Чтение 22–й страницы книги ~Чужие пространства~

-- Конечно, нет. Вашими анкетами занимаются специалисты.

-- А откуда у вас мои анкеты? Не помню, чтобы я...

-- У нас неплохие компьютерные службы.

-- И системы шпионажа... Понимаю.

-- Вы странно ведете себя, Игорь Леонидович, для безработного, нуждающегося в нашей защите. Я ведь не только должна подготовить вас к отлету -- оформить документы, купить необходимые вещи, заказать билеты; мне поручено также решить, стоит ли нашей организации тратить на вас время и деньги. Может, лучше предоставить вас вашей собственной судьбе?

С минуту она молча смотрела на меня, и я, забыв о ее вопросе, внимательно ее разглядывал. Она была безусловно красива и умела к тому же не выпячивать свою красоту, если не считать того халата, который, наверно, мне просто почудился в утреннем полусне. Сейчас ее подчеркнутая строгость лишь увеличивала ощущение опасности, которое от нее исходило. Все же мне удалось выиграть наш маленький поединок. Она отвела глаза и даже смутилась.

Собственно, мне было наплевать на то, что кто-то все решил за меня. Я до такой степени устал от Лимы, что был рад покинуть ее любым возможным способом. И коль скоро наши желания в этом главном пункте совпадали -- остальное не имело существенного значения. К тому же вряд ли Илен, несмотря на ее заявления, могла повлиять на подобные решения. Они принимались на другом уровне. Да и какое мне, в конце концов, дело, кто за ней стоит? Я не присягал на верность Ловинскому и не очень-то верил в благородные цели его организации, хотя сам Ло-винский и произвел на меня впечатление порядочного человека.

-- Кластер, на котором вы должны лететь, отправляется завтра, в восемь утра. Нам еще нужно закупить для вас необходимые вещи. Придется поторопиться.

По крайней мере выяснилось, что я не был здесь пленником.

Мы сошли на остановке магнитокара недалеко от торгового центра. Над домами вздымалась стеклянная громада его купола. Внутри центра люди ходили без респираторов, и я вдруг остро почувствовал собственную уязвимость. Илен вела себя слишком уж беспечно для агента тайной организации.

-- Вам не кажется, что здесь может быть опасно? Вы не боитесь слежки?

-- Нет. Мы находимся под защитой.

-- Под защитой кого?

-- Скорее, "чего". Защита -- это целый комплекс электронных устройств и сложных, хорошо отработанных приемов. Ею пользуются чрезвычайно редко, потому что после каждого ввода в действие все приходится перестраивать. И мне не совсем понятно, почему ее задействовали ради вас...

-- Что она собой представляет?

Кто именно ее организовал и для чего, так же чрезвычайно меня интересовало, но об этом спрашивать Илен было пока рано.

-- Ну, в целом с ее организацией знаком только сам Ловинский. Я знаю, что там есть специальное электронное устройство, выдающее ложные сигналы на запросы поисковых полицейских детекторов, и еще куча всякой техники. А почему вы спросили?

-- Мне кажется, вон тот мужчина у стойки с туалетными ионизаторами за нами наблюдает. Я вижу его не в первый раз.

-- Он и не думает скрываться. Профессионала, ведущего слежку, увидеть невозможно, если только он сам, специально, не захочет вам показаться. Иногда это практикуется, чтобы вызвать нервозность у объекта наблюдения.

Мне едва удалось скрыть, насколько я был потрясен разносторонностью и глубиной ее познаний.

-- Так, значит, это профессионал...

-- Это просто часть нашей защиты. Одно из звеньев прикрытия. Сейчас на вашу безопасность работает больше десятка человек. Не знаю, зачем Ловинскому понадобились такие меры предосторожности. Он вам что-нибудь говорил о вашей будущей работе в организации?

Вопрос был задан вскользь, мимоходом. За ним могло скрываться простое любопытство, хотя все связанное с Илен давно не казалось мне простым. Вполне возможно, это был своеобразный психологический тест. Так сказать, проверка на болтливость. В ответ я вполне естественно пожал плечами.

-- Сам все время удивляюсь, почему к моей персоне проявили интерес такие солидные профессионалы. Сначала корпорация, теперь вот вы.

