приземистым зданием. Здание было синагогой, Йосеф не нуждался в логических
умозаключениях, чтобы понять это. Прежде чем начать разбираться в
ситуации, нужно было войти, отыскать рава, собрать миньян и вознести хвалу
Всевышнему.
различал все же, что площадь вовсе не пуста, как показалось с первого
взгляда. Группами в разных ее концах стояли люди, будто застыли по чьей-то
команде. Одежды... Чего здесь только не было: хасидские халаты, черные
костюмы и шляпы хабадников, полосатые накидки испанских евреев, лапсердаки
из белорусского местечка, длиннополые платья женщин. Храм доминировал, но
и другие строения, ограничивавшие площадь по периметру, выглядели далеко
не хибарами: добротная каменная кладка в два этажа, без излишеств и
определенного архитектурного стиля. Площадь была выложена гранитными
плитками, на стыках между ними пробивалась трава. День был жарким, судя по
блеклой голубизне неба. Сам же Йосеф не ощущал ни жары, ни холода, ни
запахов, которые здесь непременно должны были присутствовать, ни звуков,
без которых городская площадь была всего лишь замечательно написанной
картиной.
заметил ступеньки. Двери были массивными - в два роста - и украшенными
сложным орнаментом. Они были закрыты, но справа Йосеф увидел небольшую
дверцу с бронзовым кольцом. Дверца была полуоткрыта, из нее выглядывала
темнота. Помедлив, Йосеф вступил в эту темноту, и она сомкнулась, избавив
глаза от необходимости вглядываться.
- чье-то спокойное размеренное дыхание.
себя личностью, но он не решался заговорить вслух, а мысленная молитва -
он опасался - не будет услышана.
размышления.
делавшим каждое слово будто заключенным в рамку из полувздохов. Йосеф
оглянулся, ожидая увидеть светлый прямоугольник дверцы - единственную
оставшуюся связь с видимым миром, - но темнота была абсолютной, и он ни за
что не смог бы определить, откуда пришел и куда отступать, если в том
возникнет нужда.
мнению рава Штайнзальца - разбирался в Каббале. Каждый миг своей жизни -
даже тогода, когда занимался любовью с женой Ханой - он был морально готов
предстать перед Всевышним, перед светом Творца.
Абсолютный свет и абсолютная тьма - проблема восприятия. Проблема
абсолюта, проблема терминологии, философии - но не практического знания.
говорит с ним не из облака, а из мрака, который тоже подобен облаку,
потому что не позволяет воспринимать Творца глазами. Творец говорил с
Моше, Творец говорил с пророками, не являя им своей видимой сути, время от
времени дозволяя лицезреть не облик свой, но формы, придуманные им для
того, чтобы лучше вопринимались произносимые им слова. Слово - сущность
бытия. Слово закреплено в Книге.
вовсе, не буквы, впечатанные и вписанные, или выбитые на скрижали. Слово -
это мысль.
чернотой во мраке, пустотой в вакууме. Йосеф не мог ни говорить, ни думать
- делать то или другое, или то и другое вместе в присутствии Творца было
не кощунством, но простой бессмыслицей.
абсолютом и полное отсутствие всего земного, был мгновенно ввергнут в свою
телесную оболочку, и ему стало больно. Больно памяти, потому что он
позволил ей забыть о них, но он не знал, что они тоже пришли в этот мир.
Он вспомнил последние мгновения перед своим уходом из квартиры в Ир-ганим.
Илья и Дина стояли у окна и не смотрели на него, а потом он сразу оказался
на площади перед Храмом и не смотрел по сторонам. Если они последовали за
ним, то, может быть, сейчас тоже стоят рядом.
полном мраке? Что-то, еще более темное, чем мрак, отдалялось, уходило,
исчезало из мыслей. Творец больше не желал говорить с ним.
умер.
столь же неприятные, сколь и бесполезные, потому что он не знал, что они
означают.
позволяя сосредоточиться на решении основной задачи. Он не хотел быть
небесным телом необычной для планет многогранной формы, не хотел, не хотел
- до слез, которые он ощущал на своих щеках, не ощущая в то же время самих
щек.
светлого квадрата окна. Он хотел эту женщину - ее волосы, кольцами
лежавшие на плечах, ее глаза, серо-голубые как камень аметист (его камень
по гороскопу), он хотел ее губы и ее ладони, шершавые от тяжелой работы.
Господи, да что перечислять - он просто хотел быть с этой женщиной где
угодно и на любых условиях, и нужно было стать планетой, чтобы понять
это?!
невозможным думать о чужой жене, тем более о жене Мессии, а потому, что
своих желаний у него сейчас быть не могло, он был единым целым еще с
миллионами людей, умерших на Земле тысячи лет назад. И смущать их
представления о допустимом и возможном у него не было оснований.
глазами, конечно, но всей поверхностью, поглощавшей любые лучи во всем
диапазоне электромагнитного спектра, улавливающей все падающие частицы,
фиксирующей направление движения любого кванта. Он сосредоточился на
окружающем космосе.
его от большого пространства, выглядела как продавленная в поле тяжести
линия, как след от тяжелого груза на растянутой тонкой материи. Для того,
чтобы расширить горловину, необходимо было участие внешних полей, внешних
звезд, явившихся на небе бегущими блестками. Он понимал, что каждая из
этих звезд или планет вполне может оказаться и разумной - как он.
личности, потому что не испытывал никакого страха, никакого даже
сколько-нибудь значительного удивления. Не впадая в панику, он подумал о
том, возвратятся ли эти способности, когда он вновь станет человеком -
собой, и станет ли он собой, если не вернутся способности удивляться,
бояться, паниковать. Будто именно они, а не способность мыслить, которая
не только сохранилась, но и возросла, были ему абсолютно необходимы для
того, чтобы называться Ильей Денисовичем Купревичем.
выращенным за много тысяч лет (почему тысяч, а не миллионов? что вообще
время - здесь?). Довольно легко провести разлом по геометрической оси
кристалла. Он это сможет. А последствия? Для личности - возможное
умопомешательство. Для памяти? Чем станет все это множество впечатанных в
кристал сущностей - множество жизненных опытов людей прошлого? Они мыслят,
они в нем, и он не сможет разделить себя, не продумав заранее всех
следствий.
бугристое щупальце. Оно никому не принадлежало, возникая в том месте,
сквозь которое - как сквозь горло бутылки - он недавно безуспешно пытался
прорваться.
само чуть светилось мягким зеленоватым светом. Оно было красиво, и он не
знал, следует ли ему бояться. Впрочем, страха он все равно не испытывал, и
свое отношение к щупальцу определял не эмоциально, а сугубо логически -
следует ли ему устраниться с пути или, напротив, войти в прямой физический
контакт.
освободил колею. Щупальце ползло толчками, и он ощутил притяжение. Его
влекло к приближавшейся вибрирующей поверхности. На какое-то время,
ставшее для его сознания мгновением, он оказался на оси симметрии этого
огромного бревна, и две картины ясно явились ему - обе вместе, но детально
отличимые одна от другой.
множеством колонн, каждая из которых была символом еще недоступного ему
знания. И длинная, хотя, вероятно, и высокая тоже, стена со множеством
Нортон Андрэ
Каргалов Вадим
Роллинс Джеймс
Круз Андрей
Посняков Андрей
Акунин Борис