опасно при нашей профессии. Печень пухнет, руки дрожат?
забросил это занятие. Оно казалось бесплодным и даже более того - опасным;
оно подтверждало марксистский тезис о развращающем влиянии богатства. С
другой стороны, бедность вела к последствиям не менее жестоким, с поправкой
на несущественный момент: одни давили ближних, чтоб обладать миллионами,
другие рвали глотки тем же ближним за гроши. Но результат был одинаков, и
это подсказывало, что истина лежит посередине.
Каргин, чья жизнь сломалась на грани двух эпох. Все, чему его учили прежде,
в детстве и юности, стало теперь непригодным при новых порядках; авторитеты
низринуты, идеалы разрушены, и нет им замены, и места в мире тоже нет. Он
полагал, что в таких обстоятельствах не может судить ни богатых, ни нищих,
поскольку личность его как судьи - понятие смутное. В самом деле, кто он
таков, этот судья? Российский офицер Каргин, наследник подвигов и славы
предков? Тот, кто присягнул Отчизне и готов пролить за нее кровь, отдать ей
жизнь? Или Алекс Керк, наемник Легиона? Командир ?гиен?, продавший ту же
кровь и жизнь по контракту не родной стране, а чужакам?
зыбким призраком идей, канувших в небытие, но вещами реальными, такими, как
контракт и кодекс наемника. А этот кодекс гласил: служи, будь верен хозяевам
и не суди их - по крайней и мере до тех пор, пока их нельзя уличить в
нарушении обязательств.
шла подготовка к хозяйскому юбилею. В парке был воздвигнут шатер, украшенный
флагами и цифрой ?75?, виллу скребли и чистили от сфинксов на парадной
лестнице до пальм перед пентхаузом, в поселок со складов завезли спиртное, а
перед казармой установили пушку - дабы произвести торжественный салют. Кроме
того, за пару дней до юбилея Альф сообщил подчиненным о наградных - по
тысяче на нос, плюс ящик ирландского виски для всей компании. Его, однако,
полагалось распивать не торопясь, у чтобы служебный долг не потерпел ущерба.
решили, что босс мог бы расщедриться на коньяк, но виски, в сущности, тоже
неплохо, не говоря уж о тысяче наградных. Затем Сэмми удалился, а Каргин,
побродив у павильона с телескопами, полюбовавшись звездным небом и
кувшинкой, дремлющей в пруду, подошел к дверям хозяйской спальни.
подчеркивал морщины и бледность тонких губ, высвечивал белесый иней в рыжих
волосах. и Казалось, он о чем-то размышляет; взгляд его был сосредоточенным,
и мысль, надо думать, витала не в пространствах Иннисфри, а в неких иных
краях, где президенты бились с королями, шли в атаку батальоны, где над
развалинами городов клубился едкий дым, и где под грохот ковровых
бомбардировок росли и крепли рынки сбыта и источники сырья.
Халлорана. Оно было по-прежнему сосредоточенным, даже хмурым.
бросил взгляд на Каргина. - От Бога - смирение и терпение, а удача - она от
дьявола? Недаром удачливый получает больше смиренного и терпеливого.
лозой, мимо скамеек и пальм, мимо пруда с амазонской кувшинкой, мимо
павильона с телескопами, глядел на небо и на антенну, что возносилась над
крышей пентхауза будто стальной цветок, считал про себя шаги и думал.
требовать всего - или же больше, чем обещано другим, смиренным и терпеливым.
Для Каргина удача означала не власть и не богатство, не любовь, не выигрыш в
лотерею, а только жизнь.
осколка под ребрами?
Глава восьмая
полумрак обманывал, менял оттенки, делал синее - чернильным, красное -
коричневым. Внизу, в кратере, еще господствовала тьма, затопившая трясины и
мангровый лес, и лишь на востоке смутно виднелся зубчатый контур скалистой
стены. Озеро, серебристое при ярком свете, выглядело сейчас клочком
дрожащего тумана, повисшего среди скал и будто готового растворить обоих
бегунов в своем белесо-сером мареве.