Я не ожидал, что она так близко к сердцу примет мою иронию, но она покраснела и отвернулась, словно я сказал что-то неприличное. С минуту мы молчали, а затем, как ни в чем не бывало, Илен начала рассказ о Тетрасоюзе. С ее слов, история его возникновения выглядела примерно так.

Союз возник в результате естественного сотрудничества дальних поселений землян, желавших оградить свои экономические связи от чрезмерных аппетитов Комора, и вскоре перестал быть тайной для имперских спецслужб.

Экономическую независимость союзу обеспечили удаленность от центральных космопортов империи его основных отделений и, в какой-то степени, -- обыкновенное везение. До тех пор, пока союз не вмешивался напрямую в дела Комора, оставаясь периферийной организацией четырех провинций, империя согласна была его терпеть. Но долго это неустойчивое равновесие продолжаться не могло. С каждым днем становясь все сильнее, союз стремился к полной экономической и политической независимости, то и дело выступая против имперских интересов Комора.

-- Одно время я работала в разведке корпорации. Между нашими организациями довольно часто происходит взаимный обмен агентами. Это делается почти официально, и я...

-- Зачем вы мне все это рассказываете? -- Я внимательно посмотрел на нее. -- Или подобная откровенность -- часть вашей методики?

-- Вы почти угадали. Я считаю, что работать в контакте гораздо продуктивней. К тому же вы мне симпатичны.

-- Вы имеете в виду меня как психологический объект или как мужчину?

-- А если и то и другое? -- Впервые она позволила себе нечто, похожее на шутливый флирт, и сразу же попробовала получить за это соответствующую компенсацию. -- Вы догадываетесь, почему наша организация проявила к вам такой интерес? Обычно Ловинский очень осторожно относится к новым людям, а во всем, что касается вас, то и дело нарушаются правила.

-- Однако вы нахалка, Илен. Вы почти признались, что используете меня в качестве рабочего объекта для выполнения задания и ждете в ответ откровенности. С какой стати?

-- Разве вам есть что скрывать?

-- Допустим, нет. Почему я вообще должен с вами говорить на эту тему?

-- Но вы же официально согласились с нами сотрудничать.

-- Конечно. Однако в нашем разговоре с Ловинским... -- Я осекся и растерянно посмотрел на нее, -- простите, а вы-то откуда знаете о том, что я вообще давал какое-то согласие на сотрудничество? Не хотите ли вы сказать, что Ловинский вам об этом сообщил?

-- Я многое знаю не от Ловинского. Но не все, к сожалению. Например, мне совершенно непонятно, что он имел в виду, когда сказал что вы для него дорогая добыча? После того как узнал о вашей специальности, помните?

Эти слова Говарда я вспомнил с трудом, и не мудрено. Они были последними перед тем, как с моей куртки он снял подслушивающее устройство. Я посмотрел на Идеи почти с ненавистью, потому что начал наконец понимать, что она собой представляет и какую роль собирается играть в моей судьбе...

-- Так вы агент Комора...

-- Официально я занимаю должность психолога Тетрасоюза, и мне поручено сделать заключение о вашей благонадежности.

-- Так, значит, вы все-таки агент Комора. Двойной агент.

Она уловила в моем тоне нотку презрения и поэтому долго обдумывала ответ.

-- Давайте рассмотрим две возможности, -- наконец сказала Илен, прикусив свою красивую полную губку и невольно ускорив шаг. -- Допустим, завтра я напишу о вас неблагоприятный отзыв, и Тетрасоюз откажется от ваших услуг. Вы снова превратитесь в объект охоты для корпорации. Затем вас неизбежно заставят выложить все, что вам известно, только гораздо более грубыми методами. Потом вам придется подписать контракт, в котором вас обяжут выполнять неприемлемую или даже отвратительную работу.

-- Ну, такое им вряд ли удастся! -- Я не очень верил в собственные слова. И она это наверняка почувствовала.

-- Еще как удастся. Один человек не в состоянии противостоять хорошо отлаженной системе; поверьте, я знаю о чем говорю. И не перебивайте меня, пожалуйста.

-- Хорошо. Не буду. Вы, кажется, упомянули о второй возможности?

-- Отложим этот разговор до вечера. Тем более, мы уже пришли. В этой секции можно найти все, что нам нужно.

-- Вы думаете, в наших закупках еще есть необходимость?

