Чтение 22–й страницы книги ~Властелин мира~

Порыв ее прошел так же внезапно, как и начался, оставив лишь утомление.

- Не то, не то.., проклятие! - бормотал Штирнер, быстро шагая между
пальмами.

- Чем занималась ты, Эльза, последнее время? - спросил он,
успокоившись.

- Я думала о тебе... - вяло произнесла она. Штирнер кивнул головой с
видом доктора, предположения которого оправдываются.

- А еще что ты делала?

- Я читала. В библиотеке я нашла старинный роман "Трильби" и
перечитала его. Ты читал?.. Свенгали гипнотизирует Трильби, и она
делается игрушкой в его руках. Мне было жаль Трильби. Я подумала, какой
ужас потерять свою волю, делать, что прикажут, любить, кого прикажут.

Штирнер хмурился.

- И я подумала: как хорошо, что мы любим друг друга свободно и что мы
счастливы.

- Ты счастлива?

- Да, я счастлива, - по-прежнему вяло говорила Эльза. - Свенгали,
какой это страшный и сильный человек!.. Штирнер вдруг резко
расхохотался.

- Почему ты смеешься?

- Ничего, так. Вспомнил одну смешную вещь... Свенгали - щенок. - И,
направив на нее опять сосредоточенный взгляд, он сказал:

- Забудь о Свенгали! Так что ты читала?

- Я ничего не читала.

- Мне казалось, ты говорила про какой-то роман?

- Я не читала никакого романа.

- Музицировала?

- Я давно не играла.

- Идем, сыграй мне что-нибудь. Я давно не слышал музыки... Они вышли
в зал. Эльза уселась за рояль, начала играть "Весну" Грига. Играя, она
тихо говорила:

- Эта вещь напоминает мне Ментону. Тихие вечера... Восходящая из-за
моря луна... Запах тубероз... Как мы были счастливы тогда, в первые дни!

- Разве теперь ты не счастлива?

- Да, но.., я так мало вижу тебя. Ты стал нервным, переутомленным. И
я думала, зачем это богатство? Много ли нужно, чтобы быть счастливым?
Уйти туда, к лазурным берегам, жить среди цветов, упиваться солнцем и
любовью.

Штирнер вдруг опять трескуче, резко рассмеялся.

- Завести огород, иметь стадо коз. Я пастушок, ты прекрасная
пастушка; Поль и Виргиния... Любимая белая козочка с серебряным
колокольчиком на голубой ленте. Венки из полевых цветов у ручья.
Идиллия!.. Ты еще слишком много думаешь, Эльза. Идиллия!.. Людвиг
Штирнер в роли доброго пастыря козлиного стада! Хе-хе-хе!.. Ты, может
быть, и права, Эльза. С четвероногим стадом меньше забот, чем с
двуногим. Забудь о Ментоне, Эльза! Надо забыть обо всем и идти вперед,
все выше, выше, туда, где орлы, и еще выше.., достигнуть туч, похитить с
неба священный огонь или.., упасть в пропасть и разбиться. Оставь! Не
играй эту сладкую идиллию. Играй что-нибудь бурное. Играй пламенные
"Полонезы" Шопена, играй Листа, играй так, чтобы трещали клавиши и
рвались струны.

Покорная его словам, Эльза заиграла с мощью, превосходящей ее силы,
"Полишинель" Рахманинова. Казалось, мятущаяся душа Штирнера переселилась
в нее.

Штирнер ходил по залу большими шагами, нервно ломая пальцы.

- Так!.. Вот так!.. Крушить! Ломать!.. Так я хочу!.. Я один в мире, и
мир - моя собственность!.. Теперь хорошо... Довольно, Эльза...

Отдохни!..

Эльза в изнеможении опустила руки, тяжело дыша. Она почти теряла
сознание от сверхъестественного напряжения.

Штирнер взял ее под руку, провел в зимний сад и усадил.

- Отдохни здесь! У тебя даже лоб влажный...

Он вытер ей носовым платком лоб и поправил спустившиеся пряди волос.

- Что пишет Эмма? Ты давно получала от нее письма? Эльза несколько
оживилась.

- Да, забыла тебе сказать. Вчера я получила от нее большое письмо.

- Как ее здоровье?

- Лучше. Но врачи говорят, что ей нужно еще пробыть на юге месяца
два. Ребенок тоже здоров.

- Чтобы сообщить это, ей потребовалось большое письмо?

- Она много пишет о муже. Она жалуется, что у Зауера стал портиться
характер. Он сделался мрачен, раздражителен. Он уже не так внимателен к
ней. Эмма боится, что его любовь к ней начинает охладевать...

