Чтение 22–й страницы книги ~Река Хронос-1~

бледной и обреченной остаться старой девой, если, конечно, не найдется для
нее такого же скучного и непритязательного мужа, как собственный папа.

- Андрей, заходи же, чего ты стоишь. Папа, посторонитесь, вы мешаете.

Нина протянула длинную белую руку и протащила Андрея в щель между
замершим отцом и стеной.

- Раздевайтесь, - сказала Нина. - Вы совсем промокли.

- Нет, я только из дома.

Нина забрала у Андрея зонт и шинель. Отец опомнился, подошел ближе.

- Я Колю позову, он будет рад, - сказал он.

И, не дожидаясь ответа, тяжело заковылял в глубь дома.

Нина стояла, безвольно опустив руки, лицо у нее было виноватое.

Андрей украдкой осматривался. Дом Беккеров всегда был беден, но за
последние месяцы он пришел к тому же в полное запустение.

- Мама болеет, - сказала Нина, перехватив взгляд Андрея. - И папа
совсем плох. А я даю уроки, и все хозяйство на мне, простите, что у нас
беспорядок.

- Мы всегда были на ты, - сказал Андрей.

- Судьба заставляет нас изменять своим правилам, - сказала Нина
поучительно. - Она несправедлива к нам.

- Ничего, - сказал Андрей. - Коля скоро кончит университет, будет
хорошо зарабатывать, да и ты выйдешь замуж.

- Мы никому не нужны, Андрей, - сказала Нина твердо. - Господь
отвернулся от нас.

Это звучало, как в романе из "Нивы".

В комнату вошел Коля.

- Извини, что я не услышал. Я писал письмо.

Некогда красивое, высокое до потолка, трюмо было засижено мухами, и
верхний угол его был затянут паутиной. Сверкающий порядок, что раньше
царил в этом доме, поддерживался Елизаветой Юльевной, матерью Коли.

- Что с мамой? - спросил Андрей.

- Плохо, - сказал Коля.

Коля провел его через большую комнату, где на диване уже лежал,
посапывая, его отец, - непонятно, когда он успел заснуть, - из комнаты
вели две двери: одна в спальню, где обитали Нина и Елизавета Юльевна,
другая в комнату Коли. Дверь к маме была открыта, оттуда донесся стон, и
Ниночка поспешила туда. Коля быстро подтолкнул Андрея к другой двери,
закрыл ее за собой.

Комната Коли не изменилась, только была не убрана и казалась нежилой.
Коля показал Андрею на стул, а сам сел на кое-как застеленную койку. На
письменном столе лежали исписанные цифрами листы бумаги. Полка с книгами,
такая знакомая, потому что Коля в свое время давал Андрею стоявшие на ней
томики Буссенара и Жаколио, опустела и накренилась.

- Прости, - сказал Коля, - но так вот мы живем. Ты увидел меня в
трудный день.

- А что с мамой?

- У нее подозревают рак, - сказал Коля. - Она мучается болями. Но, к
сожалению, у нас нет возможности купить лекарств.

- Я постараюсь помочь, - сказал Андрей.

- Я не хотел просить тебя о помощи.

- Я поговорю с тетей Маней. У них в ведомстве есть деньги на такие
цели.

- Ни в коем случае, - резко сказал Коля. - Лучше умереть с голоду.

- Что ты говоришь!

- Завтра весь Симферополь будет знать, что мы нищенствуем. Подумай,
как это отзовется на Нининой судьбе.

- Ладно, - сказал Андрей, - подумаем. Расскажи о себе. Как твоя
Альбина?

- Ахмет рассказал? - Коля насторожился.

- Он мне смешное письмо прислал.

- Ахмет все неправильно понял, - сказал Коля. - Он всегда был шутом и
останется им. Но шутить можно за свой счет, но не за счет товарищей.

- Он ничего плохого не написал.

- По глазам твоим вижу, что написал! А мною руководило лишь чистое
чувство, клянусь тебе!

Коля вскочил с койки. Старые пружины взвизгнули. Он подошел к окну и
отодвинул в сторону горшок с засохшим цветком. Он молчал. Из соседней
комнаты донесся стон, потом голоса.

- Тебе, который может пользоваться благодеяниями отчима, не понять,
что такое безысходность, - сказал Коля наконец.

Андрей видел его широкую спину, небольшой, хорошо подстриженный
затылок и тонкие, алые на просвет уши.

- Мне не к кому обратиться даже за сочувствием, - сказал Коля. -
Ахмет ничего не поймет и будет смеяться... Я все потерял! И ты более
других можешь презирать меня.