-- В Лиме мало кто знает, что с ним случится через несколько часов. Я должна выполнить полученное от Ловинского распоряжение. Давайте посмотрим, что нам здесь может понадобиться. -- Она вынула заготовленный заранее список и стала внимательно его изучать. -- Белье, дорожные принадлежности... Два костюма...

Не заинтересовавшись покупками, я внимательно за ней наблюдал, обдумывал ее слова, манеру поведения и все никак не мог избавиться от ощущения некоего несоответствия в ее безупречно выверенной роли. Зачем, например, она так просто раскрыла себя, почти навязав мне вывод о том, что она может быть агентом Комора?.. Что за этим? Желание предупредить об опасности или еще один психологический трюк, очередной тест проверки?

Наконец она попросила завернуть товар и начала рассчитываться с кассиром.

-- Зачем столько закупок? -- спросил я.

-- Я вам разве не сказала? Вы солидный коммерсант, вояжер, возвращающийся из деловой поездки. Сомневаюсь, что вы справитесь с этой ролью даже на время проверки в космопорту.

Я едва сдержался, чтобы не сказать что-нибудь вроде: "Я вас тоже очень сильно люблю". Автотакс довольно быстро доставил нас к подъезду вполне приличного с виду, хотя и не слишком дорогого отеля. Именно его Илен выбрала мне в качестве временной резиденции до отлета. К моему большому разочарованию ее квартира для этого не предназначалась. Мне там было совсем неплохо. Похоже, сейчас она распрощается и уедет, оставив меня в грустном одиночестве.

Однако на предложение продолжить беседу в баре за рюмкой ланго она ответила согласием, хотя я заметил секундное колебание. Видимо, я вел себя достаточно тактично, сделав вид, что начисто забыл наш утренний разговор, намек на Комор, ее предстоящий отчет и предложенный выбор из двух возможностей. Во всяком случае пока, к моему удовлетворению, увлекательная игра в двойного агента была продолжена.

Внутри отель не оправдывал обещаний фасада. Здесь все кричало о вокзальной забегаловке. Я начал опасаться, что не найду приличного бара и Илен в последнюю минуту передумает.

Но после того секундного колебания в автотаксе она ни на минуту не дала мне повода усомниться в серьезности своего решения.

Правда, в баре она все же попыталась если не вытянуть из меня нужные сведения, то, по крайней мере, убедиться, что не напрасно тратит на меня время.

Официант, поставив перед нами тарелку с синтетическими бутербродами и плохо вымытые рюмки, величественно удалился к другому, видимо более многообещающему столику. Но не мог же я проявлять щедрость за чужой счет? Хотя, наверно, мог. За все, конечно, платила фирма. Вот только какая?..

-- Я жду вашего рассказа, -- напомнила Илен.

Решившись довести эту увлекательную и достаточно опасную игру до конца, я откровенно разглядывал свою спутницу.

Она отнюдь не походила на манекенщицу или на одну из тех стандартных девиц, которых многие фирмы держат специально для представительства. Скорее уж на провинциальную преподавательницу из сельского колледжа.

Сейчас она держалась чопорно и стеснительно. Она была или гениальной актрисой, или совершенно не той роковой женщиной, за которую старалась себя выдать. Мне запомнился ее жест, когда она попыталась натянуть слишком короткое платьице на свои округлые коленки, достаточно призывно обозначившиеся под нашим крошечным столиком. А когда ей это не удалось, то попросту прикрыла их салфеткой. На меня бы это наверняка подействовало, если бы перед глазами вовремя не всплыли маки ее утреннего халата.

И при всем том она была чертовски красива и к тому же умна... Это последнее обстоятельство все время ставило меня в тупик, разбивая готовые стереотипы, которые я, сам того не замечая, то и дело старался к ней примерить.

-- Я расскажу вам все, что знаю, за чашкой кофе в своем номере, -- сказал я, отбросив последние сомнения и решившись сразу все расставить по своим местам.

Она посмотрела на меня долгим печальным взглядом, за которым могло скрываться все что угодно, и произнесла банальнейшую фразу, которую говорят малознакомому мужчине большинство женщин, позволив ему расстегнуть первую пуговицу на своей блузке:

-- А я думала, вы не такой, как остальные... После этого оставалось только рассчитаться и подняться в номер. На секунду я подумал о том, что меня ждет, когда она узнает, что, в сущности, сказать мне нечего.

