Чтение 22–й страницы книги ~Марсианское зелье~

разжег их, залил котел водой. Вскоре из высокой медной позолоченной трубы
пыхнуло дымом, и еще через несколько минут, старая, но совсем не
состарившаяся паровая машина господина Бакшта медленно выехала из сарая.
Девушки принялись протирать тряпками ее металлические части.

В багажном отделении Милица обнаружила черный цилиндр, который
водрузила на голову Грубину, и деревянный ящик с дуэльными пистолетами,
хищными и красивыми, как пантеры.

- Спрячьте их, - испугалась Шурочка. - А то они выстрелят.

- Они слишком стары, чтобы стрелять, - сказала Милица. - К тому же
мой муж их никогда не заряжал.

- Вы не знаете, - сказала Шурочка. - Если в первом действии на стене
висит ружье, то в четвертом оно обязательно выстрелит.

- Ах, помню, - улыбнулась Милица. - Мне об этом говорил Чехов.

И Шурочка совсем не удивилась.

Елена Сергеевна убрала за ухо светлую прядь, прищурилась и отсыпала в
кастрюлю ровно полстакана манки из синей квадратной банки с надписью
"Сахар". Молоко вздыбилось, будто крупа жестоко обожгла его. Но Елена
Сергеевна успела взболтнуть кашу серебряной ложкой, которую держала
наготове.

Движения были вчерашними, привычными, и любопытно было глядеть на
собственные руки. Они были знакомыми и чужими.

- Не нужна мне твоя каша, - сказал по привычке Ваня. - Ты посолить
забыла, баба.

- А я и в самом деле забыла посолить, - засмеялась Елена Сергеевна.

В дверь постучали. Вошел незнакомый молодой человек большого роста.
Он наполнял пиджак так туго, что в рукавах прорисовывались бицепсы и
пуговицы с трудом удерживались в петлях.

- Простите, - сказал он знакомым глуховатым голосом. - Извините
великодушно. У вас не заперто, и я себе позволил вторгнуться. Утро доброе.

Он по-хозяйски присел за стол, отодвинул масленку и сказал:

- Чайку бы, Елена.

Елене Сергеевне пришлось несколько минут вглядываться в лицо гостя,
прежде чем она догадалась, что это Алмаз Битый.

- Угадала? - спросил Алмаз. (Он где-то раздобыл новые полуботинки и
джинсы.) - Как сказал, так и вышло. Проснулась и себя не узнала. И хороша,
ей-богу, хороша. Не так хороша, как моя Милица, но пригожа. Теперь замуж
тебя отдадим.

- Не шутите, - сказала Елена Сергеевна, указывая на замершего в
изумлении Ваню. - В моем возрасте...

Алмаз засмеялся.

На улице послышался странный рокот. Заскрипели тормоза, закрякал
клаксон.

- Есть кто живой? - спросила, заглядывая в окно, чернокудрая
красавица. - Ой, да вас не узнать! Мы к вам в гости. И на автомобиле.

- Вот и Милица! - сказал Алмаз, легко поднимаясь из-за стола. - Я же
говорил, что хороша. Правда, Елена?

Елена не ответила. Среди вошедших увидала молодого Савича, и было это
еще невероятнее собственной молодости. Будто уходил Никитка всего на
неделю, не больше, была пустая размолвка и кончилась.

Вокруг, как на школьном балу, мелькали и дергались смеющиеся лица.
Ванда хохотала громче других, притопывала, будто хотела пойти в пляс.

Грубин схватил Елену за руку, показывал другим как свою невесту,
уговаривал Шурочку познакомиться с бывшей учительницей, а Шурочка
конфузилась, потому что знала - прочие куда старше ее и солиднее, просто
сейчас притворяются равными ее возрасту.

Савич замер в углу, пялил глаза и шевелил губами, словно повторял:
"Средь шумного бала, случайно..." И когда Алмаз, подойдя к Елене, положил
ей руку на плечо, Никита сморщился, как от зубной боли.

Елена заметила и улыбнулась.

- Я тебя, Лена, такой отлично помню, - сказала Ванда.

- И я тебя, - согласилась Елена. И подумала, что у Ванды склонность к
полноте.

"Пройдет несколько лет - растолстеет, расплывется, станет
сварливой... Ну и чепуха в голову лезет, - оборвала себя Елена. - Она же
теперь все знает, будет следить за собой".

- Я тебе чай помогу поставить. Буду за мужика в доме, - сказал Алмаз.

- Хорошо, - согласилась Елена. Мелькнуло желание, чтобы вызвался
помочь ей Савич.