Штирнер с тревожным любопытством выслушал это сообщение Эльзы.
Казалось, любовь Зауера к Эмме интересует его больше, чем любовь Эльзы к
нему самому. Штирнер задумался, нахмурился и тихо прошептал:

- Не может быть!.. Неужели я ошибся в расчетах? Огромное
расстояние... Но ведь это ошибка... Нет! Не может быть!.. Надо
проверить...

Он вдруг быстро встал и, не обращая на Эльзу никакого внимания, не
простившись с нею, быстро вышел из зимнего сада.

- Людвиг, куда же ты? Людвиг! Людвиг!..

В большом зале замирали удаляющиеся шаги.

Эльза опустила голову и задумчиво смотрела на рыбок, плавающих в
аквариуме.

Беззвучно двигались они в зеленом стеклянном кубе, помахивая мягкими
хвостиками и открывая рты. Маленькие пузырьки, блестящие, как капли
ртути, всплывали на поверхность.

Глава 8

ПАНИЧЕСКАЯ ЗОНА

Прокурор посетил лично Кранца в его "самовольном" заключении, желая
узнать подробности неудавшегося налета на Штирнера.

- Послушайте, Кранц, - начал прокурор вкрадчиво, - вы всегда были
образцовым служащим. Скажите мне, что произошло у Штирнера и почему вы
подвергли себя одиночному заключению.

Кранц стоял навытяжку, руки по швам, но не поддавался на увещания.

- Преступник, оттого и сижу. А в чем мое преступление, сказать не
могу. Отказаться от дачи показания - мое право. Можете судить!

- Но как же вас судить, если мы не знаем нашего преступления?

- А мне какое дело? Буду сидеть в предварительном заключении, пока не
узнаете. Если Кранц сказал "нет", значит, нет. Дело кончено, не будем
говорить. Но я, заключенный, имею жалобу на тюремный режим.

- В чем дело, Кранц? - заинтересовался прокурор.

- Безобразие! Подали к обеду борщ. Зачерпнул я ложкой и выловил кусок
мяса, граммов на двести. А поверх борща - жирок. Если этакими борщами в
тюрьмах начнут кормить, то и честные люди станут разбойниками.
Непорядок! Я вам заявляю категорически, господин прокурор: если только
пищу не ухудшат, я объявляю голодовку, так и знайте! Или такое,
например, здесь водится: конвойные провожают преступников из одиночных
камер в уборную, расположенную в конце коридора, вместо того чтобы
ставить парашу. Разве это порядок? Им, может быть, параши выносить лень,
а я из-за этого сбежать захочу, а меня при попытке к бегству.., того...
Прошу принять меры к неуклонному выполнению тюремных правил внутреннего
распорядка!

Прокурор даже рот приоткрыл от удивления.

Правда куску мяса в двести граммов и жирку в борще он не удивился:
прокурор хорошо знал, что другие заключенные не вылавливают кусков мяса
из жидкой, вонючей похлебки. Но требование об ухудшении пищи! Таких
требований еще никогда не приходилось выслушивать прокурору.

"Бедняга, - подумал прокурор, - у него совсем мозги набекрень после
визита к Штирнеру!" И, желая быть как можно мягче, прокурор заговорил:

- Я вас очень прошу, Кранц, скажите мне обо всем, как старшему
товарищу. Ведь мы так много работали вместе... Ну дайте хоть
какое-нибудь показание!

- Дать вам показание? Вот вы чего захотели! Если преступники будут
давать показания, то что останется делать нам, сыщикам? По миру идти? Вы
хотите оставить нас безработными? Нет-с, я не сделаю подлости против
своих товарищей! Пусть они раскроют мое преступление и получат награду!

Прокурор был ошеломлен этой неожиданной логикой и огорчен неудачей.

Кранц заметил это.

Казалось, ему стало жалко прокурора. Кранц порылся в карманах, извлек
оттуда мелкую серебряную монету и протянул ее прокурору, как нищему.

- Вот все, что могу вам дать!

Прокурор машинально протянул руку, взял монету и с недоумением
смотрел на нее.

- Приобщите к вещественным доказательствам. Деньги, полученные
преступным путем...

Это была монета, полученная Кранцем от Штирнера "на чай".

Прокурор молча удалился, вертя меж пальцами вещественное
доказательство.

"Какого ценного работника мы потеряли! - думал он. - И все Штирнер!
Неужели нам не удастся покончить с ним?"

Когда члены комитета, с нетерпением ожидавшие прокурора, спросили
его, чем кончился его визит к Кранцу, прокурор только рукой махнул и
безнадежно опустился в кресло.

- Что же делать? Неужели Штирнер непобедим? - спросил министр
внутренних дел.