А все те сведения, которые она рассчитывала получить от меня, всего лишь плод ее воображения.

Расплата оказалась весьма жестокой, гораздо серьезнее, чем я мог себе представить в тот момент.

Глава 3

Оставшись один, я открыл коробочку с маленькими серыми таблетками кренга. Тщательно размял одну из них, смешал порошок с табаком, и душистые клубы дыма вскоре наполнили гостиничный номер нездешним ароматом.

Кренга почти не осталось. Пять лет назад я достал его по случаю, на Четвертой Лебедя, и берег как зеницу ока. Кренг -- легкий наркотик, без всяких побочных действий. Он стоил очень дорого, и я не мог сделать большого запаса. Я разрешал открывать себе эту коробку, только когда чувствовал, что жизнь становится совершенно невыносимой -- такой, как сейчас.

Я окончательно запутался. Увольнение с корабля, корпорация, Ловинский и теперь вот еще Илен... В комнате до сих пор, несмотря на кренг, стоял аромат духов. Или так пахли ее губы?

Всего несколько часов понадобилось этой женщине, чтобы обратить мою победу в поражение. Тем не менее, жизнь продолжалась и нужно было принимать какое-то решение.

Ловинский со своим союзом, скорее всего, бросил меня на произвол судьбы. Или сам попал в беду. В конце концов, никто не мог в открытую бороться с корпорацией.

Работы нет. Вещи и документы для отлета с Лимы, увы, исчезли вместе с Илен, и я остался один на один со своим могущественным противником... Даже если я ошибался, даже если Илен не агент Комора -- чтобы найти меня, корпорации не понадобится слишком много времени.

Через несколько часов придется покинуть отель, и я вновь окажусь на улицах Лимы без копейки денег. Три дня назад я начинал именно с этого. Можно попробовать еще раз, но только теперь мне вряд ли удастся уйти дальше подъезда.

-- Илен...

По глубине тоски, охватившей меня от одного только вмени этой женщины, я понял, что мое поражение оказалось гораздо значительней, чем я мог предположить.

Сейчас я испытывал раскаяние и стыд, от которых не было никакого толку. Ведь я знал с самого начала, что веду нечестную игру. Что она не получит от меня нужной информации, в то время как я получил от нее все, чего добивался.

Я вспомнил ее усмешку. Прежде чем уйти, она улыбнулась. Бывают иногда улыбки, когда одной стороной лица человек улыбается чуть больше, чем другой.

Она улыбнулась именно так. Не мне даже -- своим мыслям. Невеселая вышла улыбка. А потом взяла и ушла. Ни одного слова упрека, ни одной угрозы -- просто встала, взяла сумочку и вышла...

И, словно подводя итоги моим грустным мыслям, за дверью послышался скрип. Они не стали утруждать себя стуком. Дверь ликвидировали разрядом интерверда. Еще не успело осесть облако пыли, а около меня, с двух сторон, уже стояли одетые в форменные комбинезоны люди.

От кренга реакция замедляется, и время начинает выкидывать странные штуки. Только что мы были в гостинице, и вот я уже стоял в кабинете секронга Гравса. Охранники выворачивают мне руки, но мне не больно. После кренга человек еще долго не чувствует боли.

Голова становится кристально ясной, и я понимаю, что этого они не должны знать ни в коем случае -- иначе допрос отложат, дождутся, пока я приду в норму...

Я начинаю извиваться ужом, тонко притворно вскрикиваю. Секронг морщится.

-- Оставьте нас.

И вот мы одни. Клубы тумана наплывают из углов кабинета. Стены качаются, плывут, я с трудом обретаю почву под ногами. Голос секронга звучит словно из-за стены:

-- Тебе разве не сказали, что корпорации нужен штурман?

-- Да, мне сказали. -- Все мои силы уходят на то, чтобы не грохнуться перед ним на пыльный ковер. Стоять прямо нет сил.

-- Тогда в чем дело? Или ты думаешь, что у моих людей есть лишнее время гоняться за тобой по всей Лиме?

-- Я не подозревал, подумал, что лично вы... Так высоко я не смел...

У меня заплетается язык, я не имею над собственными словами почти никакой власти. Что я лепечу?! И почему так вялы, нелепы мои движения, жесты, слова? Почему сознание уходит в почти не осязаемый мир и почему Гравс никак не поймет, что меня необходимо оставить и покое?

