое, что ли, заносчивое какое-то,
тонкий рот почти без губ, длинный, крючковатый нос с нервными дугами
ноздрей, пышные рыжеватые волосы небрежно собраны на затылке. Словом,
малосимпатичная женщина, на первый взгляд во всяком случае. На ней
строгий, темный костюм с белым отложным воротничком и белыми отворотами на
рукавах вместо манжет.
Женщина проводит нас через переднюю в большую комнату. Старинная,
громоздкая и резная мебель вокруг - диван, стулья, шкаф, круглый стол,
старинная бронзовая люстра низко над ним, много картин на стенах.
- Уж извините, Инна Борисовна, - говорит Егор Иванович, когда мы
усаживаемся возле стола. - Надоели мы вам, конечно. Но вот товарищ из
уголовного розыска хочет вас кое о чем спросить.
- Пожалуйста, - она терпеливо и устало смотрит на меня.
- Вы знаете Гвимара Ивановича Семанского? - спрашиваю я.
- Да, конечно, - кивает Инна Борисовна. - Он бывает у нас. Он сослуживец
мужа. Вернее, он приезжает в командировку на фабрику, где муж работает.
- Когда он последний раз был у вас?
- Последний раз?.. - Она задумывается. - Кажется... во вторник. Да, да. А
на следующий день случилась эта ужасная кража.
- Долго он у вас был?
- Как всегда, часов до одиннадцати. Сначала пили чай. Потом они с мужем
перешли в кабинет. Какие-то служебные дела обсуждали.
- Гвимар Иванович был спокоен?
- Как будто. Смеялся. Ах да, - она слабо улыбнулась. - Сообщил, что
жениться собрался.
- Кто же невеста, он сказал?
- Нет. Сказал только, что дорого ему досталась, - она снова еле заметно
улыбается неохотной какой-то, вялой улыбкой.
- Есть у него в Москве еще знакомые, не знаете?
- Не знаю. Наверное. Я их... Ах, нет. Однажды видела одного. Они с
Гвимаром Ивановичем стояли в нашем дворе. Это с неделю назад было. Стояли
и спорили. Даже, мне кажется, ссорились. Гвимар Иванович меня тогда не
заметил.
Я вынимаю из кармана несколько фотографий. Перед самым отъездом из
управления мне вручили фотографии Чумы и Лехи. Их дела отыскали по
оставленным ими отпечаткам пальцев. Наши компьютеры работают, как и всюду,
мгновенно. И вот теперь я могу показать фотографии этих двух подлецов,
среди нескольких других, конечно, и спрашиваю Инну Борисовну:
- Вы не узнаете здесь человека, который говорил с Гвимаром Ивановичем?
Она внимательно рассматривает фотографии и качает головой:
- Нет. Тут все молодые люди. А тот был пожилой. Очень неприятное у него
лицо.
- Когда люди ругаются, у них всегда неприятные лица, - замечаю я. - Вы
можете мне это лицо описать?
- Постараюсь. Очень приблизительно, конечно. Красное лицо, седые усики,