Почему-то Андрей подумал в тот момент о десятке, которую Коля так и
не отдал Ахмету. Тетя Маня панически боялась любых долгов. Может,
какой-нибудь из ее предков попал в долговую яму, может, она запомнила
уроки, вычитанные из французских романов, но она была убеждена и
убежденность эту передала Андрею, что порядочный человек скорее умрет, чем
не вернет долг.

- Ты же понимаешь, - продолжал Коля, - что я не мог прожить в
Петербурге на двадцать рублей, которые присылала мать?

- Не мог.

- Наш наивный друг Ахмет, который умудрился прокутить две тысячи за
несколько недель, решил, видно, что я намерен сесть на шею Калерии
Иосифовне.

- Какая еще Калерия Иосифовна? - спросил Андрей.

- Дама, у которой я снимал квартиру. Тебе я могу сказать: она была
уверена, что я - сын барона и состояние моего отца велико. Она готова была
отдать за меня Альбину. Но моя печальная тайна раскрылась, я был изгнан из
числа претендентов.

- Ой, горе мое! Ну сделай что-нибудь! - закричала за стенкой мать.

- Пошли к Циппельману, - сказал Коля. - Больше сил нет терпеть.

Андрей был рад уйти.

Нина вышла их проводить и сказала:

- Коля, постарайся, я тебя умоляю, постарайся достать опия. Хоть
несколько капель.

- Я спрошу у тети, - сказал Андрей.

Снег перестал, облака разбежались, но сразу похолодало и поднялся
пронизывающий ветер. Они шли быстро и почти не разговаривали.

- Ты не был больше в Ялте? - спросил Андрей. Не хотел спрашивать, но
вопрос сам сорвался с губ.

- Зачем? - спросил Коля. - И откуда у меня деньги для таких
путешествий?

- И девушек больше не видел?

- О, далекое детство! - вдруг засмеялся Коля. - Я помню, как ты
пытался уплыть с Лидочкой в Турцию. Какое это было светлое время!

Циппельман встретил их радостно. В кондитерской было жарко, круглый,
с залысинами лоб Циппельмана блестел, как смазанный жиром.

- Какая радость! Вторая встреча. Вам понравился мой торт? Я сам его
делал.

- Мы его будем есть с чаем, - сказал Андрей. - Вечером.

- Правильно. Это именно вечерний торт. А сейчас будем пить кофе?

- С коньяком, - сказал Андрей. - На улице такая погода.

- Именно что такая погода. Если бы я не был так занят, я бы
обязательно сам выпил рюмочку. Я так беспокоюсь за Фиру. Там в Керчи такие
ветры, такие ветры!

Они сели в углу, за свой столик. Циппельман принес кофе, коньяк и
фотографию Фиры с ее мужем, типичным громилой.

- Вы не думайте, что он грубый, - сказал Циппельман. - У него сердце
ягненка.

В кафе вошли замерзшие реалисты. Циппельман побежал делать им чай с
вафлями.

Резким, театральным движением Коля поднес к губам рюмку и выпил
коньяк, как извозчик пьет водку.

- Все время хочется напиться, - сообщил он. - Но я не хмелею.

Андрей отхлебнул кофе. Он понимал, что ему предстоит выслушать
исповедь приятеля, втайне мечтая, чтобы случилось небольшое землетрясение,
которое отвлекло бы Колю от рассказа. Но землетрясений в Симферополе не
бывает...

- Я был слишком доверчив. - Коля поправил прядь, упавшую на лоб. - Я
доверился судьбе. Чувство, которое я испытывал к Альбине, было настолько
глубоким и чистым, а она сама тянулась ко мне, как лиана тянется к
стволу...

Баобаба, чуть не подсказал Андрей и понял, что рискованность
сравнений и заставила замолчать Беккера.

- Пальмы, - закончил фразу Коля и помахал пальцами Ципе, словно
половому. - Еще коньяк!

Реалисты обернулись как по команде.

- Сейчас, Коля, - отозвался Циппельман, - одну минутку, мой мальчик.

Чем испортил все представление.

Коля смешался, вытащил бумажник с золотой монограммой, из него -
маленькую фотографию - визитку смазливой девицы. Андрей понял, что это
Альбина, Коля перевернул визитку. Там было написано мелким и аккуратным
почерком: "Дорогому Николаю на добрую память о наших встречах. Альбина Ч.
12 октября 1913 года".

- Красивая, - сказал Андрей. Ему приходилось так рассматривать
фотографии младенцев, которые таскают с собой бабушки - приятельницы тети
Мани, но фотографию возлюбленной ему показали впервые.

Циппельман принес коньяк для Коли.