-- Теперь ты знаешь. Не будем терять времени, -- Он идет к столу, протягивает мне магнитокарту. -- Подпиши. Это твой контракт. Ты будешь получать сто кредотов в неделю.

Это в четыре раза больше того, что я получал на "Тандере", но цифра не производит на меня никакого впечатления. Я прекрасно осознаю все, что происходит. Я вижу себя словно со стороны: я насосался кренга и подпишу этот чертов контракт, не читая. Потому, что всего важней для меня сейчас покой. И, потом, человек должен кому-то служить, зарабатывать себе на хлеб. Мне предлагают хлеб с маслом, зачем же отказываться? Я и не отказываюсь. Я даже знаю, что позже, когда действие кренга отпустит меня, я жестоко пожалею об этой минуте, и все же подписываю контракт. Кажется, один раз я уже это сделал... В другое время, в другом месте... Тогда мне, видите ли, захотелось романтики... О чем это я? Ах да, кренг...

Секронг мной доволен. Он прячет магнитокарту в стол. По длинным коридорам меня почти несут на руках.

Через какое-то время я понимаю, что хорошо выспался. Что мне приснился дурацкий сон. И что, наконец, теперь я проснулся в своей каюте на "Тандере". Вот только потолок, пожалуй, низковат. Да и стены... Я чувствую, как холодный пот заливает мне спину. Это не "Тандер"...

Переборки дрожали от ровного гула двигателей. И, значит, мы на форсаже уходили в открытый космос, с каждой секундой все дальше от Лимы, которую я так мечтал покинуть, и от той, что лишь улыбнулась мне на прощанье. В надсадном реве двигателей отчетливо слышались слова, которые она так и не сказала... "Навсегда! Навсегда! Навсегда!" И потому, что это было для меня важней всего остального, важней даже желания выяснить, где я нахожусь, по всему этому я понял: ее месть оказалась сильней, чем все, на что она могла рассчитывать, отдавая меня в лапы корпорации.

"Рендболл" был грязным кораблем. Грязным и жестоким. Третью недолю он шел, грубо вспарывая пространство, от пояса внешнего защитного кольца системы Акмы, нимало не заботясь о маскировке. Его капитан привык к безнаказанности. Десятки лот боевые крейсеры империи хозяйничали в этих пространствах, не встречая никакого противодействия. Но времена медленно менялись. Сегодня уже приходилось выполнять некоторые элементарные правила; корабль не мог нести на себе опознавательных знаков Комора, соблюдал радиомолчание в зоне охоты, а дома перестали бурно отмечать их победы, как это бывало раньше. Официально флота "икс" не существовало вообще.

Зато теперь их труд лучше оплачивался, и к концу службы каждый из них, не считая, разумеется, рабостов, мог получить солидный кусок тех благ, добытчиками которых они являлись для Комора. Законные налоги империи сегодня приходилось собирать с помощью боевых кораблей, но в этом не было вины флота. В этом виноваты те, кто не понимал, что только под руководством Комора возможно их нормальное существование. У империи, правда, не осталось внешних врагом, и сама функция защиты приобрела поэтому некую эфемерность, но это уж дело большой политики. Задача флота проще и конкретней: в страхе держать непокорные колонии и продолжать снабжать империю необходимым сырьем, товарами, энергией -- всем тем, чем они привыкли пользоваться многие столетия и что, в силу уже одной только этой привычки, безусловно принадлежало им.

Гагаров -- капитан "Репдболла" -- маленький человечек лет пятидесяти, занимался выверкой курса. Он вовсе не обязан был это делать, но иго штурман, пьяница Горенс, вновь ошибся в счислении на несколько сотых градианта. И теперь выяснилось, что орбита корабля подходит слишком близко к планете. Перемена траектории в гравитационном поле системы -- удовольствие слишком дорогое и к тому же небезопасное.

Процедив несколько проклятий, Гагаров решил все оставить как есть, удовлетворившись сознанием того, что это последняя ошибка Горенса. В министерстве кадров их наконец-то снабдили новым классным специалистом. Неизвестно, правда, каким он окажется в деле. Эти интеллигентные мозгляки с технологических миров и окраинных зон империи слишком часто не могли приспособиться к суровому корабельному быту. Уже через несколько месяцев они ни на что не годились. Их приходилось снова и снова списывать. Впрочем, надо отдать должное министерству флота -- оно на это закрывало глаза.