приник к окуляру малого телескопа. Теперь он видел обе фигуры, синюю и
красную, гораздо отчетливей и так близко, что мог, казалось, пересчитать
седые волоски на шее Халлорана. Тот, как обычно, двигался в арьергарде;
темп, на правах лидера, задавал Спайдер. Его широкая спина мерно
раскачивалась, и зверь с ощеренной пастью, изображенный на куртке, будто
подмигивал Каргину.
протянуты гирлянды, у мола красовалась арка из пальмовых листьев и цветов;
поверх нее, как свечи на именинном пироге, торчали петарды, ровно семьдесят
пять. Пушка у казармы, готовясь поддержать фейерверк, задрала в небо тонкий
хобот, все лавки и злачные места были увиты зеленью, у ?Пентагона?
выставлены бочки, а на канате, протянутом от арки до офиса управляющего,
трепетало полотнище с изображением юбиляра. То был официальный портрет,
знакомый Каргину: рыжеволосый цветущий мужчина, еще не достигший пятидесяти,
точь-в-точь, как в статье обозревателя Сайруса Бейли. Уже четыре дня он
любовался на эту картинку и находил в ней только один недостаток - не
хватало рамочки из мушкетов и мортир.
словно дамы с растрепанными кудрями в сопровождении строгих кавалеров?
Покой, благолепие и ожидание праздника?
металлический кожух. Взгляд его скользнул к бухте, к пересекавшему ее молу и
маяку, чей оранжевый глаз сиял на фоне темных свинцово-серых вод. Там, за
молом, вдруг наметилось какое-то неясное шевеление; казалось, волны
расступаются, выдавливая из морских глубин прямоугольную скалу, такую же
серую, как неподвижная поверхность бухты. Скала вырастала, упорно тянулась
вверх, подпираемая чем-то протяженным, длинным, округлым; не обман зрения, а
реальность, столь же явная, как халлоранов портрет, пушка с задранным
стволом и молчаливые спящие коттеджи.
молом всплывает подлодка - субмарина класса ?Сейлфиш?, сто семь метров в
длину, девять - ширину, с резко обрубленным носом и рубкой, похожей на
спичечный коробок. Она казалась призраком, таким же порождением кошмара, как
сон о яме в афганских горах, и потому Каргин на мгновение оцепенел. Но миг
нерешительности был кратким:, он хлопнул себя по груди, нащупал бумажник во
внутреннем кармане, чертыхнулся и полез в другой карман, к мобильнику.
Щелкнула крышка телефона, палец нажал кнопку, и где-то внизу пронзительно
взвыли сигналы тревоги. Затем, взглянув на часы, он стал прокручивать файл
номеров на маленьком экране трубки.
бесполезен? Балмер и Акоста подождут? В первую очередь - Гутьеррес! В эту
ночь дежурят его люди, по три бойца на всех постах, у пулеметов и базук, на
маяке, у радиолокатора? Гутьеррес - в штабе? у пульта связи?
долгие гудки. Потом к ним примешался шелест, стремительно перераставший в
гул; звуки были привычными, знакомыми, и Каргин, еще не разглядев темных
черточек под зонтиками вращающихся лопастей, догадался, что стартовали
?Грифы?. Трубка дрогнула в его руке, будто напоминая, как надо действовать
по инструкции; он высветил еще один номер, снова нажал клавишу, но на этот
раз ответом была тишина. Полная, гробовая.
еще не успел докатиться до террасы, как рыжие языки взметнулись у мола, над
третьим блок-постом, над офисом управляющего, почтой и офицерскими
коттеджами. Арка из пальмовых листьев вспыхнула, выбросив очередь петард и
расцветив небеса желтыми, изумрудными и розовыми искрами; они медленно
растворялись в вышине, будто гаснущие с рассветом звезды. В ярком свете
пожарищ Каргин увидел, что субмарины за молом уже нет, что по дороге к
взлетному полю мчится пара джипов, а от берега цепью двигаются крохотные
быстрые фигурки. Их было всего лишь шесть или семь, но дело свое они,
похоже, закончили: со стороны охранявших гавань блок-постов не доносилось ни
звука. Ни пулеметного тарахтенья, ни взрывов гранат, ни воплей, ни стонов.
Бред сумасшедшего!
составленному им самим: скрытный десант ?тюленей?, всплывающий у мола