Никита и вправду сделал движение к ней, но тут же кинул взгляд на
Ванду, остался. Привычки, приобретенные за тридцать лет, были сильнее
воспоминаний.

"Ну и бог с тобой, - подумала Елена, выходя в сени. - Всегда ты был
тряпкой и, сколько ни дай тебе жизней, тряпкой и останешься. И не нужен ты
мне. Просто удивилась в первую минуту, как увидела".

Ваня помогал Елене с Алмазом разжечь самовар, задавал вопросы, почему
все сегодня такие молодые и веселые.

Алмаз удивлялся, как ребенок всех узнал. Даже в прекрасной персидской
княжне - старуху Милицу. Алмаз нравился Ване своими сказочными размерами и
серьезным к нему, Ване, отношением.

Вежливо постучался и вошел в дом Миша Стендаль. Он был приглажен,
респектабелен и немного похож на молодого Грибоедова, пришедшего просить
руку княжны Чавчавадзе.

- Елена Сергеевна дома? - спросил он Елену Сергеевну.

Ваня восхитился невежеством гостя, ткнул пальцем бабушку в бедро и
сказал:

- Дурак, бабу не узнал.

- Сенсация, - сказал тихо Стендаль. - Сенсация века.

Он схватился за переносицу, будто хотел снять грибоедовское пенсне.

- Ох-хо! - рявкнул Алмаз. - Разве это сенсация? Вот в той комнате
сенсация!

Стендаль поглядел на Алмаза, как на отца Нины Чавчавадзе, давшего
согласие на брак дочери с русским драматургом.

- И вы тоже? - спросил он.

- И я тоже. Иди-иди. И Шурочка там.

- А я камеру не взял, - сказал Стендаль. - Вам уже сколько лет?

- Шура! - гаркнул Алмаз. - К тебе молодой человек!

Миша отступил к двери и приоткрыл ее. И сразу в кухню ворвался
разноцветный водопад звуков. Мишу встретили, как запоздавшего дорогого
гостя на вечере встречи однокашников.

- Молодой человек! Молодой человек! - хохотала Милица. - Маска, я
тебя знаю, теперь угадай, кто я.

- Покормить нас надо, - сказал Алмаз, прикрывая дверь за Мишей. -
Такая орава... Картошка у тебя, Елена, есть?

- Сейчас принесу, - сказала Елена.

- Я сам, - сказал Алмаз. - Во мне сила играет.

Он достал из чулана мешок и выжал его раза три как гирю, отчего Ваня
зашелся в восторге.

Алмаз заглянул в большую комнату, прервал на минутку веселье, сказав:

- Михаил, возьми вот десятку и сходи, будь ласков, в магазин. Купишь
колбасы и так далее к чаю. Остальным вроде бы не стоит излишне по улицам
бродить. Чтобы без этой, без сенсации.

- Я с тобой пойду, - сказала Шурочка. - Ты чего-нибудь не того
купишь. Мужчины всегда не то покупают.

Грубин протянул Мише еще одну десятку.

- Щедрее покупай, - сказал он. - Белую головку, может, возьмешь.
Все-таки праздник.

- Ни в коем случае, - сказала Шурочка. - Я уж прослежу, чтобы без
этого.

В голосе ее прозвучали сухие, наверно подслушанные неоднократно
материнские интонации.

- Возьмите шампанского, - сказала Елена Сергеевна.

- У меня есть деньги, - сказал Миша Грубину. - Не надо.

Шурочка с Мишей ушли, забрав все хозяйственные сумки, что нашлись в
доме. Алмаз очистил картошку споро и привычно.

- Где вы так научились? - спросила Елена Сергеевна. - В армии?

- У меня была трудная жизнь, - сказал Алмаз. - Как-нибудь расскажу.
Где только я картошку не чистил.

Елене Сергеевне показалось, что за дверью засмеялся Савич.

Дверь на улицу была полуоткрыта. Шурочка с Милицей, убегая, не
захлопнули. В щель проникали солнечные лучи, косым прямоугольником
ложились на пол, и Елена отчетливо видела каждую щербинку на половицах.

Залетевшая с улицы оса кружилась, поблескивая крыльями, у самой
двери, будто решала, углубиться ли ей в полутьму кухни или не стоит.

Вдруг оса взмыла вверх и пропала. Ее испугало движение за дверью.
Освещенный прямоугольник на полу расширился, и солнце добралось до ног
Елены.

В двери обозначился маленький силуэт. Против солнца никак не
разглядишь, кто это пришел. Елена Сергеевна решила было, что кто-то из
соседских детей, хотела подойти и не пустить в дом - ведь не было еще
договорено, как вести себя.