Гагаров жадно всматривался в раскинувшийся на корабельных экранах пейзаж беззащитной планеты. Лакомый кусочек, сверкающий на западе, из затемненной ночной части, заманчивыми блестками городов. Самой планетой, к сожалению, они заняться не смогут.

Вот уже более десяти лет корабли "икс" флота осуществляли свои операции только в открытом космосе, избегая слишком явного вмешательства в дела колоний. Им приходилось довольствоваться сырьем с лимейских рудников, захватом транспортов да редкими экспедициями в отдаленные поселения, слишком уж явно цеплявшиеся за собственную независимость. Время от времени таким поселениям приходилось напоминать, кто является истинным хозяином в этой части космоса. Командование флота, озабоченное ухудшающейся с каждым годом политической ситуацией, требовало все более строгого соблюдения правил.

Если бы не ошибка штурмана, они смогли бы перехватить очередной акменский транспорт после того, как он войдет в рейсовый режим, в стороне от охраняемых внешними станциями орбитальных трасс. Но проклятый Горенс был пьян в стельку третий день! А чтобы рассчитать маневр корабля в сто тысяч тонн массы покоя в такой близости от планеты, нужен был специалист высокого класса.

Капитан терпеть не мог разговаривать с новичками до тех пор, пока их полностью не подготовят к службе, но сейчас понял, что для нового штурмана придется сделать исключение.

К капитанской рубке меня доставил посыльный. На кораблях класса "Рендболла" это целые апартаменты. Так было и здесь. Ожидая в приемной, я подытожил полученные по дороге впечатления: итак, я все-таки попал на военный имперский крейсер. На один из тех кораблей-призраков, существование которых упорно отрицалось официальной пропагандой Комора.

Название и регистрационный номер крейсера не трудно было установить -- они выбивались почти на всем оборудовании. Память услужливо подсказала его энергетический запас: сто сорок тысяч гигаватт. Таких кораблей в реестре империи было всего шесть, не удивительно, что я его запомнил. Я помнил и еще одно немаловажное обстоятельство -- "Рендболл" был списан и отправлен на переплавку примерно года два назад, и в настоящий момент официально такого корабля не существовало...

Наконец дежурный офицер по поручениям пригласил меня в приемную. Капитан "Рендболла" восседал за огромным столом, вокруг которого полукругом стояли старинные кресла. На стенах висели картины известных мастеров, и я готов был поклясться -- это подлинники. В целом же обстановка кабинета производила впечатление склада антиквариата. Может быть, хозяин пытался воспроизвести интерьер двадцать шестого века, когда в ходу было такое смешение стилей? Вряд ли. Скорее всего, эти вещи оказались здесь вместе совершенно случайно.

Сам капитан, занятый какими-то терминалами и грудой бумаг, не обращал на меня внимания, слишком явно показывая, как немного значит для него моя особа. Это был маленький человечек, неряшливо одетый, со сломанной, видимо еще в юности, переносицей. Последующая пластическая операция не удалась, или ее делали дилетанты. Косоглазие осталось, и теперь, когда Гагаров в упор разглядывал собеседника, создавалось странное впечатление, что капитан разговаривает с кем-то невидимым, поскольку оба его глаза смотрели куда угодно, только не на человека, с которым он говорил.

Закончив наконец свои дела, капитан обратился ко мне, так и не предложив сесть. На торговом флоте не принято навытяжку стоять перед начальством. И хотя "Рендболл" являлся военным кораблем, мне звания никто не присваивал. Поэтому, едва капитан отложил в сторону свои бумаги, как я позволил себе пересечь его роскошный кабинет и весьма непринужденно развалиться в одном из антикварных кресел.

Он даже поперхнулся от подобной наглости и несколько секунд собирался с мыслями. Я отметил, что когда он продолжил, у него хватило ума не обсуждать со старшим офицером мелочные вопросы субординации. Я был знаком с табелью о рангах военного флота и знал, что штурман по должности и там считается вторым помощником капитана.

-- Из вашего послужного списка видно, что вы исполняли обязанности штурмана на трех кораблях торгового флота. Однако мне неясно, где вы находились в период с тридцать второго по тридцать шестой. Об этих четырех годах здесь нет ни слова! -- С неудовольствием он швырнул на стол мою магнитокарту и выжидательно уставился в пространство.

-- Прежде чем мы перейдем к обсуждению моего послужного списка, я хотел бы напомнить, что оказался на вашем корабле не по собственной воле.

-- Разве вы не подписали контракт?

-- От меня добились подписи незаконным путем, воспользовавшись моим беспомощным состоянием.

-- Бросьте, Крайнов! То, что вы насосались кренга, -- это ваше личное дело. Подписывали контракт вы совершенно добровольно. К тому же в нашем случае это не имеет ни малейшего значения.

Впервые за время беседы я почувствовал холодок настоящей опасности. Гагаров знал все обстоятельства моего так называемого найма. И, похоже, его совершенно не интересовало ни мое мнение, ни причина, по которой я очутился у него на борту.

-- Вы можете отказаться от своей подписи на контракте в любую минуту. У секронга просто не было времени известить вас об этом.

Жутковатая улыбка Гагарова лишь увеличила мою тревогу, и я молча ожидал продолжения, стараясь ничем не выдать своего волнения.

-- Дело в том, что, как мы оба хорошо понимаем, никто не может принудить классного специалиста исполнять свои обязанности силой. Поэтому за вами сохраняется выбор. Более того, если вы будете недостаточно добросовестны, мы сами откажемся от ваших услуг и расторгнем контракт. В таком случае...

-- В таком случае? -- спросил я, так и не дождавшись продолжения, а Гагаров, полностью насладившись эффектной паузой, неожиданно спросил:

-- Сколько вам лет, Крайнов?

-- Тридцать пять, насколько я помню... Какое это имеет значение?

-- В каком же году вы родились?

-- В две тысячи триста восьмом.

-- Ну, я так и думал... В личной карточке почему-то пропущена тройка. Ее наверняка выдавали не в нашем ведомстве. У нас за такую небрежность клерков строго наказывают. Например, направляя их на "Рендболл". Здесь они становятся рабостами. Так мы называем тех, кто выполняет тяжелые и опасные поручения. В радиационных зонах, например.

-- Даже в законах Комора использование людей в опасных для жизни местах запрещено!

-- Для законов Комора моего корабля попросту не существует. Поэтому у меня здесь действуют спои законы. Я не слышал, чтобы кому-то из рабостов удавалось дожить до ближайшего порта и подать жалобу в суд. -- Вновь усмехнувшись своей жутковатой улыбкой, он закончил: -- У вас будет возможность обдумать свое положение и принять разумное решение. Я дам вам на размышление ровно... -- он взглянул на настенное табло, -- двадцать четыре часа. Как раз столько времени понадобится, чтобы закончить разворот и выйти в точку встречи с кораблем, который я собираюсь захватить. К этому времени у меня будет либо новый штурман, либо еще один рабост. -- Он придавил ладонью панель стола, и внезапно появившиеся за моей спиной охранники не оставили ни малейшего сомнения в том, что разговор закончен.

Глава 4

Меня довольно долго вели вниз, в кормовую часть корабля. Транспортные кабины на многих переходах не работали, электрокары бездействовали. Воздух подавался и воздуховоды с замогильным хрипом, и даже плафоны горели не во всех переходах. Похоже, "Рендболл" уже лет десять не проходил проверки. Списанный корабль не подвергался ежегодным комиссиям. На его штатной профилактике сэкономлены немалые суммы, наверняка вписанные в расходные гроссбухи коморского флота и бесследно исчезнувшие в карманах многочисленных чиновников.

Похоже, здесь в самом деле недостаточно автоматов для горячих зон. Обещание Гагарова перевести меня в рабосты вовсе не пустая угроза. Я подумал о том, что скорее всего у корпорации были свои, не известные мне причины, заставившие ее предпринять столь сложную и дорогостоящую операцию по моему розыску и доставке именно на этот корабль. Штурман им, конечно, нужен, но главное не в этом. Человек, попавший в эти металлические катакомбы, превращается в ничто, в фикцию, в строчку штатного расписания несуществующего корабля.

Вряд ли я доживу до конца этого рейса, если не приму решительных мер. Строчку из штатного расписания так просто вычеркнуть... У меня нет могущественных друзей или родственников. Никто не заинтересуется судьбой простого штурмана, не вернувшегося из дальнего рейса. Гага-ров, конечно, не захочет оставить в живых постороннего свидетеля своего пиратского рейда. На базу вернутся лишь те, кому он доверяет.

Я чувствовал, как мной постепенно овладевает самая обыкновенная паника. Но сейчас мне как никогда нужна была ясная голова, чтобы обдумать свое положение, выработать какой-то план, найти выход из этой гнусной ситуации.

Наконец маршрут, по которому меня вели двое откормленных молодчиков из личной охраны Гагарова, закончился. За мной закрылась стальная дверь крошечной каюты. На всем виднелись следы запустения. Это место посещалось нечасто. О человеке здесь можно попросту забыть, никто не услышит его криков о помощи, никто не придет, не откроется дверь, не будет ни воды, ни пищи... Не эти ли мысли хотел внушить мне Гагаров? Тогда он преуспел... Я стряхнул с тюфяка толстый слой пыли и как был, в сапогах, не раздеваясь, развалился на приваренной к стальному полу койке.

Я должен был предвидеть такой конец еще там, в гостинице Лимы, когда позволил Илен вовлечь себя в увлекательную игру с переодеваниями и подпольными организациями. Собственно, и в Лиме у меня не было особого выбора, а что касается предвидения, так какой от него толк, если ты бессилен изменить что-либо в собственной судьбе!

Тяжелое это чувство -- ненависть не к кому-то конкретному, но к целому государству, к системе, его породившей. Тяжелое и опустошающе бесплодное. Я ненавидел их всех скопом, начиная от премьера и кончая капитаном везущего меня корабля. Всех тех, кто управлял чужими жизнями так, словно имел на это право. Всех, кто лгал безоглядно десятки лет и кормился этой ложью.

Некоторое время я думал, что внутри организации Ловинского мне удастся отплатить им хотя бы частично за то безликое расплывчатое зло, которым они переполнили окружающий мир. Но, кажется, я ошибся и здесь.

Таким неудачникам, как я, редко везет даже в выборе собственного конца. У меня не осталось никаких ориентиров. Ни малейшей точки опоры, никакой надежды на будущее.

Я ступил на опасную тропу, ввязался в чужие политические игры, выбрал себе могущественных противников и успешно преумножил их число.

Эти мрачные мысли накатывали на меня волнами вместе с отдаленным грохотом корабельных машин, от которых содрогался корпус. В их звуке я вдруг ощутил некий внятный, все более четкий ритм.

И тут со мной произошло нечто странное. Степы корабля словно растаяли на мгновение, и я увидел хмурую долину с низко нависшими тучами. По дну ущелья змеилась холодная голубая речка, а на вершине, у самого горизонта, высился величественный замок, от стен которого исходило мягкое желтоватое сияние.

Видение мелькнуло столь мимолетно, что уже через минуту я стал сомневаться в том, было ли оно вообще. Правда, я знал -- такое иногда случается с теми, кто находится в гипноблоке и невзначай коснется закрытой области подсознания. Но ведь мне-то никто не ставил гипноблока? Или все-таки ставили? Я довольно долго был без сознания, перед тем как попал к Илен... Нет, так просто это не делается. Нужна длительная подготовка, я бы запомнил врачей. Да и какое отношение к Ловинскому может иметь этот замок? Тут что-то совсем другое.

Честно говоря, вначале я попросту испугался. Слишком странной казалась увиденная картина, слишком сильно она меня взволновала, и я не мог понять почему. И ничего, имеющего отношения к замку, я вспомнить не мог, Лишь ощущал какой-то провал в памяти, словно топтался на краю ямы и не смел заглянуть внутрь. В конце концов мне это надоело, и, чтобы сорвать на чем-то свое раздражение, я забарабанил в дверь. Любой заключенный имеет право на ужин. Никто не отозвался. Неизвестно, были ли здесь охранники. И тогда, чтобы проверить свои худшие предположения, я всерьез принялся обрабатывать дверь. Минут через пятнадцать появился корабельный стюард, парень лет двадцати, невысокий и косоглазый.

-- Не надо стучать. Никто не услышит, однако. Протянув поднос, стюард настороженно взглянул на меня и попятился. За его спиной в приоткрытом проеме двери я не увидел охранников, и это одновременно и успокоило меня, и встревожило.

-- Как тебя зовут?

-- Вонг-Ли.

-- Почему ты меня боишься, Вонг-Ли?

-- Ты из шайки Голована из Лимы, я слышал...